Ничья (СИ) - Лимова Александра (читать полную версию книги .TXT, .FB2) 📗
А тогда, в тот день я, накрутившая себя до паранойи, ибо не понимала, почему не могу дозвониться до Кочерыжкиной (телефон у нее почти сразу отобрал и разбил правдоподобно истерящий ублюдок), стояла на подоконнике, глядя на Маркелова перед собой и разыгрывая безупречную партию с учетом своего морального, ментального, психологического, эмоционального состояния, отвечала ему жестокостью того же уровня — Рэм тогда еще не знал, что причина задержки месячных не беременность. А я знала и пользовалась тем, что он не знал, глядя ему в глаза, выставив одну ногу на подоконник за окном и перенеся на нее вес тела, ультиматумом заявляла, как отныне мы с ним будем существовать на этой земле и что случится, если он нарушит свод правил.
Сейчас, в темном салоне было около двадцати трех градусов, но было холодно и виной тому совсем не температура воздуха.
Я смотрела в четкий профиль Рэма, который глядя в консоль разомкнул губы. Повернул ко мне лицо и в его глазах знакомое выражение. Я предупреждающе прищурилась, сжимая ручку двери. А он, хрипло прошептав:
— Прости, но я не могу этого не сделать, — подался вперед, чтобы через секунду коснуться губами губ.
Не превзошел. Не превзошел ученик учителя, потому что на меня накатило. Его запах, тепло его тела, его привычный жест с лица ладонью в волосы, вторую на поясницу, чтобы рывком придвинуть к себе. И мир вокруг канул. В хаос. В голове. До боли сжала свои губы, полностью задержала дыхание, а в мыслях неосознанным отчаянным испуганным призывом: «Мар!».
Трезвящим призывом.
Потому что хаос тут же почти полностью унят и автоматом выстроился ряд рациональных мыслей: никаких действий, потому что страх его заведет, а мое сопротивление еще сильнее, хоть одна моя реакция и он полностью перехватит контроль. Только сидеть, не реагировать и терпеть.
Терпеть пришлось не долго. Отстранился, дыша чуть учащенно, на мгновение прижавшись лбом к моему. На мгновение, потому что настойчиво отстранила его за плечо и вытерла губы рукавом, равнодушно глядя в консоль перед собой, прежде чем снова взяться за ручку двери и напомнить:
— По поводу Ульянки реши, потому что бартер произведен — кофе выпито. Либо не решай, если надумаешь дополнительный счет предъявить, ибо среда одиннадцать сорок семь.
Уже выходя из салона, услышав его ответ, замерла. Окаменела. Потому что слова, сказанные этим ровным, глубоким голосом, с вновь возвращенным почти неуловимым говором, просто прошили нутро:
— Я решу. Будь осторожна, Софи. С этим мальчиком. На самом деле твоя игрушка представляет из себя совсем не то, что ты думаешь.
Внутри непередаваемый силы взрыв ярости, едва не обрушившей самоконтроль.
Не превзошел ученик учителя, еще и так ошибся обозначив учителю проблему — эмоциональная тишина. Политика и Рэм вещи неотделимые, он умен, чрезвычайно, за одну реплику превратив мой щит в свое оружие. Потому, взяв себя в руки, упала на сидение обратно, чтобы сорвать с лобового регистратор. Есть ли там двойная съемка или нет — не знала. Но я хорошо знала Маркелова.
— Мои слова все еще в силе. — Сухо обозначила улыбнувшемуся Рэму, разведшему руками, приподнимая брови и напоминающему:
— Как видишь, я не вмешиваюсь в твою жизнь.
— Да. Наблюдаешь.
— Ожидаю, — прохладная ирония в глубоком голосе, ставшая выраженной и приобрётшая презрительный оттенок при последующих его словах, — щенок сам все разрушит, это в его стиле. Потому и прошу тебя быть осторожнее. К утру воскресенья вопрос с Ульяной будет решен. Доброй ночи, Софи.
Впервые на моей памяти от Рэма прямое оскорбление кому-либо. Щенок.
Это с хуя ли?
