Изнанка мести (СИ) - Великанова Наталия Александровна (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Последний месяц она видела в зеркале отражение красных глаз (именно поэтому сегодня была в очках) и опущенные уголки рта. Попытки приподнять их не создавали радость на лице, а превращали губы в замкнутую неприветливую линию. Смотреть на это было невыносимо. Вот и сейчас она хотела, но все-таки не сумела улыбнуться. Напряглась, ожидая, что Ярослав скажет колкость. Он молчал, глядя с холодной усмешкой.
Вика сама себе показалась неповоротливой куклой. Она старалась не смотреть на него, но и не отворачиваться. Кроме всего прочего, она вынуждена была оставить его фамилию. У неё не было денег на замену документов. Она за это себя ненавидела, но что она могла сделать, если в сумочке лежала тысяча рублей: ровно на четыре поездки на собеседования? Как она будет добираться на работу, если её все-таки куда-нибудь возьмут? Об этом Вика старалась не думать. «Ничего, – успокаивала она себя, – будет зарплата, будут деньги на еду, транспорт, отопление. Она сможет инициировать перемену имени: рано или поздно снова станет Беловой».
Смесь противоречивых эмоций промелькнула на лице Ярослава, когда он услышал, что она остается Выгорской: потрясение, жалость и нечто вроде удовлетворения тем неоспоримым фактом, что она жестоко наказана за преступления своей семьи. Ярослав, похоже, злорадствовал: фамилия будет его клеймом на ней.
Вика вдруг залилась краской, отчетливо вспомнив его ладони, почти смыкавшиеся на талии, когда он насаживал её на себя. Он заставлял её смеяться, стонать от наслаждения, сжимал в объятиях так крепко, словно не собирался отпускать. И всего хуже, он так вскружил ей голову, что она влюбилась. Он принудил её полюбить себя. Более безжалостные люди ей не встречались. Теперь, оглядываясь назад, она ясно видела: всё, что делал Ярослав, служило одной цели. При мысли о том, как хладнокровно он разбил её ауди, целовал, сделал предложение, сыграл свадьбу, Вика заскрипела зубами. Из всех эгоистичных и наглых людей, из всех мужчин, которые ей в жизни сделали больно, он был самым отвратительным. Как он, должно быть, забавлялся, соблазняя её! Вику пробил озноб, она плотнее закуталась в палантин, и бросила мимолетный взгляд на его руки. Красивые и крепкие, они спокойно спускались вдоль тела.
День развода, как никакой день до этого, не показал ей с такой ясностью все, что с ними произошло. Ненависть Ярослава к ней, презрение его к каждому дню, ко всякой мелочи, которая была ей дорога. Она осознала, что они люди разных миров, для неё нет никакого места в его будущем, так же как и в прошлом. Она даже догадалась о его страдании и боли. Напомнила себе, что его можно пожалеть. Да, Вика поняла то, что следовало понять давно.
Как только копия свидетельства о расторжении брака и паспорт со штампом были в руках, она выскочила на улицу со смесью страха и стыда. Пусть это выглядело глупо, но тревоги последних часов забрали у неё последние силы. Не оглядываясь, Вика быстро пошла по улице, оставляя в прошлом безумный брак.
Собеседование, пройденное в тот день, Вика почти не помнила. Кажется, его провела менеджер по персоналу с пышным бюстом. В любом случае, оно оказалось неудачным.
Месяц после развода был полон отчаяния и ужаса. Четыре недели она безрезультатно тыкалась по предполагаемым работодателям. Выгорский лишил её московской прописки, поэтому её не взяли даже в «Макдоналдс». Ей нужна была неофициальная работа, а это оказалось не таким-то простым делом. «Станешь лапти плесть, как нечего есть» – крутилось в голове. Неустроенность серой тоской окутывала существование. Беспокойство за будущее, отвращение к настоящему, сожаление о прошлом – все смешалось в жидкую кашу. Вика не понимала, каким будет грядущий день и что ждало её за поворотом дороги.
На смену летним снам, когда она проваливалась в темную бесчувственную бездну, пришли сны осенние, яркие и не очень, добрые и злые, короткие и длинные. В них она с отчаянием искала работу, думала о деньгах, порой с сожалением покупала что-то или раздумывала о том, что будет есть на ужин. Ей снилось, как она несла хлеб домой, роняла его в грязь и отчаянно решала: поднять или нет? Виделось, как покупала серёжки, а потом спрашивала себя, зачем это сделала? Были и другие концовки у ночных видений: жестокие руки сжимали её плечи и трясли. Сил вырваться не было. Не хватало духа крикнуть, чтобы её оставили в покое. Только жалкий шепот: «Пожалуйста. Больно. Не надо». Она просыпалась с этими безвольными словами на губах. Одно и то же. Из раза в раз. Она знала, чьи руки трясут её, знала, что не должна бояться. Но боялась.
