Уроки правильной ориентации (СИ) - Левина Ксюша (книги без сокращений TXT) 📗
Ко мне едем на машине. Девочки и мама активно обсуждают все номера, костюмы и справедливость оценок. Конечно же, у них были совсем другие ставки, а я к своему стыду даже не видела, что там у других с творческими номерами.
— … ну Саша, просто Бо-о-о-о-о-ог! — восклицает мама, вытягивая шею, приглядываясь к дороге. Мы уже во дворе и она паркуется в плотном ряду соседских машин.
— А-а-а, — тянет восторженно Роня. — Я так этого ждала! Номер вышел зашибенский!! Ника, вы были просто восхитительны!
— Спасибо, Димас постарался! — улыбалась Ника. — Вера, мне кажется, что это был твой лучший танец!
Обе, как будто что-то скрывают, а я не успеваю толком задать хоть один из сотни вопросов, что крутятся в голове. Кто всё это утсроил? Кому тут говорить "спасибо" и целовать руки? Вместо того, чтобы насесть на девочек, выдаю первое, что беспокоит сейчас:
— Он меня поцеловал, — и, “бум”, мама “припарковывается” в "Шестёрку" соседа.
Пока мама решает вопросы со страховкой и бампером, мы с девочками ждём её на кухне и даже не включаем свет. Это будто возвращение к истокам. темнота, тишина. Мы пьём чай и каждая занята своими мыслями. Роня сидит, свесив ноги на подоконнике, разделяющем кухню с лоджией. Ночной морозный воздух за окном, будто искрится, а свет фонарей добавляет ему магии. И наша рыжая девчонка во всём этом волшебстве — как маленькая богиня.
Ника прямо на столешнице кухонного уголка, скрестив по — турецки ноги. Обнимает обеими руками кружку. Она поэтично-утонченная, не смывшая макияж, но распустившая волосы. Как уставшая после тяжелого дня дива, всегда одинокая, но всеми любимая актриса большого кино.
И я. В углу кухонного икеевского диванчика. Уже “в домашнем”, без макияжа, с простым хвостом, иначе от кудрей чешется шея.
Так, должно быть, выглядят после бала задолбавшиеся королевы.
— Мне порой кажется, что я всегда буду одна, — начинает Ника, и мы с Роней к ней оборачиваемся с хмурыми лицами.
— А Тём… — но Ника качает головой, и мой вопрос уже нет смысла завершать.
— Вчера звонил мне. Сказал, чтобы я не ждала извинений и цветов. Что срок давности нашей ссоре вышел. Что он не нашёл в себе никакого желания мириться, а значит ничего нет! Между нами! И я стала думать: к чему всё это?
— Вы так долго были вместе, — тихо бормочет Роня. Это не голос надежды, это обречённая констатация фактов. Да, были, а дальше что?
— А толку. Мне нравилось быть с Тёмой. Он весёлый и очень хорошенький. Он из тех, кто всем нравится. Даже ботанше вроде.
—. меня! — подсказываю, и все беззлобно хихикают.
— Даже ботанши вроде Веры ему симпатизировали. Даже скучные заучки, как та же Машка Виноградова, смеялись над его шутками. Он шут гороховый, но крутой. И мне это нравилось! А ему нравилось, что я звезда из звездного трио. И что я блондинка. И что.
— Ника замолкает и просто смотрит какое-то время в одну точку. — В общем мы притворялись, что это любовь. И к счастью только притворялись, а не любили. Это хорошо.
— А дальше?
— Дальше. Сегодня мне Дима сказал, что был всё это время в меня влюблён…
Мы с Роней переглядываемся и синхронно качаем головами.
— Ты пока не готова? — спрашиваю у Ники, она кивает.
— Дима — это серьёзно. С ним или навсегда — или никак.
Мы согласны. Совершенно с каждым словом согласны. Потому Ника больше ничего не говорит. Зато Роня перенимает эстафету:
— Вы же всё поняли про нас с Егором Ивановичем, да?
— Когда уже на ты перейдёшь? — морщусь я. Аномально слышать от подруги по отношению к ЕЁ мужчине такое официальное "выканье".
Роня выглядит необычно. Как человек, у которого есть какая-то нежная сердечная тайна. Её любовь будто бы так велика, что прячется в глазах и тихом голосе, скрытая от всех, но всё-таки огромная. И стоит приоткрыть эту завесу — все, присвистнув, отходят в сторону, давая дорогу монументальному чувству.
