Ничья (СИ) - Лимова Александра (читать полную версию книги .TXT, .FB2) 📗
Один клик мужчины, поведшего себя как обиженная бабенка, и за несколько часов случиловь превращение одной частной фигуры в объект общей травли. Бессмысленной и беспощадной. В один клик человек подвергся публичным унижениям и полной потери репутации из-за того, что биомассе всегда есть дело до чужой жизни, а не своей. Глобальная травля и стремление к осуждению, забрасывание камнями, а причина?.. Вот в чем причина? В чем ей каяться? Почему она должна оправдываться перед какой то Глашей из Тьмутаракани, которая, помешивая борщ и захлебываясь возмущением, строчит ей в директ и на страницу свое мнение какая Ульяна нехорошая. В чем личный ущерб таких Глаш от таких Ульян? Ни в чем. И какое тогда право имеют такие Глаши писать такие вещи?..
Вопрос риторический.
Потому что Улька одна, а Глаш сотни и каждая что-то высказала. И внезапно для меня возникла еще одна загадка человечества — почему некоторые полагают, что ими получено право клеймить шлюхой, нимфоманкой, потаскухой и проституткой человека, живущего своей жизнью?
И им, этим критикующим массам крупно повезло, что моя Уля не напугана и подавлена, что она танцует сейчас. Много ли людей, получающих тысячи жестоких, злых, глупых, неотесанных сообщений, на которых снимая сливки хайпа быстро создают видеоролики с вектором превалирующего мнения… вот много ли из жертв тотально хейта, возведенного в моду, не придут к тому, что закончат свою жизнь фатально?
Время идет, а сотни примеров чем может закончится кибербулинг никак не влияет на коридорномыслящих Глаш, которые так и не осознают, что парой-тройкой своих сообщений с порцией своей злобы могут стать для человека последней каплей и тогда происходит самоубийство.
А по факту это убийство.
Этими самыми Глашами.
И хочется сказать каждой из них: будь осторожна со своим интересом к чужой жизни, будь очень осторожна в оценки важности высказывания своего мнения, потому что не каждая Ульяна танцует с бутылкой виски посреди рок-бара. Закрыв глаза, вскинув голову, и… резким ведением головы вскинувшей волосы, чтобы перекрашенные в любимый цвет пряди скрыли ее секундную слабость в виде влажной дорожки, прокатившейся по правой щеке. А она начала танцевать грубее, разрываясь в битах, распыляясь, чтобы не слышать, как рушат ее жизнь люди из поколения унижения, с тоннами насмешек и злорадства на вооружении. Люди, к которым ее выбор не имеет никакого отношения.
Жестокость к другим не нова, но в сети это ничем не регулируется и доступно каждому. Технически доступно каждому, в этом и проблема, во вседозволенности, потому что не всем известны понятия «частная жизнь» и «разрешение владельца».
Эволюция убеждений, уважение к частной жизни и терпимость к ошибкам людей, которые не нанесли никому урона, разве что себе — единственный способ сохранить собственную человечность. Но пока мы живем в эру популизма среди поколения унижения, к человечности призывать бессмысленно, ибо она очень избирательна. Ибо она во всем предпочитает исключительный подход, а наше общество так любит тренд шаблонов.
— Замужем, — отрезала я подсевшему рядом претенденту, предложившему заказать мне выпивку.
Он неосмотрительно попробовал настоять, а я, затемнив экран Улькиного телефона, отрезала его жестче, фактически с матом послав ни в чем не повинного симпатичного мужика. Потому что замужем. За любимыми людьми, которых буду защищать. Любой ценой. Еще сто грамм французской водки и разворот на барном стуле, взяв упор на локти на прохладную столешницу, чтобы видеть ту, которая рвала танцпол.
И глядя на нее, я отчетливо понимала, насколько я ее люблю. Люблю эту сумасшедшую, с локтя способную выбить любые зубы. Люблю ее такую, против которой ополчился мир, до того миллионом ей поклоняющийся и притянувший еще сотни тысяч ненавистников, действующих согласно стадному инстинкту.