Ночью боялась снов, днем – неустроенности. От постоянного страха не могла рисовать, есть, говорить, читать – ничего не могла, только безвольно сидела у окна или ходила из комнаты в комнату. «Разведёнка», – отвратительное слово само то и дело всплывало в уме. Мысли о будущем не давали покоя, изводили, истончали последние силы.
Жара сменилась прохладой. Дождь наконец-то напитал влагой иссохшую в камень землю. По небу величаво ходили серо-белые облака. Изредка сквозь них проглядывало голубое небо. Воздух веял свежестью, а порой и холодом, особенно по утрам. С каждым днём в зелёном ковре травы появлялось всё больше бурых, коричневых, темных красок. Птицы уже не надрывались от счастья и восторга. Редко какая пичужка свистела в бурьяне. Чирикала и тот час испуганно замолкала, словно думала: «Ой, что это я»? Одни кузнечики да сверчки продолжали пиликать на своих невидимых глазу скрипочках. Начинали с утра легкими репетициями, а к вечеру расходились концертами мировых масштабов. Листва шуршала печально, словно знала, что скоро ей лежать на земле. Надвигалась осень, ночи стали совсем холодными и, хотела Вика того или нет, ей надо было думать об отоплении.
В её хижине было две печи: одна – полноценная русская с лежанкой – в первой комнате и другая – маленькая голландка – во второй. В субботу утром, когда (она точно знала) ни один работодатель не позвонил бы ей, Вика проснулась полная рвения заняться, наконец-то, хоть одной их них – большой. Накануне приготовила всё необходимое: дрова, поджиг. Вика смутно припоминала, как бабушка топила. Сначала гусиным крылом выгребала золу, потом клала поленья, поливала соляркой, закрывала специальной дверкой.
Бабушка в печке на огромной плоской сковороде пекла блинчики, которые назвала «блинцами», варила в чугунке щи, ставила хлеб и пышки. На каникулах, когда Вика гостила в деревне, она обожала просыпаться рано и наблюдать. Затемно старушка успевала затопить печь, тесто замесить. Вика шлепала босиком в чулан, садилась в одной майке и трусиках на лавку-скамейку и следила за ловкими движениям. Бабуля наливала тесто тонюсеньким слоем, доставала ухват, цепляла сковороду, раз – и блинчик в жерле. Еще мгновение – он вынимался готовый: ложился рядом с Викой на расстеленном кухонном полотенце – рушнике.
Бабушка делала всё быстро, так ловко и скоро, что Вика не успевала доесть один, как рядом оказывался ещё десяток. У бабушки от жара лицо становилось румяным – она не садилась. Улыбалась Вике, приговаривала: «Ешь, ешь!» Блинчики доставала хрустящие. Вика ждала с дырками, и бабушка делала специально для неё: кружевные, поджаристые. Маленькая Вика старательно заглядывала в огнедышащую пасть, но жар пылал сильный – не было сил смотреть. Ей казалось, что кроме дров и огня внутри печи еще что-то есть. Но разглядеть было невозможно. Сытая и довольная она долго сидела, поджав колени, и смотрела на безукоризненные отточенные движения, на оранжевое с крапинками пламя, на туманное утро.
Сегодня Вика в первую очередь очистила внутренность печи от старья. Чего там только не валялось: тряпки какие-то, старые газеты, чугунная посуда, подставки. Все выгребла, подмела стареньким веником, забравшись внутрь чуть ли не целиком. Положила дрова, оставшиеся в сарае с незапамятных времен. Они были настолько древними и трухлявыми, что вряд ли подошли бы для зимы. В приделке их нашлось немало, но что-то Вике подсказывало, что даже для теплой зимы этого недостаточно. Солярки у неё не было – остатков она не смогла обнаружить. Поэтому купила специальную жидкость, которую обычно использовали для мангалов. Для себя с огорчением отметила – слишком дорогая, надо придумать, чем заменить. Поджечь дрова не составило труда – сухие, как бумага, они разгорелись легко. Но дым не желал уходить в трубу, тянулся в чулан, вынуждая Вику кашлять и закрывать глаза. Или она что-то делала не так, или дымоход был засорен.
