Экзотические птицы - Степановская Ирина (книга бесплатный формат .txt) 📗
— Ой, мне нельзя смеяться, а то еще разойдутся швы! — с умным видом держась за обе щеки, проговорила одна из дам.
— А у меня и рот не открывается! — поделилась с ней своими ощущениями вторая, у которой действительно вместо смеха получалось какое-то дурацкое «гы-гы-гы!».
Аккомпаниатор с оскорбленным видом, что отказались от его услуг, встал со своей банкетки и отошел в сторону. Валентине Николаевне ничего не оставалось делать, как добавить к словам Азарцева «а капелла» и, сложив руки на талии, вобрать в грудь побольше воздуха: «А-а-ве, Ма-ри-и-я…»
Голос ее начал набирать, возвышаясь, всю присущую ему мощь. В этот момент широко отворилась дверь, и буфетчик, приятно позвякивая бокалами, вкатил в комнату нагруженный деликатесами стол на колесиках. Все головы от Тины повернулись в сторону двери. Азарцев делал буфетчику страшные глаза и махал руками, чтобы тот немедленно остановился и прекратил звенеть, тот в нерешительности остановился на полдороге и перевел взгляд на Юлию Леонидовну.
«Что ж ты остановился в дверях-то, недотепа! — ясно читалось в ее глазах. — Уж если въехал, так проезжай к месту назначения!» И буфетчик, изо всех сил стараясь не греметь, покатил свою тележку дальше, в центр комнаты. Но все равно все присутствующие, кроме Азарцева и Юли, стали вытягивать шеи, чтобы лучше разглядеть угощение. Оживился охранник у двери, у аккомпаниатора громко заурчало в животе, и даже медсестра, поклонница Тины, вдыхая тоненьким носиком аппетитные запахи, подумала, что такое угощение бывало в ее маленькой жизни не часто. Юля, сама составлявшая меню и, кроме того, сидевшая на диете, не испытывала интереса к еде, но с большим нетерпением ждала, что же будет дальше.
«Господи, как допеть до конца?» — думала Тина и решила закрыть глаза, чтобы ничего вокруг себя не видеть. Она пыталась вызвать в памяти свой институт и слушателей-студентов, к ее удивлению, гораздо более благодарных, чем эти присутствующие здесь невоспитанные существа, и это ей удалось. Она будто снова вдохнула запах старого пыльного занавеса и мокрых досок вымытого перед концертом пола, и душа ее снова стала молодой, как в студенческие годы, и голос вознесся ввысь, к потолку институтского зала, где еще со сталинских времен красовалась огромная медная переливающаяся хрустальными подвесками люстра. Латинские слова выстраивались в памяти в нужном порядке, и она произносила их легко и с нежностью, будто лелеяла языком каждое слово, каждую ноту, каждый пассаж бессмертных музыкальных фраз.
Одна из дам тем временем решила, что характер представления из традиционного концерта пора переводить в рамки варьете. Она вопросительно посмотрела на Юлию и указала глазами на стол.
«Конечно, конечно, все для удовольствия пациентов!» — сделала та приглашающий жест рукой. Дама тут же, не обращая на пение больше никакого внимания, шумно трепеща полами своего капронового халата, подошла к столу и, наклонившись над ним, как аист над лягушкой, картинно вытянула двумя пальцами самый большой бутерброд с осетриной и, уронив с него оливку, стала, смешно наклонив голову, запихивать его в действительно плохо открывающийся рот. Вторая дама с громким шепотом: «Сейчас наступишь, испортишь ковер!» — сползла с кресла вниз и стала, шумно кряхтя, разыскивать оливку. Юлия снисходительно улыбнулась. Тогда со своих мест одновременно поднялись шоумен и девчонка с перевязанной грудью и тоже устремились к столу. Девчонка ухватила бутерброд с черной икрой, а шоумен зазвенел бутылкой. Вторая дама искала глазами, куда бы выкинуть оливку, и, уронив ее еще раз, снова, чертыхаясь, полезла под стул. Молоденькая медсестра, не успевшая перекусить с утра и чувствовавшая сильный приступ голода, боролась между чувством симпатии к Тине и искушением. Она видела, с какой скоростью исчезает с тарелок все самое вкусное.
«Эх, была не была! Валентина Николаевна меня простит!» — решила она и тоже тихонько устремилась к столу. Азарцев, очнувшись, с ужасом смотрел на происходящее, на жующих гостей, на поющую с закрытыми глазами Тину.
«Что же теперь будет?» — подумал он.
