Милый, единственный, инопланетный (СИ) - Монакова Юлия (книги полностью .TXT) 📗
По документам бабушкина квартира принадлежала отцу, так что ни мать, ни Лариска ничего здесь не решали. В итоге обеим пришлось смириться и оставить всё как есть.
А вот с Лизой с тех пор Лариска общаться прекратила. Даже когда младшая сестра с Ильёй приезжали в гости, Лариска подчёркнуто их игнорировала, чаще всего даже не выходя из своей комнаты.
Затем скоропостижно скончался папа. Сердце…
Мать и Лизу эта смерть здорово подкосила. Лариска вроде бы тоже горевала, но глаза её уже горели алчным огнём — она просчитывала открывающиеся перед ней возможности и перспективы. Лиза оставалась жить там, где жила, но теперь Лариска затеяла размен родительской трёшки на двухкомнатную и однокомнатную. Маму, естественно, пихнуть в однушку, а самой зажить по-королевски, в своё удовольствие. Мозги матери были затуманены горем, она послушно ездила вместе со старшей дочерью к нотариусу, что-то безропотно подписывала и в итоге оказалась засунутой в задницу мира — засранную крошечную комнатку, доставшуюся от каких-то алкашей.
Лиза приехала помочь матери с переселением и ужаснулась тоннам грязи и мусора, полчищам тараканов и пауков. На то, чтобы отмыть и отчистить всё это, потребовалось несколько дней. Мама тогда ночевала у Лизы с Ильёй, потому что спать в её новом жилище было решительно невозможно, да и не на чем: в квартире имелась только ржавая ванна и больше ничего, даже какой-нибудь колченогой табуретки не было. Часть родительской мебели Лариска забрала в своё новое жильё, а остальное спешно распродала: ей нужны были деньги на то, чтобы обустроиться на новом месте.
Лариске, разумеется, и в голову не пришло помочь матери — она даже пальцем не шевельнула, будучи занятой устройством собственной жизни.
Лиза с мамой вдвоём ездили в магазин за мебелью, сантехникой, новыми обоями, шторами и посудой, в четыре руки делали ремонт, и в конце концов маленькая комнатка стала худо-бедно напоминать человеческое жильё, а не звериное логово.
— Ты только Лорочке не говори, что мне помогала, — озабоченно предупредила мать. — А то обидится и расстроится…
Лиза хотела возмутиться, но у неё не осталось сил — в теле болела каждая мышца, каждая клеточка.
— Твоя ненаглядная Лорочка со мной уже несколько лет не разговаривает, — напомнила она. — И со своим племянником, между прочим, тоже, хотя Илюха-то ей вообще ничего не сделал… Видимо, просто отличный повод не дарить ему подарки на день рождения, — пошутила она.
Сам Илья едва ли помнил свою тётку — настолько редким и кратковременным было его прежнее общение с Лариской. Так что едва ли он страдал от её отсутствия. Впрочем, Лиза вообще не замечала в нём особой привязанности к другим людям, разве что к ней самой, к дедушке да к Руслану.
Потерю деда внук понял, вроде бы осознал, но внешне никак не отреагировал. Одна Лиза знала, что он скучает: после похорон Илья, уже взрослый двенадцатилетний мальчишка, целый месяц спал со своим замурзанным плюшевым Котейкой, которого подарил ему дедушка…
А знакомые судачили: какой бездушный и бессовестный пацан! На похоронах не проронил ни единой слезинки. Не сердце, а камень!
60
НАШИ ДНИ
Марина, сентябрь 2019
После не слишком-то приятного разговора настроение у меня закономерно препаршивое.
Когда я еду в метро, от Ильи прилетает сообщение:
“Омлет был вкусным, но ты положила слишком много соли. Тебе известно о том, что избыток соли повышает давление, ухудшает работу почек из-за задержки воды в организме и вызывает ожирение?”
Так, постойте… Это он сейчас назвал меня жирной или я себя накручиваю?!
