Лучший друг моего парня 2 (СИ) - Манич Мария (читать хорошую книгу txt, fb2) 📗

— Я тоже очень хочу… — шепчу, потрясенная ее словами. — Но ваш сын такой твердолобый баран! — в сердцах.

Ирина понимающе усмехается:

— И ему есть в кого. Поверь. — У нее звонит телефон, и она отходит взять его со стола, я опускаюсь обратно на свой стул и вновь принимаюсь за омлет. — Помяни черта. Питер уже внизу…

Понимаю, что им нужно поговорить без свидетелей.

— Вы идите без меня, я в больницу подъеду через час. Ну… чтобы не мешать.

— Ты и не помешала бы, но… да, так будет правильнее. Спасибо. Я оставлю тебе шофера, он тебя отвезет куда скажешь, — Ирина сосредоточенно кивает каким-то своим мыслям.

Надевает вызывающе красные туфли на высоченных каблуках, обновляет помаду и, подхватив черную папку в прихожей, выходит из квартиры.

Я ненадолго остаюсь одна. Допиваю кофе и мою грязную посуду после завтрака. Квартира у матери близнецов удивительно светлая, с большими панорамными окнами во всю стену в гостиной и кухне. Тона мебели и краски на стенах холодного бежевого оттенка. В гостиной электрокамин, а на полке над ним ряд фотографий.

Там есть и братья. Всего две фотографии. Где они маленькие — года три-четыре, одетые в одинаковые салатовые куртки и серые шапки с огромными мультяшными глазами на лбу. Трудно определить, кто из них кто. Оба хмуро уставились в камеру, держа в пухлых детских руках по огромному разноцветному леденцу. Их явно заставили сделать это фото, сами же мальчишки хотели наброситься на сладости.

У меня нет ни одной детской фотографии. Все сгорело в пожаре. А те, что сделаны в детском доме, далеки от таких семейных снимков. Поэтому я так надолго зависаю над этой фотографией. Мне кажется, Мирон стоит слева. Я чувствую его энергию и ощущаю какой-то непонятный трепет в районе солнечного сплетения.

Перефотографирую себе этот снимок — на память, и телефон садится… Жаль. Ведь рядом в простой серебристой рамке стоит еще одна фотография. Где близнецы, видимо, запечатлены с Ириной на школьном выпускном. Еще не мужчины, но уже и не маленькие пухлые мальчишки. Длинные, угловатые, и нескладные.

Марк улыбается во все тридцать два, смотря в камеру и подняв вверх два пальца галочкой. Мирон стоит справа от матери. Смотрит исподлобья на фотографа. Знакомая челка длинными прядями спадает по обе стороны от его лица, тонкие губы сжаты в одну почти незаметную линию, руки сложил на груди и всем видом показывает, что вертеть он хотел на одном месте эти семейные снимки на память.

Но ведь стоит и позирует, хотя, зная характер Мирона, уверена — он легко мог уйти из кадра, наплевав на чувства других. Терпит. Ради мамы, брата и, возможно, даже отца, который это фото и делает.

В этом весь Мирон. Он держит свои чувства глубоко внутри, никому не показывает. Умеет контролировать свои эмоции. И показывать только то, чем готов делиться. Но, стоит копнуть поглубже, и… у него внутри столько всего.

Я ведь знаю, каким он может быть нежным, страстным и любящим. На что он готов пойти ради близких и верных друзей. Ради брата. Ради меня.

Я люблю его… и буду повторять ему эти слова столько, сколько потребуется, чтобы корка льда, в которую он сам себя замуровал, наконец дала трещину.

Кручу в руках этот снимок дольше, чем тот, что с маленькими близнецами.

Мирон словно смотрит прямо на меня. Гипнотизирует и манит.

Впрочем, как и всегда.

У нас нет ни одной совместной фотографии, даже смазанной и сделанной на телефон, и почему-то в этот момент я очень об этом жалею. Если бы я решилась уехать, то хотела бы, чтобы такая мелочь, как совместное селфи, у меня все же осталась на память.

Ставлю рамку на место и, собрав свои немногочисленные вещи, выхожу из квартиры, плотно захлопнув дверь.

Глава 33

В квартире Мирона первым делом ставлю телефон на зарядку, а сама иду в душ. Смыть с себя вчерашние приключения и взбодриться. Пока ехали по утренним заснеженным улицам с водителем Ирины, серьезным немногословным мужчиной по имени Булат, чуть не отключилась. А мне нужно быть бодрой, когда я поеду в больницу. Нужно будет улыбаться и шутить. Не хочу, чтобы Мирон видел мои слезы.

