Купи меня (СИ) - Майер Жасмин (бесплатные версии книг txt) 📗
Аккуратно переворачиваюсь со спины и обнимаю кота, подмяв под себя. Понимаю, что лежу с глупейшей улыбкой на губах, но ничего не могу с этим поделать.
Жалею только, что Чарльз спрятал розовый язычок. Вот бы сфоткать его умильную физиономию с закатившимися глазами и высунутым языком. Гранту бы понравилось! Я могла бы отправить ему кадр или даже сбегать к нему прямо сейчас, ведь он наверняка уже проснулся…
Стоп.
Что?
Отправить фотку Гранту? Серьезно, Джеки? Сбегать к нему, выпрыгнув из постели?
Вообще-то это его кот! Он знает Чарльза как облупленного и наверняка не раз видел, как тот спит в еще более причудливых позах.
Я же Чарльза одолжила на время. Как какую-то вещь. По-соседски.
Но почему Грант согласился отдать мне самое дорогое, что у него есть? А я почему как только я взяла на руки кота, так и не смогла отпустить?
Все из-за музыки.
И Гранта, разумеется.
А еще его глаз, в которые я каждый раз ныряю, как в тот бассейн в его особняке. С разбега ухаю вниз, с криком, застрявшим где-то в горле, и колотящимся о ребра сердцем. Каждый чертов раз я тону в его глазах, стоит ему только взглянуть на меня.
А если Грант играет и при этом поднимает взгляд на меня — это вообще что-то запредельное. Я перестаю себя контролировать.
Так я и выпросила кота, а теперь еще и хочу примчаться к нему с умилительными рассказами о том, как Чарльз храпит, ловит солнечные зайчики, как ругается на ворон за окном. Что со мной? Я ведь никогда такого не делала!
Откидываю в сторону одеяло и опешившего кота и топаю в душ. В ванной комнате не могу отделаться от мысли, что за этой стеной находится квартира Гранта. Каких-то тридцать или сорок сантиметров, стены здесь тонкие. Там его кухня и, возможно, сейчас он варит кофе, облачившись в белоснежную рубашку, которую так и не успел застегнуть на все пуговицы. Носит ли он свои запонки с пронзительно-синими камнями, если невесты у него больше нет?
И это тоже не твое дело, Джеки!
Бью кулаком по кафельной плитке и выбираюсь из душа. Достаю продукты из холодильника и ставлю сковороду на огонь, но стоит услышать тихие первые ноты до боли знакомой мелодии, как яйцо летит мимо. В моих руках остается только скорлупа, а благодарный Чарльз тут же пробует растекающийся по полу желток. Поставленная на огонь сковорода, накаляясь, дымится все сильнее. А я не могу сдвинуться с места.
Музыкальный шторм за стеной нарастает, крепчает. И обрушивается на меня с силой тропического ливня.
Я так больше не могу!
Выключаю плиту, продукты убираю в холодильник, а яйцо уже почти доели. Кормлю, впрочем, Чарльза полагающейся ему консервой, а после натягиваю спортивный костюм и, поцеловав на прощание кота, выбегаю в коридор к лифту.
Там слышимость еще лучше. Музыка пульсацией расходится по телу, как волны оргазма.
Да будут прокляты твои музыкальные пальцы, Адам Грант! Твой слух и способности. Все, что связано с тобой. Тебя стало слишком много в моей жизни!
Почему Грант не поехал в офис? Неужели ему не надо работать? Когда он вообще перестанет играть?
И почему у меня такое ощущение, будто он играет на моем либидо, а не на рояле? Я растекаюсь горячей карамелью от первых нот, забываю, как дышать, а мысли о его руках невыносимы.
Лифт уносит меня вниз и, только окунувшись в шум улиц, я снова могу свободно дышать, как прежде.
В парке бегаю до полного изнеможения и только через несколько часов возвращаюсь домой, едва передвигая ногами. Приняв быстрый душ, падаю на диван, наслаждаясь тишиной. Наконец-то он больше не играет. Надеюсь, он уехал на работу, а лучше бы в другой штат.
Слышу, как звонит мой мобильник.
— Скажи, что ты с хорошими новостями, Ким, — выдыхаю в трубку.
Парень тяжело вздыхает.
— Боюсь, что нет. Лана в больнице.
Я мигом выпрямляюсь.
— Что с ней? Куда ехать? Я сейчас буду!
