Всё как есть - Меркина Ирина (полные книги TXT) 📗
Узнал. Но не содрогнулся, не ахнул, не растерялся. Только выставил в улыбке ослепительные зубы:
— Катя, неужели это ты? Как я рад тебя видеть! Здравствуйте, господин Брянский. А с вашей спутницей мы, можно сказать, друзья детства.
Это правда, мы знакомы с детства. Костя вместе с родителями посещал клуб «Здоровая страна». Нас вместе голыми попками окунали в прорубь. В шестнадцать лет Костик посвящал мне стихи. В двадцать пять его рвало желчью на мою подушку. Он несколько раз умирал у меня на руках от передозировки, гепатита С и желудочной колики. Его не мог снять с иглы даже всесильный Лев Аркадьевич. Его не смогла вынести даже я, любившая его больше всех на свете. И вот он стоит передо мной в этом хромированном сейфе и улыбается белыми зубами. Зубы явно новые, прежние были кривыми и потемневшими, нескольких уже не хватало. А ведь прошел всего год, если не меньше! В самом ли деле он рад меня видеть? А я?..
Брянский наконец просек, что что-то не так, но было поздно. Он внимательно посмотрел на Константина Павловича — тот невозмутимо лучился улыбкой. На меня — я уже справилась с воспоминаниями. Итак, можем ли мы начинать экскурсию по «Эолу»? Разумеется!
Сколько раз — и даже в течение последнего года, — сколько раз я мечтала, что однажды откроется и дверь и Костя, здоровый и веселый, шагнет мне навстречу, протягивая руки. В своих мечтах я прыгала ему на руки, как много лет назад, когда все было хорошо и в моей жизни был только один мужчина, от прикосновений которого я задыхалась, как никогда и ни с кем… Как никогда и ни с кем, подтвердила я, вспомнив и сравнив. Я сходила с ума, когда он был рядом, и это было только с ним.
И вот он рядом, мы идем по чистым и пустым коридорам, и я испытываю только неловкость. У меня нет пикантного опыта, которым хвастаются многие девчонки, — сводить в одной компании своих любовников. У меня их было не так уж много, чтобы сводить. Обычно мужики ни о чем не догадываются, утверждали мои подруги, и, похоже, они правы. Брянского сейчас интересует только предстоящая съемка. А Костя разливается соловьем, рассказывая о своем драгоценном центре, и мало-помалу начинает будить во мне раздражение. Нет, не своими менеджерским понтами. А тем, что я ничего абсолютно не испытываю к этому лощеному красавцу, который совсем недавно разбил мое сердце. Ни трепета душевного, ни плотского, ни обиды за погубленную молодость. Ничего.
Я даже смогла сосредоточиться на экскурсии. В этом чудесном центре действительно чего только не было. И массаж всех видов, и косметическая криопластика, и мезотерапия, и обещанная Володей соляная пещера. А также барокамера для похудания.
— Это как? — спросили мы хором.
Камера была обыкновенной комнатой с креслами-лежаками. К каждому креслу прилагалась маска, в которую подавался разреженный воздух. Дышишь и худеешь. О том, каким образом это работает, рассказывал красочный плакат на стене. Сердце при таком режиме дыхания начинает биться интенсивнее, кровь движется быстрее, улучшается мышечный тонус, нормализуется обмен веществ. И за три недели можно похудеть на 15 килограммов, а заодно почувствовать себя отдохнувшим на горном курорте.
Это Костя вольным стилем пересказал нам содержание рекламного плаката.
— Неужели в самом деле? — усомнился Володя.
— Зуб даю, — несолидно поклялся старший менеджер. — В Европе таких камер уже полно. Тысяча долларов курс. Но я думаю, мы будем брать по штуке евро.
— Ого! — вырвалось у меня.
— Это за что же такая дискриминация соотечественников? — поинтересовался Брянский.
— Не дискриминация, а рынок, — объяснил Костя. — На Западе люди умеют деньги считать, у нас пока нет. Понты дороже.
— А как научатся?
— Научатся — будем цены снижать. Но до этого далеко. Мы еще не открылись, но записываем, и очередь уже на месяц вперед. Только этого мало. Нам, ребята, нужен ваш фильм, просто позарез.
— А крионика у вас есть? — спросила я, вдруг вспомнив своего друга Рика.
— Криопластика. Это в косметическом.
— Нет, я имею в виду крионику. Замораживание людей для вечной жизни. На этом американцы знаешь какие бабки делают.
— Да? — Константин Павлович казался озадаченным. — Это интересно, надо подумать.