Психую и убираю телефон в сумку. Мне нужно подумать. Разобраться со всем тем, что вывалила на меня мама Ильи…
Нет, если отбросить глупые обиды и уязвлённую гордость, то во многом она права. Я действительно не готова прямо сейчас сказать, какие чувства у меня к её сыну. Имею ли я право пробовать строить с ним отношения, зная о том, что Илья — особенный? Ведь если у нас ничего не получится, он будет очень болезненно переживать разрыв — гораздо болезненнее, чем я или другие обычные люди. Похоже, в его системе координат нет понятия “пробовать”, есть только “делать”, он ко всему относится слишком серьёзно.
С другой стороны, как можно узнать, надо ли оно мне, не попробовав при этом?! Как определить, понравится ли тебе целый торт, если ты не съешь хотя бы крошечный кусочек?
Я закрываю глаза и пытаюсь воспроизвести в воображении образ Ильи. Его запах. Взгляд. Улыбку. Ощущение его кожи под своими пальцами. Его тепло. В животе становится жарко и щекотно, сердце делает кульбит, по коже бегут многочисленные мурашки… Что ж, с телесным влечением всё в порядке — реакция на Илью определённо есть. Меня к нему тянет, пусть даже это всего лишь физиология.
Вспоминаю о бывшей девушке Ильи и, повинуясь внезапному порыву, снова достаю телефон и принимаюсь искать в сети информацию о книге “Мой парень — аутист”. Интернет-магазины любезно предлагают мне купить бестселлер Алёны Лукашиной, “основанный на реальных событиях”. В интернете можно найти бесплатные отрывки в качестве ознакомительных фрагментов. С опаской погружаюсь в чтение и… уже через несколько минут с отвращением закрываю сайт. Это омерзительно. Полное ощущение, что подглядываешь в щёлочку за чем-то сокровенным, интимным. Как она могла писать об Илье такое, продолжая жить с ним вместе, спать в одной постели, заниматься любовью?! Он же служил для неё кем-то вроде подопытного зверька. Могу себе представить, как это было: постоянное наблюдение за его поведением, каждый необычный жест или фраза фиксируются и переносятся затем в файл будущего бестселлера, обрамлённые язвительными насмешками и ехидными комментариями автора. Нет, я не могу, я не стану это читать… как минимум из уважения к Илье и его чувствам. А они у него есть! Есть, несмотря на то, что пишет эта идиотка Алёна…
Поезд подъезжает к моей станции. Я выскакиваю из вагона, продолжая сжимать телефон в руке, бегу к эскалатору и думаю, что написать Илье. Мне хочется как-то подбодрить его, сказать что-нибудь доброе и хорошее. Перечитывая его последнее сообщение, почему-то вспоминаю дурацкую примету про пересоленную пищу и влюблённого повара. Как назло, в голову больше не лезет ничего подходящего и я, промучившись до самой работы, с колебаниями отправляю это Илье, пока еду в лифте.
Хоть в одном мне повезло: на месте Карика я с облегчением вижу другого ведущего, Женьку Синицына — он как раз заканчивает смену и готовится освободить студию для меня.
— А где Руденский? — спрашиваю я как можно небрежнее у возникшего в поле моего зрения Блинчика.
— Он попросил отгул, жену забирает из роддома… Ох, Маришка, какая ты сегодня нарядная и красивая!
Наверное, мне должно быть больно, хотя бы немножечко. Но мне наплевать. Точнее, нет — я очень рада, что не увижу Карика сегодня. Одной заботой меньше…
— Спасибо, — машинально откликаюсь я на комплимент, не вдаваясь в подробности, что нарядная и красивая я ещё со вчерашнего вечера, просто не ночевала дома.
Проверяю телефон и вижу непрочитанное сообщение.
“Какой повар имеется в виду?”
О господи, как же с ним… сложно. И всё-таки ловлю себя на том, что невольно улыбаюсь, ясно представляя искренний недоумевающий взгляд Ильи. Отвечать нет времени, потому что в студии появляется мой сегодняшний гость, так что я вырубаю звук телефона и переключаюсь на рабочие дела.
61
Как назло, нынешний гость зануден и скучен до зевоты. Делая вид, что вслушиваюсь в пространные многословные рассуждения, я время от времени вставляю оживлённые реплики и шуточки в его монолог, иначе радиослушатели просто заснут. Параллельно тайком набираю Илье разъяснения по поводу повара.
