Осень и Ветер (СИ) - Субботина Айя (книги хорошего качества .txt) 📗
Большая, почти пустая комната, посреди которой тот самый рояль. Я помню его, помню, как Ветер однажды пошутил, что посадит меня на клавиши и послушает, какую песню они споют, если мы займемся любовью. Кажется, это было не с нами, не в этой реальности. Просто кадры из черно-белого фильма без начала и конца.
Одна рука Наиля лежит на рояле, и он прижимается к ней лбом, как будто ему не хватает сил сидеть ровно. Пальцы другой, с зажатой сигаретой, перебирают клавши. Не замечая меня, он делает паузу, затягивается, отчего тлеющий алый кончик кажется путеводной звездой. Перекладывает сигарету в другу руку и снова меняет мотив.
Наиль уже без пиджака, рубашка расстегнута и с шеи, на короткой цепочке, свисает какой-то медальон.
Я боюсь дышать, чтобы не потревожить наваждение. Вот он, мой Ветер: весь как на ладони. Близко и недостижимо далеко. И между нами столько боли, обиды и невысказанных упреков, что бессмысленно даже пытаться сделать вид, что все как прежде и не было этих двух лет. И уже никогда не будет как раньше. «Нас» никогда и не было.
Мелодия прерывается, я вздрагиваю, оглушенная тишиной.
Несколько мгновений мы просто смотрим друг на друга, как Осень и ее Ветер. О чем-то говорим без слов на непонятном друг другу языке.
«Скажи, Ветер, неужели все умерло?»
«Хотел бы я знать, Осень…»
— Ложись спать, Ева, — устало говорит Наиль. — Я все решу.
«Потому что я всегда все решаю», — слышу вслед невысказанные слова.
Закрываю рот ладонью, выхожу, но на полпути из меня словно вынимают стержень, и я сползаю на пол, на колени. Мой Ветер снова играет: теперь в полную силу[1], и в этой мелодии нас-настоящих больше, чем этих двух незнакомцах под крышей одного дома.
Я с трудом добираюсь до комнаты, закрываю дверь и иду к окну. Ветер выходит через несколько минут: снова в защитной скорлупе дорого дизайнерского костюма, снова чужой и незнакомый. Садиться в машину — на этот раз сам за руль — и уезжает.
[1] Здесь играет Jin Shi — The 5th Melody of the Night
Глава тридцать третья: Ян
Я сижу в пустой гостиной нашего с Евой огромного дома, приговариваю бутылку «Мартель»[1] и жду в гости призрак прошлого.
Как я мог так их проморгать? Почему, оградив их со всех сторон, не позаботился о том, чтобы запереть на замок главную дверь?
В доме тихо, как в могиле. Я сразу понял, что Наиль забрал их, когда, вернувшись домой, застал Любу в слезах и единственное, что смог разобрать в ее сопливом бормотании: Ева ушла гулять с Хаби и перестала отвечать на звонки. Только вчера мы столкнулись с Садировым, только вчера он пообещал забрать их, а уже сегодня исполнил обещание. Наиль, которого я знал кучу лет, никогда бы так не поступил. Долго бы сомневался, вероятно, договаривался с совестью или просто тупил. Но Садиров — другой человек. Садиров, сука, творит, что хочет.
Делаю несколько жадных глотков: в горле пересохло, язык противно липнет к нёбу, как будто я изнываю от жажды. Наливаю еще и ставлю на стол пустую бутылку. Вот, похоже, сегодня я нажрался вдрызг. Но почем же в голове нет желанного облегчения? Словно не коньяк пью, а подкрашенную карамелью воду.
Я ведь люблю ее. Люблю свою жену, которая, пока я тут заливаю горе сорокаградусным облегчением, скорее всего, уже спит оттраханная другим мужиком. Жаль, что нельзя разорвать пространство и время, протянуть руку, схватить эту ведьму за горло и спросить, глядя в ее лживые глаза: «С ним-то в койке ты точно не притворялась? Не корчила томление, когда он шпилил тебя раком».
Вот до чего она меня довела: всю душу вынула.
