Изнанка мести (СИ) - Великанова Наталия Александровна (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Спустя две минуты он посмотрел ещё раз печку, дал указание ни в коем случае не закрывать задвижку, пока все угли не догорят, и укатил, пугая улицу ревом мотора. Что ж, зачем бы он ни появился тут, он пришел на подмогу в самый нужный момент. Вика захлопнула калитку и пошла к дому. Может быть сегодня, когда дом будет протоплен, удастся согреться?
В конце августа вернулась Ольга. Она приехала в эйфории нового любовного приключения под именем Денис. С некоторым смущением рассказывала Вике о чувствах, раздирающих внутренности на сотни бриллиантовых осколков, светящихся в солнце взаимности.
– Его родители сняли дачу в бабушкиной деревне. Уж не знаю, зачем им это – там такая глушь. Все девчонки бегали за ним. Еще бы: мускулистый, красивый. Он такой приветливый – ни капли не зажатый. Улыбался всем, запросто знакомился – не то что местные парни. Не знаю даже, почему я ему приглянулась, – в смущении говорила Оля.
Вика улыбнулась.
– Очень даже понятно, почему приглянулась. Таких красавиц как ты – поискать.
– Спасибо, но там у нас тоже моделей полно. У Маринки, помнишь, такая с короткой стрижкой, у нее фигура – закачаешься. Грудь стоячая и ноги от ушей. Короче, не важно. Денис выбрал меня. Я сначала не поняла. То воды заходил спрашивал, то просто посидит поболтает. А потом как закружилось. Ой, Вик, нам даже поссорится не из-за чего, – счастливые голубые глаза мечтательно обратились к небу. – Он учится в экономико-статистическом, поступил в этом году. Мама, конечно, возмутилась. Мол, моложе тебя. Ей бабушка всё рассказала. Знаешь, ведь, как в деревне. Жених, жених! Все сразу всё знают.
Вика слушала с грустью, любовь её не интересовала больше как понятие и как сущность. Она была рада за подругу, но собственные заботы лежали на сердце неподъемной гранитной плитой. Она еле могла улыбнуться и Ольга, конечно, все понимала. Она расспросила про развод, про планы, про институт. Никак не могла понять, почему Вика не хотела судиться хотя бы за квартиру родителей, уж не говоря про всю собственность. Вика и сама с трудом это понимала, просто чувствовала, что не могла этого сделать.
– Я боюсь суда, боюсь битвы, боюсь, – повторяла она Ольге, – не страшно проиграть. Страшно, что в этом сражении останусь калекой. Понимаешь, можно побороться за деньги, за квартиру, ведь мне и вправду негде жить. Здесь вряд ли можно существовать зимой, – безжизненно, почти неслышно говорила она, – наверное, было бы правильно вступить в схватку, пойти в суд, доказывать, что он обокрал меня. Но не деньги меня сейчас интересуют. Я и так калека: вместо сердца – застывший камень, пусть эти слова не покажутся тебе высокопарными – я действительно это чувствую. Вместо родителей – сплошная боль. Я не хочу воевать. Не хочу. Всегда мне приходилось отстаивать себя. Когда мама и папа умерли – я крепилась, боролась с дедом, его попытками изменить меня под себя, его не стало – боролась с людьми, пытавшимися растащить меня на кусочки. Боролась с чувствами к зеленоглазому альфонсу, когда он ушел и не оглянулся. С Выгорским я не хочу бороться, – комок в горле мешал говорить, – даже если правда на моей стороне, я не в силах потратить несколько лет жизни на войну. Я просто хочу идти дальше. Не оглядываясь, не вспоминая. Я не верю, что в жизни будет что-то светлое. Я чувствую себя старухой. Покалеченной старухой. Всё, на что у меня есть силы – это просто тащить ноги. Иметь связь – даже если это только судебное разбирательство – сейчас для меня слишком тяжело. Я еле жива, чтобы дышать. Пойми.
Ольга была из тех, кто понимал. Она больше не задавала вопросов, только внимательно слушала, если Вика делилась наболевшим. Она переночевала две ночи, вырывая Вику из задумчивости и тоски. Не шутила наиграно, не пыталась развлечь веселыми баснями. Просто была подругой. Была рядом. Оставалась спокойной в настоящем и уверенной в будущем. Она сунула Вике деньги, как та не отказывалась. Велела сделать новый паспорт и быть сильной.
