Первый, случайный, единственный - Берсенева Анна (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
И в пронзительном ракурсе этого единственного честного взгляда Полина видела теперь то, что все время после появления Георгия в гарсоньерке и в ее жизни она видеть не хотела.
Все, что, как ей казалось, привязывало его к ней, позволяло на что-то надеяться, – все это было такой же ее выдумкой, как когда-то были выдумкой прямые чувства, которые она неизвестно отчего приписала Игорю и из-за которых шепнула, прижавшись к его плечу: «Ты мой хороший…»
Даже еще большей выдумкой все это было, потому что и правда с Игорем ее связывало хоть что-то реальное.
А с Георгием ее уж точно связывали только собственные фантазии. Теперь Полина понимала это совершенно отчетливо, потому что, легко обманывая других, себя она обманывать не привыкла.
«Да разве он ко мне как-то особенно относился? – думала она, спускаясь в метро. – Ну, рассказывал, что с ним было. Так ведь как в себе такое держать, а тут я под руку подвернулась. За руку держал, в голову дышал – ну, плохо ему стало, и было из-за чего, а тут живое существо рядом, все легче… Кто бы не схватился за руку, да любой схватился бы, я и сама, может, кого угодно за руку схватила бы, если б со мной такое!»
Она видела Георгия перед собою так ясно, как будто он стоял рядом в вагоне метро и как будто слезы не застилали ей глаза. И, видя его как наяву, с беспощадной ясностью, Полина понимала: не бывает, чтобы такой вот мужчина – двухметровый, с саженными плечами, с профилем, как на римской монете, такой мужчина, на которого мгновенно западают красавицы вроде той склифовской медсестры, а другие красавицы и вовсе из окна бросаются, – вдруг стал бы испытывать что-то большее, чем обычное человеческое расположение, к такой неказистой девчонке, как она…
Полина и себя ведь ясно видела в темном стекле мчащегося под землей вагона. И ничего хорошего в своем отражении не находила.
«Знала же, все всегда я про себя знала! – с тоской размышляла она. – И с чего вдруг что-то другое выдумала? Ни рожи ни кожи, и какая разница, что там у меня внутри, кому все это интересно? Уж точно, что не мужчинам. Оно им надо? Не девочка, а огонек… Именно что огонек – прикурить и забыть».
Эти слова про огонек, услышанные сто лет назад от пьяных художников и постоянно подтверждавшиеся всей ее жизнью, всплыли в памяти очень кстати. И Георгий ведь повторил их почти слово в слово…
Она вошла в подъезд, открыла дверь квартиры, прошла на кухню и, не раздеваясь, села на табуретку.
Смешные капустные цветы стояли посередине стола в бабушкиной кобальтовой вазе.
«Ну, подарил цветы. – Полина почти вслух все это проговаривала, и тем убедительнее звучали для нее эти безжалостные слова. – Всякий приличный человек подарил бы. Да и вообще всякий подарил бы – хоть, например, Платон Федотович. Так ведь Платону Федотовичу я на шею не бросилась от такой великой радости. Я, правда, и Егору не бросилась… Но хотелось. Только этого и хотелось».
Она вспомнила, как ей хотелось стать такой маленькой, чтобы сидеть у Георгия под курткой вместе с капустными цветами, и слезы снова брызнули у нее из глаз. Никогда в жизни Полина столько не плакала! Да она, кажется, и вообще никогда не плакала. Ну, может, раз какой-нибудь, когда Юра в Чечню уезжал.
Она вспомнила, какие глаза были у Георгия, когда они сидели за столом в вечер его отъезда. Спокойные были глаза, холодновато-серые, а она-то уже черт-те что себе выдумала: вроде бы ему неприятны эти дурацкие Платоновы подарки… Да ему до них и дела не было! Поел, надел куртку, вышел из дому, сел в машину и уехал, и даже не сказал куда. И правильно сделал, и ей бы тоже…
Тут ее мысли, после часовых почти усилий, наконец стали хотя бы относительно спокойными.
«Между прочим, уехать и правда не помешало бы, – подумала Полина. – Вернется же он когда-нибудь, и куда мне тогда деваться? Опять на кухне спать да ждать, не придет ли? А что, и дождалась бы. Парень-то он, видно, душевный, может, и пожалел бы девочку, побаловал бы сексом. Да и трудно ему, что ли, у него таких девочек… И было, и будет, только свистни».