Так сильно мечтаю его увидеть, до мандража в коленках. Надеюсь, все страшное позади, и теперь он просто будет набираться сил и восстанавливаться. И будет рад мне. Вчера после наркоза, по крайней мере, сразу признал. Не оттолкнул.

Я чуть с ума не сошла от страха. Не готова от него отказаться и сдаться. Теперь пришла моя очередь показать Гейдену, что я могу не просто сказать: «Я люблю тебя», но и способна оказать это поступками. Например, на время отказавшись от мечты.

Шанс с учебой в Москве упускать не хочется, но… где есть один шанс, там будет и второй, ведь так?

Наспех вытираюсь полотенцем, и голая бегу в нашу спальню. Там на кровати стоит мой раскрытый, не до конца собранный чемодан.

— Какого черта! — вскрикиваю, прижимая к груди футболку, замечая движение слева от себя.

В дверном проеме стоят Гейдены. Оба. Мой раненый боец и тот, что обычно не умеет держать язык за зубами. Таращусь на них, приоткрыв рот. А они смотрят в ответ. Не отрываясь!

Один с искрами веселья, другой — сдерживая своих демонов, рвущихся ко мне. Да… я тоже по ним скучала. Но сейчас дезориентирована и смущена.

— Вот и познакомились поближе, — не теряя самоконтроля, произносит Марк, придерживая брата и откровенно пялясь на мое тело.

Футболка слишком короткая и не скрывает и половины моей наготы.

Вот ведь… Черт!

Развернувшись, забегаю обратно в ванную.

— Выйди, блть, — рычит Мирон. — И забудь, что видел.

А я не знаю: то ли плакать, то ли смеяться. Обмотавшись полотенцем, захожу обратно в комнату, в которой остался один Гейден.

Мой.

— Ты почему не в больнице? — шепчу севшим голосом. — Совсем с ума сошел? Ты что, сбежал?

Догадки в голове вспыхивают одна за другой.

Уперев руки в бока,. цепким взглядом осматриваю Мирона. Выглядит хреново. Бледный и какой-то похудевший. На щеке огромный пластырь, закрывающий порез. В руке торчит катетер для капельницы. Мирон иногда морщится и опускает ладонь на раненый бок.

Сердце сжимается и ускоряет ритм.

Даже если он сбежал из больницы, то приехал сразу сюда… ко мне?

Мы так и стоим какое-то время в тишине, пялясь друг на друга. Мирон смотрит с твердой решимостью в глазах и какими-то новыми, неведомыми для меня эмоциями.

— Я думал, ты уже уехала.

— Я остаюсь.

— Во сколько поезд? — давит голосом Мирон, его взгляд сползает с моего лица и перемещается мне за спину.

К чемодану. А потом вновь возвращается ко мне. Обжигает.

Я все еще стою перед ним в одном полотенце, доходящем до середины бедра. Капли с волос оседают на плечах и бегут по спине. Окно в комнате стоит на микропроветривании, и мне не холодно, но на коже все равно выступают мурашки.

Сжимаю кулаки. Он что, не понимает, что я решила перешагнуть через Москву и остаться с ним? Я хочу быть с ним. После всего, что было, только это сейчас имеет значение.

— Я на него опоздала.

— Ладно, купим билет на следующий. Где твой телефон? Я тебе звонил. Ты не ответила.

Моргаю несколько раз. А вот Мирон не мигая смотрит прямо мне в глаза. И продолжает стоять напротив, не двигаясь. Я вижу, что ему тяжело. Губы сжаты, грудная клетка часто вздымается, на лбу поблескивают капли пота.

— Ты меня гонишь? — язык еле ворочается, так сложно мне произнести эти слова. — Хочешь, чтобы уехала? Прямо сейчас?

— Да.

— Ладно…

Внутри образовывается вакуумная пустота. Там, где еще секунду назад билось сердце, отдает тупой ноющей болью.

На плохо гнущихся ногах подхожу к чемодану и выдергиваю оттуда свежее белье, первые попавшиеся джинсы и толстовку. Отбрасываю в сторону полотенце и начинаю спешно одеваться. Всхлипываю, зажимая рот ладонью.

И в этот момент меня обнимают теплые и сильные мужские руки. Мирон стискивает мои плечи, сминает обнаженную грудь, и утыкается лицом мне в затылок. Шумно дышит, втягивая носом воздух. И целует… раз, другой. Это так трепетно и нежно, что я внутри разлетаюсь на тысячу маленьких осколков.