В среду Денис приехал за ней. Парень показался Вике простым, улыбчивым, серьезным. Он носил драные шорты, симпатичную клетчатую рубаху, ездил на старенькой тайоте и слушал рок. Втроем они сгоняли в загс, чтобы Вика подала документы на возвращение девичьей фамилии. Потом ребята любезно подвезли её до института. Она собиралась оформить академический отпуск, потому что в этом году не могла заплатить за учебу. А что будет дальше – неизвестно. «Как говорится, поживем – увидим», – грустно утешала Вика себя.
Выходя из дверей учебного корпуса, она подумала о родителях: если б они были живы, она бы сейчас оставалась студенткой. Ярослав, наверное, имел бы дело не с ней, а с её папой. Она совсем не похожа на своих ровесниц: все готовились к следующему курсу, только она жила, как прокаженная. Внутри неё не было будущего, только воспоминания о мёртвом прошлом. Она вернулась домой в сумерках.
Каково же было Викино удивление, когда она увидела у калитки мотоцикл. Дима Выгорский собственной персоной сидел на пороге. Он, якобы заглянул на несколько минут, проезжая мимо, да вот забеспокоился, ничего ли с ней ни случилось?
В следующий выходной он приехал и, сыпля весёлыми шутками, почистил дымоход. Как не старалась Вика понять причины его визитов, отвадить своим злобным поведением, через некоторое время – смирилась. Дима приносил вместе с зефиром легкость и беззаботность. Конечно, она не доверяла ему, всегда была настороже, но невыносимый звук мотора, доносящийся с улицы, неизменно обещал смех, глупый флирт и помощь. Вскоре она перестала искать мотивы его поступков, просто привычно ставила допотопный чайник на плиту и спешила к двери.
Наконец, во второй половине сентября, она нашла работу! Устроилась секретарем в организацию, которая занималась продажей полиграфического оборудования. Денег обещали немного, но дело было не сложным, и контора находилась недалеко от Комсомольской площади. Ездить было удобно.
В первый рабочий день, шестнадцатого сентября, во вторник, Вика вышла на прохладную улицу около семи утра. Небо темнело чистотой. Утренние звезды сияли перед её взором, только над горизонтом, по краю далекого леса, плыли густые, непрозрачные облака. Не успела она дойти до станции, небо сплошь затянулось непроглядным занавесом. Бабушка говорила когда-то: «Осенью дождь из ничего соберется».
На Казанском уже моросило, но Вика не обратила внимания. Наконец-то, настоящая работа! Наконец-то хоть какой-то просвет в сером существовании. У неё будут деньги, чтобы покупать еду, чтобы не бегать от железнодорожных контролеров! Она сможет запасти дров на зиму, купить калорифер.
Однако восторги первого дня быстро погасли. В офисе Вика впервые услышала шутку «работа от слова раб», в полной мере осознала её значение и серьезность. Отношения с начальницей, Анной Викторовной, тощей дамой неопределенного возраста, носящей, как потом выяснилось, изо дня в день один и тот же серо-синий брючный костюм, не сложились с первых часов. Что бы Вика ни делала – всё было не так. Что бы она ни совершала, её работой были недовольны: не достаточно громко говорила, не приветливо улыбалась, слишком поздно брала трубку телефона, не туда записывала. В компании нервно-самоуверенных профессионалов Вика чувствовала себя не в своей тарелке. Не было ни одного человека, который смотрел бы на неё не как на пустое место. Никто не отнесся дружески, не объяснил толком, что и где брать, что и как делать.
За неделю она превратилась в издерганного неврастеника, у которого от постоянного страха совершить ошибку хрипело горло. Она не могла ответить на мобильник, если звонила Ольга, даже боялась писать смс-ки. Руки постоянно дрожали, даже если она просто искала в папке вчерашнюю бумагу, уж не говоря о сложных заданиях. От вечного страха стала ломить шея, и Вика совершала промах за промахом. Даже и речи не шло о том, чтобы уходить с работы вовремя. Начальница сидела до ночи, и она, Вика, была ей постоянно нужна. То срочно требовались ключи, то отчеты, то салфетки. Даже скрепки мадам Босс не была в состоянии найти в собственном столе – постоянно вызывала Вику.