От того, что мысли ее зацепились за какую-то внятную цель, Полине стало как будто полегче. Кстати, она вдруг обнаружила, что сумки на колесиках при ней нет. Она даже в прихожую вышла, даже на лестницу выглянула – сумки не было ни в прихожей, ни за дверью. Значит, забыла в шахматном клубе, и теперь фиг ее найдешь вместе с лошадью, не Игорь же принесет!
Полина тут же рассердилась на свою бестолковость, а когда она сердилась на себя, это всегда оказывало на нее отрезвляющее воздействие.
«Поеду и правда в Якутию, – подумала она. – Хотела же… Чем черт не шутит, может, в самом деле что-нибудь выйдет с мозаикой. А нет, так хоть край света посмотрю».
Никаких препятствий к поездке на край света у нее не было, и билет лежал в подарочном мешочке вместе с бриллиантом. Кстати, заодно можно будет и бриллиант вернуть, это даже лучше, чем вылавливать Платона, когда он приедет в Москву.
Пожалуй, препятствием было только то, что Полина осталась в Москве почти что одна из всей семьи – уникальный, можно сказать, случай! Да не одна, а с лежащей в больнице Евой…
«Ну, поговорю с ней, – тут же решила она. – Не в тайге же я ее, в конце концов, оставляю. И не навсегда же, Темка через неделю вернется!»
Ситуация и правда сложилась необычная, потому что вот так, все вместе, Гриневы никогда из Москвы не уезжали. Часто ездил в командировки папа: Институт Курчатова был связан со многими организациями, даже и за границей. Время от времени уезжал Юра – ну, он понятно куда. Ездила на какие-то телевизионные фестивали Женя. Но уж мама-то после смерти бабушки Поли не ездила никуда, не считая дачи в Кратове, да и Ванечку дальше того же Кратова не возили, потому что он вечно подхватывал какие-то инфекции.
А тут – как сговорились все! То есть Женя-то ни с кем не сговаривалась, просто волевым усилием заставила Юру взять отпуск и немедленно купила двухнедельный тур в Австрию. Юра любил горные лыжи – ездил на Эльбрус каждую зиму, когда был студентом, а когда работал на Сахалине, то катался на знаменитых тамошних сопках. Видимо, Женя давно лелеяла мысль вывезти его куда-нибудь в горы, да все никак не могла дождаться просвета в Юрином плотном рабочем графике. Пока не поняла, что дожидаться этого события бесполезно, и не организовала его сама.
Они хотели было взять с собой Ванечку, но этому воспротивилась мама.
– С ума вы сошли, крошечного ребенка в горы тащить! – ахнула она. – Представляю, какой там ветер! Он у вас в первый же день заболеет, и самому радости не будет, и вам отпуск испортит. Ванечка с нами поедет, – заявила она.
– Куда это, интересно? – удивился Юра. – Вы разве куда-то собирались ехать?
– А нам, по-вашему, уже только на печке отдыхать, – вмешался папа. – Мне путевки в санаторий предлагают. И прекрасный, между прочим, санаторий, международного уровня, хоть и не в Австрии, а в Подмосковье.
– Да! – подхватила мама. Судя по ее энтузиазму, про путевки она услышала впервые, иначе непременно начала бы сомневаться, надо ли ехать, да что еще за санаторий, да как там кормят. – Мы с Валей в санаторий поедем и Ванюшеньку возьмем. Правда, деточка, с бабушкой и дедушкой лучше отдыхать?
– С папой лучше, – заявил чистосердечный внучек. – Он разрешает не кушать, а ты не разрешаешь.
Впрочем, отдыхать с бабушкой и дедушкой он все же согласился, узнав, что в санаторий можно взять кота, а в Австрию нельзя.
Сомнения начались у Нади позже, и, конечно, из-за Евы.
– Ну и что, что не завтра ей рожать? Там с голоду можно умереть, в этой больнице, – объясняла она. – Я однажды как раз в обед пришла… Это же не еда, а тряпки, вываренные в помоях!
– Как ты, мам, образно стала мыслить, – хихикнула Полина. – Может, тебе ресторанным критиком заделаться? А что, я б тебя в журнальчик пристроила. А между прочим, если Ева узнает, что ты из-за нее в санаторий не хочешь ехать, то она раньше времени как раз и родит.
– Откуда это она узнает? – удивилась Надя.