Разведя руками, мол, ничего не поделаешь, желание пациентов закон, последней со своего места медленно встала Юля.
— Концерт, по-видимому, окончен. Налей! — сказала она Азарцеву, со значением глядя ему в глаза во время наиболее драматического голосового пассажа Тины. Тот только махнул на нее рукой и с негодованием отошел в сторону. А из своего угла за происходящим наблюдал со странной и презрительной усмешкой побагровевший от стыда аккомпаниатор, которому, несмотря на то что Азарцев отказался от его услуг, понравилось Тинино пение.
«Училась, наверное, где-нибудь, — думал он. — В самодеятельности так не споешь. Но эти-то какие скоты! Из голодного края, что ли, приехали, не могут уж подождать пять минут, пока она закончит? — Он скрестил на груди красные руки и с видом Мефистофеля наблюдал из угла, как все быстрее происходит разграбление стола. — Что наша жизнь? Игра! — наконец процитировал он и добавил от себя к классике: — Хорошо, что в консерватории буфет отдельно от зрительного зала!»
Девчонка толкнула шоумена локтем, тот, плохо ориентируясь с завязанным лицом, неловко повернулся, задел в свою очередь даму. Та же, до смерти испугавшись, что у нее от этого толчка и вправду разойдутся швы, громко взвизгнула. Юлия, якобы очень испугавшись, уронила на пол тарелку. Никто даже не понял почему, хотя Юля стояла на ковре, тарелка попала на паркет и со звонким шумом разбилась. Вторая дама от этого звука вскрикнула «ах!», и тут наконец Тина, закончив петь, открыла глаза. То, что она увидела, напомнило ей и сцену сумасшествия Арбенина из драмы Лермонтова «Маскарад», вальс из которой композитора Хачатуряна они со своей подругой Аней, девочкой с огромными розовыми бантами играли в четвертом классе музыкальной школы в четыре руки. Это воспоминание мгновенно пронеслось в голове у Тины. А потом она прищурила глаза и в появившихся откуда-то радужных кругах увидела не лица, а безобразные карнавальные маски, кривящиеся в усмешках, странно открывающие рты, размахивающие руками, хохочущие. Среди них она отметила одну маску, уставившуюся на нее огромными неподвижными глазами. Лицо этой маски казалось уродливым в своей правильной фантастической красоте. А поверх него вдруг возникло беспомощное, безвольное, знакомое до родственности лицо мужчины, и губы его неслышно шевелились, будто у задыхающейся рыбы, вытащенной на берег. Тина моргнула, мотнула головой, раскрыла пошире глаза и увидела то, что было в холле на самом деле.
В комнате царило веселье. Громко хохоча, изгибаясь всем телом, чтобы удобнее было проталкивать пищу, ее прежние пациенты и слушатели, совершенно забыв и о концерте, и о ее пении, и об искусстве вообще, ели, пили, подталкивали друг друга, выкрикивали, чтобы перекричать глупые, пошлые остроты еще более глупыми и пошлыми… Среди них, но чуть-чуть поодаль стояла Юлия и с улыбкой смотрела на Тину. В ее светлых глазах явно читалась издевка. Птицы в клетке молчали, будто их не касалось происходящее. Одна из подвыпивших дам делала попугайчику пальцами козу, и тот, удивленно моргая, косил на нее круглым глазом, прислушиваясь к пошлейшей интонации «тю-тю-тю!», с которой она пыталась подманить его кусочком пирожного. Последним Тина увидела Азарцева, подходившего к ней со словами утешения.
— Скоты! — громко крикнула она в зал. — Какие же вы скоты!
Несмотря на хохот, ее слова были услышаны, и воцарилась тишина.
— Уйдем отсюда! — сказал ей Азарцев и взял за руку. Но Тиной было уже нельзя управлять! Она почувствовала бешеный прилив крови к голове и груди, слова стали сами выскакивать наружу, и, сколько ни пыталась, она не могла потом припомнить то, что выкрикивала. Единственное, что она запомнила, был ужасно громкий звук пощечины, которую она отвесила Азарцеву, крикнув:
— И ты такой же, как все! Ты специально все это подстроил!
Тут Юля сделала знак охраннику, тот, выглянув из двери, кликнул на помощь второго, и они, подхватив Тину с обеих сторон и ловко приподняв над полом, быстро понесли по лестнице вверх. Бледный Азарцев поднимался за ними, пытаясь удержать ее руки, которыми она что было силы колотила стражей порядка по широким спинам.