Я хотел ее с первого взгляда. Как увидел, так сразу понял: будет моей, или я не Буланов. И тот ее отказ меня только раззадорил. Не то, чтобы я чертов Казанова, но женщины мне никогда не отказывали, а тем более такие, как Ева: матери-одиночки, чей возраст приближается к тридцати и очередь из претендентов на серьезные отношения становится короче с каждым днем. Не знаю, чего во мне было больше: Охотника или Игрока. Просто будто в голове что-то щелкнуло: будешь ты моей, малышка, никуда не денешься. Я даже справки о ней навел, узнал все, чем живет и дышит, с кем встречается, где бывает. Мужика в ее жизни точно не было, кроме бывшего, который неожиданно всплыл на горизонте. Ни одну женщину в своей жизни я не добивался так, как добивался Еву, но чем больше я старался, чем больше терпения и внимания проявлял, тем дальше она становилась. Как будто любое мое движение навстречу было равносильно толчку магнита с тем же полюсом: я к ней — она от меня, и хоть усрись, а по-другому никак.
Когда мы вернулись с горнолыжного курорта, я решил плюнуть и растереть. Даже с горя трахнул ее сестричку в тот же день. Прямо из аэропорта поехали к Веронике и утешили друг друга. Она сразу сказала, что подвисла на Наиля, а он ее послал. Так мы друг друга и утешили. Только из ее дома я сбежал так быстро, будто за мной гналась дюжина чертей. А проклятая Ева не выходила из головы. Почему я тогда не придал этому значения? Не задумался, что простой азарт, незаметно для меня, перерос в любовь? Наверное потому, что я впервые почувствовал ее горький вкус, и не распознал. Не с чем было сравнивать.
В общем, я твердо решил послать Шустову куда подальше, тем более, что она еще раз, прямо и конкретно сказала, что между нами ничего не клеится и максимум, что она может предложить — дружеское общение. Дружеское, мать его, общение. Я покивал, как барана, печально сказал «другом быть не согласен» — и свалил. Мне бы еще тогда догадаться, что не просто так она карамельничает, рубит с плеча и даже не пытается дать мне шанс, хоть я сделал для нее больше, чем делал для любой женщины, которую еще не затащил в постель. Обычно хватало пару неожиданных визитов, цветов и похода в ресторан. Максимум — недорогая ювелирная безделушка. А тут не спас даже дорогой горнолыжный курорт. Еще и дочь ее прикипела к Наилю, так что я в этой троице — мой лучший друг, женщина, которую я хочу и ее ребенок — мне явно не было места.
Я хорошо помню, как все рухнуло. Я был в ее клубе в ту ночь. Немного выпил, как раз крутил с очередной Безделушкой, когда увидел Еву. И снова меня повело от ее вида. И сам не сообразил, как уже сидел в машине и ехал за ней следом. Поговорить что ли хотел, когда застану у дома? Так увлекся, что не сразу понял, что едет моя Неприступная крепость совсем не домой. И еще долго сидел в машине под подъездом дома Наиля, пытаясь понять, что за херня вообще происходит. Даже пытался убедить себя, что это просто совпадение и в три часа ночи она ездит трахаться к кому-то, кто здесь живет, а не к моему лучшему другу. Два часа просидел, глаз не сомкнул, чтобы в итоге увидеть правду. Наиль вышел ее провожать: в одних домашних штанах, даже без рубашки. Прижал к машине и целовал так, что у меня сомнений не осталось, чем они занимались эти два часа. Так увлеклись, что даже не заметили мою машину.
Сам не знаю, как сдержался и не вышел к ним. Мысленно убил обоих, потом воскресил и убил еще раз, и снова, и снова, но легче не становилось. Вот тогда и узнал, как болит ревность.
Утром моя верная ищейка — Серега Кирилов по кличке «Питбуль» — уже взял след. Сладкая парочка переписывалась и созванивалась целыми днями. В пятницу Питбуль выследил их в торговом центре: покупали подарки Марине. Я смотрел на фотки и думал только об одном: что ты, Шустова, в нем нашла? Никакой же, скучный, нудный. Никакой, блядь!
Позвонил Наилю под предлогом посоветоваться насчет финансов, так и сяк подводил его к разговору о бабах, но он тупо игонорил все попытки поговорить «за жизнь» и даже отказался встретиться, и выпить. Я все ждал, что признается, покается — друг же все-таки. Нихера.
И вот тогда-то все покатилось в жопу.
Я хотел, чтобы им было так же хуево, как и мне.
Поэтому подослал «доброжелателя» (Питбуля) с фотками к Евиному бывшему. Сперва Питбуль скормил ему инфу о том, что Ева вывозила ребенка из страны без его разрешения, после чего этот придурок без тени сомнения поверил в историю с планом лишить его отцовства и оформить Марину на «хачика без роду и племени».