Уж не потому, что понял, что не сожрет и не сможет? Ведь бабла у Марина дохрена, потому купить его невозможно; он не из местного террариума, поэтому взять его в тиски тоже сложно, а окружение у него венценосное, борзое, смелое, и завязаны они все друг с другом ментально плотно, ибо не на меркантильной или взаимовыгодной основе, так что и с этой стороны не прижмешь, не дадут они этого сделать. Доказательства я видела, когда снимала Богдана и Амину и обернувшись к ним узрела, на чем они все сходятся и какие у них отношения, почему именно «ты тщательно фильтруешь окружение?/Очень» и «за этим столом чужих быть не может».
Щенок. Разрушающий, потому что это его стиль? Щенок, забивший ведущую руку отсылками к важным людям, которым пожизненно отдает вечную память, и обозначивший чернилами под кожей собственные переломные моменты, которые прошел в этой еще не отжитой жизни, нехило ему перебавшей уже на старте положенными атрибутами от которых он отрекался, потому что вместе с ними его пичкали чужим вектором, чужой волей, приказами, ошейником… Да, Рэму сложно понять отказ от перспектив, сложно понять отказа причину, они очень разные с Маром и дело далеко не в возрасте. Дело в том, что Мар рушил перспективы, впихуемые папашей, потому что они отдалено напоминали рабство, и он добивался признания его как личности, а не вещи/аксессуара/продолжения. Добивался того, чтобы иметь повод выбить на своем предплечье лотос в запутывающей грубой геометрии, имея втюханное престижное образование, продолженное, вероятно, только из-за того, что вовремя плечом о плечо встал русский русый борзый, которого он не просто так называет братом. С которым сидел в обезьяннике пятнадцать суток, к которому приезжал летом в провинцию, чтобы разделить отцовское наказание на бабушкином огороде, которого сразу по первому тревожному звонку от общего обеспокоившегося друга сумел остановить, чтобы сын дипломата не набедокурил, и предварительно пытался смягчить слом в его амурных делах… а у Рэма никогда не было близких друзей, готовых именно за него впрягаться. За самого Рэма, а не за его деньги и перспективы, таких друзей у него никогда не было, потому что он сам ради другого на такое не способен, всё очень просто… Мар, начавший свое дело, чтобы по финишу образования уйти в кардинально другую отрасль, туда, где он независим и никому ничем не обязан… и такого его, эта прогнившая до остовов мразь, органично вписывающаяся в любое дерьмо, только для того чтобы в конце концов возглавить это дерьмо и править им, называет щенком?.. Мара, которому стало заметно плохо при просмотре видео о моем племяннике, ибо что-то подобное им самим пережито, прожито и не прощено, а Рэм после просмотра этого же видео сухо заключил: «очень энергетически затратно и весьма опасно для здоровья, но если Владимиру нравится, что ж…». Рэм Мара, отрекшегося от перспектив, избравшего себя, свою личность и свои интересы, называет щенком, в стиле которого разрушение?.. Да, ведь таким как Маркелов, подобного никогда не понять.
— Спасибо, Рэм, — вежливо улыбнулась на прощание, выходя из машины с почти непреодолимым желанием всадить ему перо под ребро.
***
Ранним вечером воскресенья в лаунж-баре «фо сизонс» было мало посетителей. По стеклянной сводчатой крыше мерно барабанили капли дождя. Помещение разрезала ненавязчивая фоновая музыка и запах свежих цветов. Я, разглядывая позолоченную арфу недалеко от входа, не глядя на придвинутый по столу Улькой телефон, отпила вина, когда госпожа Малицкая, прищурено глядя на меня, осведомилась:
— Диван, ты к этому лапку приложила?
Не смотрела на ее мобильный, уже зная, что там. Пост с извинениями за урон репутации, как оказалось, нанесенный вбросом от источника-завистницы успеху Малицкой. Завистницы. Впрочем, Маркелов неоднократно говорил о женоподобном поведении Глеба, неудивительно, что пост извинений выставили именно с такой формулировкой.
— Через Рэма. — Гоготнув, торжественно подняла бокал в негласном шутливом тосте, на который Кочерыжкина, сидящая напротив, убито закрыв ладонями лицо, простонала: «господи, блядь!». Фыркнув, с укором посмотрела на лухари-несушку, жестом подозвавшую официанта, явно чтобы заказать у него французской водки и свежевыжатого апельсинового сока для междусобойной элитной отвертки, я примирительно произнесла, — ты так не богохульствуй и патлы передумывай мне рвать, хотя… Улька, — прыснула я, глядя в мрачные зеленые глаза. — Сейчас я скажу то, за что реально готова поплатиться вырванными волосами.
