В глубине тебя (СИ) - Ренцен Фло (читать книги полные .TXT, .FB2) 📗
Мне звонят девчонки — Каро, Рози. Рози купается в полупьяных волнах счастья, то бишь, Персидского залива. Я искренне радуюсь столь удачному применению ваучера. Чтоб, не дай Бог, не омрачить, рассказываю о своей аварии, максимально ее приуменьшая и забегая вперед в процессе выздоровления.
Приблизительно так же привираю и Каро, тем более, что у нее свой стресс — помимо не отмененных никем болячек у нее и у малого ей, как-никак, нужно обустроиться на новом месте, наладить отношения с родней мужа и научиться справляться с грудным ребенком в сочетании с собственным недугом. Да и проблемы со здоровьем у Каро, в отличие от меня, серьезные. Поэтому ей не до того, чтобы заниматься мной или начать подозревать неладное — она довольствуется моей «вспомненной» байкой: приехала к себе на Винету, «поскользнулась» и чуть не попала под машину, меня спас Рикки и так далее. Кажется, Каро убалтывается и не переживает на мой счет, а вот я реально переживаю и за нее, и за Ярона.
Так я «лежу», рада бы «выйти», но еще не «выхожу», особо не страдаю, пока однажды вечерком, день приблизительно на третий после моего «пробуждения», мне не звонит еще кое-кто.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ-1 Семидневка на расстоянии. День один-два-три
Один.
У него новый номер, но вот клянусь: у меня безотчетливо и беспричинно екает сердце, когда беру телефон.
Будто догадавшись, спрашиваю по-русски:
— Привет?..
— Привет, Кати...
Я слышу все и сразу же все понимаю.
Рик где-то на улице, он куда-то идет, и он... мертвецки пьян или расстроен просто, а может и то, и другое одновременно.
— Н-ну че, к-как ты?..
Точно — и то, и другое. Плюс — не знаю, от кого, скорее всего, Мартин слил Франку — но ему всё известно: где я, что со мной — всё.
Поэтому рассказываю без лишних пояснений:
— Норм. По обстоятельствам.
— Д-да? — не верит Рик. — Бл-лять, Кать-ка...
Я слышу, что он совсем расклеился, самым ненужным образом напредставлял себе там всякого и что теперь ему, пьяному, что называется, «в жопу», что только ни расскажешь — все будет бесполезно. Не знаю, почему он так настроен, из-за чего и где напился.
Стараюсь не заострять на этом внимание — просто болтаю с ним обо всем и ни о чем. Рассказываю, что меня обещают скоро выписать и слышу, что он этому не верит.
Да в конце концов, думаю, нельзя же так бухать из-за чего б там ни было... Ведь он всегда контролировал себя.
Поэтому, когда где-то там на его конце связи истошно взвывает сирена, интересуюсь осторожно, где он сейчас, куда идет, откуда.
— Да блять, домой. С ма... с мальчишника... на Котти... Авария, кац-ца... ебать, тут понаехало ментовок... не слышу нихуя... Лан-но, д-до завтра... Я поз-звоню... Отдыхай...
Два.
Как обещал, Рик звонит и завтра. И назавтра звонит он тоже не просто пьяный, а «в хлам». Не переспрашиваю уже, а что, мол, теперь у тебя каждый день мальчишники на Котти?.. Тем более, что разговор он ведет не буйно, дорогу, кажется, переходит аккуратно и, говоря со мной, исправно добирается «почти до дома».
Я теперь так и спрашиваю: «Дошел?» — на что он — мне: «Дош-шел. Почти дома». От этого я успокаиваюсь и спокойно засыпаю.
Уже после первого я успеваю привыкнуть к нашим разговорам, его звонка жду, как обязательной программы, а он не разочаровывает меня. Ума не приложу, какие у него снова регулярные дела на Котти, но я у него «застолблена», я это чувствую.
На второй день по моем завершении разговора с ним ко мне с видео-звонком стучится мама. Мама пеняет мне, мол, вот и давеча вечером не дозвонилась — с кем это я треплюсь часами?..
— Чего ты?.. — допытывается мама, когда я посмеиваюсь смущенно вместо ответа.
— Ладно, каюсь, — признаюсь маме с виноватой улыбкой. — Рик звонил.
— Да? — заинтересованно спрашивает мама. — А где он сейчас?
