Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ) - Рауэр Регина (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— Он не пустой, — я пытаюсь протестовать и вспомнить, что ж там есть, — сыр там точно лежит. И молоко.
— Ребенок, двухнедельное молоко — это уже простокваша, — заботливо делится родительница и водружает передо мной кружку с поднимающимся паром и волшебным ароматом.
— Сбитень, — я тяну довольно и грею руки об кружку, — мам, я тебе люблю.
Папа фыркает, и приходиться заверить, что его тоже люблю.
— Но маму сейчас больше, — добавляю коварно со смешком.
Потому что сбитень с блинами — это тоже детство и фирменная панацея мамы от всех проблем. И я съедаю почти всю тарелку с блинами, напичканными всевозможной начинкой.
До магазина родители точно успели прогуляться, потому что рыбы и икры дома точно не было.
— Ребенок, мы тут посовещались, — говорит папа, когда я пытаюсь съесть еще вон тот с клубникой, и косится на маму, — у нас послезавтра теплоход.
— Опять идете до Астрахани? — бубню с набитым ртом, потому что с клубникой в меня все же влезло.
Пермь-Астрахань-Пермь в конце августа — это уже традиция и в общем-то можно даже не спрашивать.
Теплоход всегда «Минин» и города, в которых остановка, одни и те же. Я до сих пор помню все с детства.
— Да, — родители переглядываются и…
— Может ты с нами, а? — предлагает папа.
— Правда, Варь, подумай, — добавляет мама, — две недели, отдохнешь и мысли… устаканятся.
— А билеты? — спрашиваю растерянно.
Предложение неожиданное, но…
— А дядя Дима на что? — приподнимает брови папа и улыбается.
Про дядю Диму — капитана и друга семьи — я совсем забыла.
— Тогда согласна.
Я улыбаюсь, чувствуя, что решение правильное.
Мне нужно время.
И я слишком давно не видела шлюзы и Елабугу.
20 августа
Самолет прилетает в час дня.
Мне сообщает Григ и интересуется сама я доберусь или захватить по пути. Отвечаю, что сама, и около часа брожу по квартире и думаю.
А потом собираю впопыхах вещи и вызываю такси.
Одну ночь Савелий Евстафьевич вполне переживет, если помимо родителей, которым он приказал явиться, у него переночую еще я.
Благо со спальными местами и комнатами проблем нет.
Когда я затаскиваю чемодан на нужный этаж и от души стучу молотком, время почти двенадцать.
— Господи, Варвара Алексеевна, — страдальчески стонет Савелий Евстафьевич, распахивая дверь, — что ты долбишь? Наступил конец света, а мне опять не сказали?
— Я вас тоже рада видеть, дядь Сава, — я, подпрыгнув, целую его в небритую щеку и почти всучиваю мой прекрасный розовенький чемодан, — вернусь вечером, родителям привет.
И сбегаю вниз по лестнице быстрее, чем Савелий Евстафьевич успевает опомниться и закидать вопросами.
Правда, он все равно перешивается через перила и орет:
— Куда ты, бессовестное дитя?!
В аэропорт.
Мне надо убедиться лично, что с Дэном все в порядке.
Я немного опаздываю и появляюсь, когда Дэн в большой толпе уже подходит к выходу.
Стеклянные двери разъезжаются, и они вываливаются на улицу.
Смеются, галдят.
Людей слишком много, и я вижу какие-то камеры, блондинку с микрофоном, девушек с цветами, Олесю, что висит на Вадиме, и рядом идущего Дэна.
Он цел.
И не улыбается как остальные.
Идет вперед, почти грубо распихивая людей, и неожиданно запинается, а потом поворачивает голову в мою сторону.
Я стою сбоку от входа, не дойдя метров пятьдесят.
Наши взгляды встречаются, и его глаза на миг вспыхивают, чтобы тут же потухнуть. Еще мгновение и он отворачивается, а я слышу, как меня окликают.
Всего мгновение, но его хватает, чтобы сказать всё без слов.
«Я не хочу заставлять тебя выбирать, поэтому ухожу сама. Береги себя», — говорю я.
«Ты права, так будет лучше, и я не буду тебя останавливать. Я сразу не должен был за тобой ехать и верить в какой-то шанс для нас. Прости», — отвечает он.