Я люблю ее, потому что она не собиралась разрывать цепочку тотальной безосновательной ненависти к себе. Она танцевала, потому что в этом был сейчас ее интерес, когда рушили ее жизнь. Те, у кого, может быть, было тысячи дел, но им важнее была чужая жизнь, а не своя.
А она танцевала.
— Водки, сто, — обозначила бармену, набирая одиннадцать цифр человека, которого когда-то очень любила. Ненавидела. Боялась. Иногда желала его смерти, понимая, что у меня начались галлюцинации из-за капитальной депрессии, из которой он не давал вырваться. Но передо мной танцевала моя боль. Не показывающая, как это трудно когда тебя ненавидит мир, никак не изменившийся от ее выбора и ее жизни. Просто ненавидеть модно. Еще сто водки внутрь. Лайм с кожурой следом, чтобы подавить рвотный рефлекс и взглядом по цифрам номера на экране. По номеру абонента, способного смягчить, а скорее всего, подавить сумасшествие вокруг той, что передо меня танцует.
Что обозначила мне, что собирается в отель с особью мужского пола, не оставшегося равнодушным к ней и ее неистовому танцу, где она не уделяла ему внимания, а он все же остался преисполнен вниманием к ней.
Я кивнула Уле, собирающейся отчалить из рок-бара с ним, солгала ей, что жду такси. Расплатилась и покинула бар. Рядом набережная, дойдя до которой, оперлась локтями о прохладный парапет из кованного железа. Глядя на одиннадцать цифр на экране телефона, усмехнулась, не смея посылать вызов, ибо он может задать высокие условия бартера. Но не задаст никогда, на то и расчет. Это не логично. Он политик в первую очередь, он искусный манипулятор, а я та, кто знает его лучше всех.
И мы оба с ним всегда были слишком заморочены на логике, чтобы с первых заходов проигрывать партии друг другу. Мыы выиграли в той партии: я — его уродующую любовь, а он первое знакомство со страхом, когда понял что его всесилие не имеет никакого значения.
— Рэм, возьми трубку… — тихо и устало в ответ на гудки. Прикрыв глаза.
— Взял, — расслабленная улыбка в голосе. — Доброй ночи, Софи.
У Рэма очень глубокий голос. С оставшимся акцентом, который он целенаправленно не стал полностью искоренять — характерные для юга России тянущиеся, слегка переливчатые гласные. Он не убрал этот говор полностью, только немного его смягчил и сократил, и все это вместе с тембром его голоса, мягким и вкрадчивым, почти всегда создавало желание прислушиваться. Потому и говор не убирал, хотя речь была поставлена как и у любого политика, а в купе с проникновенным взглядом, несколько выжидающим и оценивающим не внешность, а то что за ней — мысли, характер, жизненную позицию, он всегда производил эффект обаятельного человека. Этому способствовала достаточно живая мимика и располагающие черты лица. Но он не любил первые роли, он был из того числа, что всегда стоят в тени и дергают за ниточки своих ручных бешеных и не очень псов, выставленных на ярко освященную арену и забавляющих/ужасающих/восхищающих/вдохновляющих публику. Интересующих ее — в этом смысл. Рэм не был просто политиком, хотя все для этого у него имелось — харизма, увертливость, умение внушать нужные настроения, но он был совсем не политиком. Он был одним из ее хозяев, потому что вышеперечисленные качества в нем были давно возведены в абсолют и превращены в безупречное оружие.
— Доброй, Рэм. — Усмехнулась, глядя на блики фонарей в черной водной глади. — У Ульянки проблемы, я хочу помочь и знаю, как это сделать. Но для этого мне нужны твои связи. Предоставишь?
Хрипло фыркнул в трубку. Потому что он ее ненавидит. Но ее неприкосновенность давно заявлена мной, сейчас обозначившей, что я прошу его помощи для той, которую он терпеть не может и раздавил бы, если бы не сказанные однажды мной безапелляционные слова. С улыбкой. Он бы с ней давно расправился, но… за другого заступаться легче, чем за себя.
Его протяжный выдох и уже просчитанное мной решение:
— Куда мне подъехать?
Глава 8
Скользила взглядом по темной ряби воды, не оборачиваясь, когда в нескольких метрах позади припарковался черный седан с номерами администрации.