— Не знаю, наверно, уже до дома дошел. Я не разобрала толком, он... так невнятно говорил. Представляешь, каким-то образом узнал, что я в аварию попала, теперь названивает. И постоянно — подшофе... Сказал в первый раз, был на мальчишнике, я только не поняла, на своем или на чужом...
— «На мальчишнике»? — переспрашивает мама, затаив дыхание.
— Ну да, когда женятся, устраивают такой... мальчишник...
— «Женятся»??..
— Ну, или...
— И ты просто так его отпустишь?!..
Ушам своим не верю. Мама, ты ли это?..
— Ты ж сама его не любила.
— А и не надо, чтобы я его любила.
Мама выразительно смотрит на меня.
Сейчас как-то трудно ей о чем-либо врать, поэтому соглашаюсь:
— Ладно... ну... люблю. Может быть. Разлюблю, подумаешь. Ну и что?
— А то, что если любишь, то надо действовать. И нельзя ничего бояться. Ты у меня не трусиха, не идет это тебе.
— Что не идет? — не понимаю я.
— Он семью хотел и бизнес. И чтобы ты его во всем поддерживала. Как нормальная жена — нормального мужа. Ты отказалась. Испугалась, да?
— Мам Лиль?!!..
— Я говорила с ним, — сухо произносит мама.
— То есть, ты взяла и позвонила ему: «Алло, Рик, это Лилия, Катина мама..»
— «...я звоню, чтобы спросить, почему вы с Катей расстались» — безжалостно довершает мама. — Именно так.
Как ученику — на экзамене устном. Вот те, на. Только он не ученик и не мальчик, и вообще...
— Не пори ерунду, Катерина. Естественно, я ему не звонила — я разговаривала с ним в предбаннике. Здесь, когда он был у тебя.
— Он у меня был?!
— А ты ничего не помнишь? Ведь это он привез тебя в больницу.
— К-как — он?.. Так я думала, скорая... Илья мне скорую вызвал...
— Нет, никакой «Илья» — о котором я, кстати, первый раз слышу — тебе никого не вызывал, а он оказался твоей скорой. Я не муссировала, думала, ты знаешь. Не понимала, почему он не звонит — а он, оказывается, еще и звонит.
— Мам Лиль... — не выдерживаю, — ты не знаешь его. Помнишь, ты сама мне говорила? Так вот, на самом деле он даже хуже.
— То-то ты забыть его никак не можешь. А он — тебя. Кстати, он оказался вполне адекватным. Фактически не матерился.
— Да?.. — только и нахожусь, что спросить, будто совершенно обескураживаясь этим.
— Да. Даже когда у него из-под носа со стоянки «скорой» эвакуировали его машину, а его самого забрала полиция. И даже несмотря на то, что, кажется, его всего искусала эта твоя ужасная собака.
Значит, «моя ужасная собака» не сдержалась при виде волка?.. Вот ведь волк какой попался незлопамятный...
Я шокирована и изо всех сил стараюсь выглядеть шокированно.
— Конечно, — рассуждает мама, — в мои двадцать лет он был бы абсолютно не в моем вкусе, но...
...а мне и не двадцать лет, думаю беспомощно, барахтаясь в эмоциях.
— ...но, как я уже сказала: не мне его любить.
Мама смотрит на меня деловито, я бы даже сказала, оценивающе.
Мои слова про то, какой Рик бэд гай, упорно пропускает мимо ушей. И знать не хочу, сколько ей известно о наших с ним похождениях, и спрашивать никогда не стану. Да знала бы она, да разве ж бы она меня к нему толкала...
Оправдываюсь:
— Мне подруги, наоборот, кричат, мол, кинь, угробит...
— Ты поменьше подруг своих слушай и побольше — мать, — говорит мама твердо, даже строго.
— Мам Лиль... но ты же это не потому, что у меня... ну, там... поезд уходит... «останусь на бобах...»
— На черта мне твои поезда... и бобы... Я не про поезда и не про бобы совершенно.
Начинаю хныкать, будто меня заставляют съесть что-то полезное, но невкусное или проглотить какое-нибудь противное лекарство, но мама непреклонна.
— Я понимаю, если б он ушел, — многозначительно говорит мама. — Совсем ушел. Такие нам ни к чему. А он до сих пор не ушел. И не уйдет, это же очевидно. Организуйся, наконец. Ты же умеешь. Организуйся там, где это по-настоящему нужно.
Это что значит — бегать за ним, отбивать у той и себя в жены предлагать? Так, что ли?
Да я ж не то, что бегать — и ходить-то сейчас толком не могу...