— Никогда, наверное, — смеётся она. — Но мне кажется вот что… он мой, чтобы кто ни говорил. Ни Иванова, ни кто-то другой ни за что не убедят меня, что Егора Ивановича можно украсть.
— А он это знает?
— Знает. Думаю, именно это его и пугало раньше.
— Почему взрослые мужчины, порой так глупы? — озадачивается Ника, не обращаясь в сущности даже к Роне, но та кивает.
— Может, потому что трудно признать, что твоя жизнь вот-вот изменится полностью, когда тебе уже за тридцать? Другое дело мальчишка, который в двадцать обещает золотые горы.
Мы с Никой солидарно киваем. Роня сказала что — то очень умное и достойное цитирования.
Ночью, с чаем в темноте кухни, любая фигня кажется умной.
— Вера, — зовёт Ника. — Ты его простила за переодевания?
— Я не знаю, — отзываюсь я и пытаюсь найти в себе то, из-за чего злилась. Хоть какой-то отголосок ненависти.
Я так крепко за них держалась, оправдывая собственный поступок. Так лелеяла свою обиду, что до отвращения к себе с этим сжилась. Но стоило её ненадолго упустить из виду
— и всё растаяло.
Мыльный пузырь. он лопнул!
— Не могу сказать, что. Нет, я больше не злюсь. Это значит, что я простила? — казалось бы очевидно всё, но тем не менее задаю вопрос, будто подруги могут тут чем-то помочь, кроме пустой болтовни.
Ох уж эта "кухонная психология"…
— Ты безразлична к нему? — Ника будто ковыряет мои раны палкой.
— Нет. Не безразлична. Я не могу это описать. Слова какие-то пресные выходят, понимаете? Когда мы сегодня танцевали, казалось, что мы с ним просто одно целое. Я восхищалась тем, как мы подходим друг другу, как мне приятны его пальцы, его дыхание, его тело, запах, взгляд. Будто все — не то, а он идеален. И когда это закончилось, он ушёл, а я осталась — я всё поняла…
Что поняла?
— Что когда он уходит, я не чувствую, что от меня оторвали часть меня. Он будто всегда со мной. Я там сидела одна и всё время меняла решение. То ненавидела его, то любила, но не как постороннего, а как родного. Как родственника, который хоть кем будет — не отречёшься. Придурок — зато мой. Но самое странное — я словно бы могу его отпустить, если он захочет. Никогда не понимала этой жертвенной любви. Не понимала фразы: «Если любишь — отпусти!». Не понимала, когда героини ради любимых расстаются с ними, и всё такое. Считала это пустыми словами, глупостями, а сейчас знаю — это так. И речь моя была туфтой, вот что нужно было говорить! Я могу. Его. Отпустить. Если так будет лучше, если со мной ему будет плохо…
— А он? Как ты думаешь, почему он уходит? Почему не остался с тобой сегодня? Почему Валикову целовал?
— Не знаю… Не покидает мысль, что что-то не так. Я больше не ощущаю предательства. Будто сегодня, когда пришёл, он мне что — то доказал. Я не могу разобраться, но мне кажется, что не имею права его в чём-то винить. И ещё стало казаться, что все эти переодевания — мелочь. Как песчинка в глазах бога. Ничто…
— И ты с ним поговоришь? — предположила Ника, словно не верит в “конец”. Хмурая, непонимающая. Смотрит пронзительно, как доктор на пациента. А вот Роня прониклась моими словами, и теперь мечтательно улыбается, глядя в окно.
— Я пока не знаю… что сказать. Я чувствую, что он ещё не понял всё до конца. Но я свою часть вины осознала и отпустила. Это не значит, что вся ответственность на мне, просто… оказалось, что самое сложное признать свою неправоту, а не простить другого. А как только понимаешь, что в общем-то не пуп земли — сразу как-то и другие стороны проблемы появляются.
— Какое странное замечание, — хмыкает Ника и мы все смеёмся. — Может сходим маму проверим? — протягивает, чашку отставив.
— Са-амое время! — голос мамы из коридора намекает, что мы опоздали.
Дьяволица из караоке
Выспаться перед «СтудОсенью» не удаётся.
Я просыпаюсь очень рано. Превращаюсь в сумасшедшего перфекциониста, как обычно. Безукоризненная белая рубашка. Безукоризненные джинсы. Лаковые ботинки без каблука. Волосы — идеально-гладкие. Макияж — идеально-незаметный.