Боже мой, откуда в искрометном Костике эта рассудительность, эти закругленные фразы и расплющенные мысли! Он ведь даже при ломке без конца стебался, сыпал шутками и афоризмами. Что ж, видно, сыпал, сыпал и весь рассыпался.
— Пройдем в фито-бар? — светски предложил старший менеджер.
В фито-баре нам предложили кислородные коктейли и какие-то замысловатые овощные закуски. Вся лавочка работала исключительно для нас, а ведь мы еще даже не снимали.
— Плохо, что вы не открылись, — заметил Брянский. — Мне в кадре люди нужны.
— Это понятно, людей мы организуем, — согласился Костя. — Для этого открываться не обязательно.
— Слушай, а как ты сюда попал? — не выдержала я. — Вот уж не думала тебя встретить в таком месте.
Костик улыбнулся, и какая-то искорка старых времен сверкнула в этой улыбке.
— «Эол» открыл мой бывший одноклассник, он сейчас живет в Чикаго, — сказал он, на глазах опять превращаясь в самодовольного менеджера. — Он хотел сделать роскошное место. Ну вот, — Костя красиво развел руками, — кажется, получилось.
Володя отставил свой недопитый коктейль и пошел изучать бар, размерами напоминающий супермаркет. Наверное, он все-таки о чем-то догадался и решил оставить меня с Костей вдвоем.
Теперь я могла его о чем-нибудь спросить. Но спрашивать было не о чем. Все и так было ясно. Мы сидели молча, и я прислушивалась к себе, наблюдая, как внутри рассасывается какой-то комок, который я привыкла считать своим сердцем. Сердце, оказывается было не там, а рядом и продолжало биться ровно и спокойно. А то, что таяло, как кусок льда, оставляя после себя чистоту и пустоту, — не знаю, как это назвать.
— Надо тебе подышать в барокамере, — сказал Костя, — а то ты что-то бледная.
— И в барокамере подышишь, и эту, как ее, пластику, тебе сделаем, — воодушевленно говорил Володя, когда мы шли из «Эола» к нашему плебейскому джипу. Неподалеку стояла спортивная «феррари» — наверное, Костина.
— Проведем тебе курс омоложения, зря, что ли, мы тут продаем свой талант, — продолжал трещать Вовка. — Пускай понтярщики платят. Надо тебе, Катюш, красное платье.
— Зачем красное?
— Так я вижу. Ты должна быть в красном. У тебя есть?
— Нет.
— Поедем купим?
Вот еще новости. Никогда я не покупала одежду с мужиками.
— Да, слушай! Нам надо еще один выпуск «Шара удачи» записать.
— А я думала, «Шарик» тебе уже надоел.
— Мне-то надоел. Но канал просит. Какую-то они тетку раскручивают. Кстати, гордись — твоя передача теперь для кого-то раскрутка. И это красное платье, думаю, ты наденешь в последнем «Шарике» — и в рекламе.
— А в абхазском фильме ты мне его подрисуешь, — буркнула я. Не успела оглянуться, а он уже диктует, что мне куда надевать. И потом, что за красное платье? Нет у меня никакого красного платья. И если не захочу, то и не будет.
Красное платье мне практически не понадобилось. Нет, мы его купили, вполне симпатичное, короткое и облегающее, близнец моего маленького черного. И я вошла в нем в блестящий оздоровительный центр, сказала несколько приветственных слов в вестибюле, передала микрофон элегантному Константину Павловичу. А дальше меня снимали уже без платья.
Я перешла в заботливые руки мастериц из «Эола». Сначала меня намазали с ног до головы лечебной грязью, посыпали сверху крупной солью и накрыли полиэтиленовой пленкой для пущего парникового эффекта. Володя добросовестно заснял эту экзекуцию, и я собралась вставать, но девушка из грязелечебного кабинета замахала на меня руками, как будто я попыталась без скафандра выйти в открытый космос. Процедура должна быть доведена до конца. Брянский, поставленный перед необходимостью паузы, неожиданно согласился, что нам надо увидеть наглядный результат в моем лице, обновленном и оздоровленном. Поэтому я повалялась в грязи, тщетно дожидаясь, пока на мне вырастут цветы, потом дала покрыть свое тело водорослями, до одурения надышалась ароматическими маслами, отмокла в сауне, получила порцию массажа и отправилась болтаться в пересоленной воде, где надо было полностью расслабиться и отрешиться от всех повседневных проблем. Я же чувствовала себя как цветок в проруби, который к тому же должен завлекательно улыбаться, потому что его снимают в разных ракурсах.