Натягиваю первую попавшуюся одежды и вылетаю из квартиры. Брошенный на диване Чарльз смотрит мне вслед с осуждением. Прости, малыш, кажется, мы не сможем провести этот день вместе, как планировали. Сейчас я должна бежать.
Ловлю такси, но пробки не оставляют надежды добраться до больницы быстро. Выбегаю из машины и пересаживаюсь на метро. Несколько станций, и я на месте.
Ким встречает меня в холле.
— Пойдем выпьем кофе.
— Но Лана?...
— К ней сейчас нельзя. Ее обследуют.
Ноги подкашиваются, и я с трудом бреду до больничного кафетерия следом ним. За столиком Ким тремя словами просто берет и перечеркивает мою жизнь на два неравных отрезка.
Еще один рубец, который никогда не исчезнет.
— У Ланы рак, — произносит Ким, и безоблачное «до» исчезает, оставляя после себя опустошающее «после». — Она просила не говорить тебе.
— Как давно ты знаешь?
— Почти пять лет.
К горлу подкатывает тошнота, а голова идет кругом. Нам приносят кофе, но я не могу сделать ни глотка.
— У нее один из тех типов рака, который не поддается лечению. Лана проходила все необходимые курсы лечения уже дважды за это время, но болезнь всегда возвращается. Опухоли появляются заново и каждый раз только хуже реагируют на лечение. Сейчас дело совсем плохо. Лана решила, что тебе пора узнать об этом, Джеки.
Бело-синий интерьер расплывается перед глазами, и я могу только кивнуть. Из-за собственного эгоизма я не видела боль, с которой Лана жила все эти годы.
Звуки становятся низкими, протяжными и гулкими, отдаваясь в ушах резонансным эхом. Меняются только картонные стаканчики с кофе передо мной, а еще расположение стрелок на круглых часах над стойкой кафетерия.
После нас все-таки пускают в палату, куда привозят Лану. Она белая, как мел, и смотрит в потолок ослепшими от обезболивающих глазами. Я не успеваю подойти ближе, ее увозят на другое обследование, но по поджатым губам медсестер и озадаченному виду седого доктора, который остается, чтобы поговорить со мной и Кимом, я без всяких слов понимаю, что дело плохо.
Рецидив. Прогрессирующие метастазы.
Мы сделали все, что смогли…
А я снова падаю. Падаю в такую глубокую дыру, из которой казалось почти выбралась.
— Куда ты, Джеки? Я отвезу тебя домой, садись.
Смотрю на Кима и не понимаю, что мы делаем на парковке. Не помню, как покинули клинику, почему мы вообще ушли и оставили ее там одну.
— Тебе надо отдохнуть. Вернемся завтра, когда Лана очнется, — говорит Ким и по тону, понимаю, что произносит он эти слова не в первый раз. Просто до этого я совершенно его не слышала.
Кажется, Ким говорит что-то еще, но я опять его не слышу. Фокус внимания расползается, как кольца удушливого дыма, пока мы едем по темному Городу Дьяволов. Таким он стал и таким этот город для меня и останется.
— Тебя провести до квартиры? — спрашивает Ким, остановившись возле моего дома.
Качаю головой, выбираясь из машины. Ким кивает и дает по газам. Я остаюсь на тротуаре. Идет дождь. Редкие прохожие оббегают меня, а я не могу сдвинуться с места.
Запрокидываю голову, позволяя дождевым каплям скользить по лицу, волосам. Капли закатываются в уши, за шиворот, оставляют ледяные дорожки на животе.
И тогда сверху раздается… не гром, нет.
Та самая мелодия.
Она летит из открытых настежь окон и обрушивается на меня подобно граду. Бьет по взведенным нервам.
Срываюсь с места и бегу. По полупустым полуночным улицам, по лужам, до темного мокрого парка, где бегу мимо блестящих скамеек и парочек под одним зонтом на двоих.
Дождь усиливается. Я бегу тоже быстрее. По лужам, по грязи. Веткам и листьям. Я бегу, не разбирая дороги, не останавливаясь, чтобы перевести дух. Кажется, если я буду бежать достаточно быстро, то смогу прибежать в счастливое безмятежное «до», где больше не будет вопросов: «Почему все происходит именно так?»
Уставшие за день мышцы горят огнем, но физическая боль ничто в сравнении с той, которая сейчас кромсает мое сердце. Лана была единственной, кому было на меня не наплевать. Я была обязана ей жизнью, а теперь я ничем не могу помочь ей. Док сказал, слишком поздно.