Кафешка располагается на первом этаже старинного здания и вход-выход со стороны набережной. Мы садимся на летней веранде, потому что погода хорошая и потому что вид на искрящуюся от солнца реку, что катится внизу, под пригорком, тоже неплох.
Мы — это я и Гордеев.
И это он окликнул меня в аэропорту.
— Что ты здесь делаешь? — спросила, когда обернулась.
И оглянулась, но Дэн уже ушел с остальными.
Правильно.
— Наташку провожал, они на Майорку рванули, — ответил с удивлением и сам спросил с еще большим удивлением, — а ты что здесь делаешь?
— Тоже… провожала…
Он кивнул и до города вызвался подкинуть, а после позвал в кафе.
— Там лучшее в городе мороженное, — сверкнул он улыбкой, уже сворачивая к набережной, — Еська его обожает и все время всех сюда таскает. Ты должна попробовать.
И на это я тоже соглашаюсь.
Мороженное — это хорошо.
— Что у тебя случилось? — вот это Гордеев спрашивает уже в кафешке, сделав заказ и отдав меню.
А я качаю головой и улыбаюсь, почти физически ощущая, как напрягаются все мышцы, что зимой с муками учил Ромка.
— Ничего, все нормально. Как твои поиски секретарши?
— Никак, — Гордеев улыбаться перестает и мрачнеет, — все дуры криворукие и необразованные. Мне одна тут написала, что «проработав всего два месяца, у него резко повысилась зарплата». Нет, я рад, конечно, за зарплату. Не знал, что она еще и работает, но все бывает. И из школы без знаний тоже выпускают.
Я фыркаю:
— Может тогда вернуть твою Катерину?
— Пытался… — Гордеев вздыхает тоскливо.
— И?
— Отказалась, а я ей даже зарплату предлагал повысить.
— Может мало предлагал? — я смотрю вопросительно.
Обсуждать его великие проблемы получается куда легче.
Отвлекает.
— Последний раз я сказал, что соглашусь на любую цифру.
— И она отказалась? — тяну недоверчиво.
— Хлопнула дверью и объявила, что не вернется даже за миллион.
— Тяжелый случай, — я хмыкаю и поворачиваю голову, рассматривая реку и плотину.
Она метрах в пятистах отсюда и мост, на котором мы стояли с Дэном в день Светкиной свадьбы там же.
— Варя?
Голос Гордеева заставляет вздрогнуть и перевести взгляд на него.
— Да?
— У тебя какие планы на ближайшие дни?
— Ну так, — я удивленно моргаю.
И вежливая улыбка сама начинает сползать с лица.
— А что?
Гордеев же молчит, смотрит пристально и, наконец, выговаривает:
— Полетели завтра со мной в Париж? На три дня.
— К-куда?
— В Париж, — с тяжелым вздохом повторяет он, — Варь, я ничего тебе не предлагаю. Просто развеемся. Погуляем по Елисейским полям, посмотрим Лувр.
— Не надо… — я отрицательно качаю головой, а Гордеев накрывает мою руку своей, и на его губах появляется теплая и мягкая улыбка.
— Просто подумай, пожалуйста. Я не спрашиваю, что у тебя случилось. Я просто хочу помочь и быть рядом как… друг, без всяких ожиданий и надежд…
Я долго смотрю в его серьезные и уставшие глаза, разглядываю морщинки в уголках рта и нежную улыбку, в которой все же скользит печаль.
И, аккуратно высвобождая свою руку, киваю:
— Хорошо, я… подумаю.
21 августа
Гордеев обещал ждать до самого последнего. До трех часов дня, ибо продажа билетов заканчивается за четыре часа до рейса. Родители сказали, что выезжем в два.
И я всем сказала:
— Хорошо.
А после удрала с Милой в свадебный салон.
У нее была финальная примерка, которую она попросила перенести на сегодня, дыба я была и свое веское «фи» сказала. Я же от скуки решила примерить вечернее платье, на которое косилась еще в прошлый раз.
Оно было, как бальное, пышное и голубым, как у Золушки. Ну почти: рукавов у платья не было, а по лифу и подолу со шлейфом шел темный узор.
— А говорила, что терпеть не можешь все эти облака юбок и принцесс, — хмыкнула Мила, высовывая голову из примерочной, где на нее в четыре руки натянули платье и теперь шнуровали.
