Большое кино - Гаррисон Зоя (бесплатные версии книг txt) 📗
Впрочем, иногда это была не постель, а кресло, диван, стол или ковер. Каждый новый предмет обстановки они вводили в обиход, занимаясь на нем любовью.
Он закрыл глаза, глотая холодное пузырящееся шампанское и вспоминая ее горло, ее розовеющую от прилива страсти кожу…
«Как жаль, что тебе не видно, как ты прекрасна в такие мгновения», — сказал он ей как-то. Она расширила глаза, словно такие речи мог вести только безумец.
А ее откинутая голова и зажмуренные глаза! Время от времени она замирала и открывала глаза, чтобы убедиться, что он никуда не делся из-под нее, а потом снова предавалась страсти, приближая момент, ради которого он жил. Прижимаясь к нему с громкими стонами, она принималась облизывать его пальцы, словно это сосцы, а она — изголодавшийся детеныш. Потом она падала на него, закрывая его голову и грудь своими спутанными волосами и без конца выкрикивая его имя. Всякий раз ему казалось, что он впервые слышит свое имя из ее уст.
Он так и не поделился с ней своим главным страхом: что однажды, вернувшись домой, он не найдет ее и поймет, что сну пришел конец.
Себе она ничего не могла купить, зато ради него старалась не жалея сил. Это она приобретала все необходимое для их дома в Греймерси-парк с зеленой мансардой и четырьмя французскими окнами на каждом этаже. Как она любила маленькие чугунные балкончики под каждым окном, даже громыхание карниза на ветру! Она утверждала, что шум ветра в ночи прибавляет уюта. Но те ночи, когда ветер завывал вовсю, она проводила без сна. Она будила его крепкими объятиями, словно боясь, что ее унесет в окно…
— Прости, что я тебя подвел, Кэсси, — сказал он вслух.
Ей очень нравилось украшать дом. Она делала это неторопливо, преподнося любое изменение как подарок ему. Возвращаясь вечером домой, он всегда находил новый сюрприз: маленькую бронзовую балерину работы. Дега, нагнувшуюся, чтобы завязать шнурок на туфельке, оригинал плаката «Фоли Бержер» кисти Тулуз-Лотрека. Плакат Кэсси раскопала в лавке старьевщика, хозяин которой не знал, что это за сокровище. Сжалившись, она заплатила втрое больше запрошенной цены. Ее рассказы нравились ему не меньше, чем ее подарки.
А какой отважной она была в последние месяцы жизни, какой сильной и уверенной, как преисполнилась гордостью материнства!
Ей хотелось поделиться своим счастьем с другими. Не зная о причине его ненависти к Китсии, она умоляла сменить гнев на милость. Причины, по которым он пригласил в дом Китсию, когда жена была на пятом месяце беременности, так и остались непонятными даже ему самому…
Теперь он знал: какой бы ни была ее жизнь до него, он был ослом, когда сомневался в ее любви к нему. Как он мог поверить всей этой лжи? Да, ложь исходила от друга, но все равно… Он чувствовал, что теряет ее. Он не мог слушать, но был слишком напуган, чтобы заткнуть уши.
— Все равно, Кэсси, я тебя никогда не винил. Ты — мой волшебный ангел. Ты навечно останешься безгрешной в моем сердце.
Глава 18
Верена вошла в кухню крадучись, как кошка. Закрыв за собой дверь, она положила ключ обратно в рюкзачок. Разместившись строго посередине кухни, она постаралась, чтобы ступни попали на одну плитку, после чего двинулась по красной полосе, разделявшей белые кафельные квадраты. Наконец-то хмель выветрился! Раш остался в «Таверне» раздавать чаевые. Мать привезла ее домой, раздела, завернула в бабушкин халат, чтоб не мерзла. Как только Аманда удалилась, Верена вскочила, сбросила халат, натянула майку и вышла на воздух. Ей втемяшилось в голову, что валяться в пьяном бесчувствии опасно. Трезвость и бдительность! Она пустилась бежать, чтобы напряжением сил изгнать из организма алкоголь, и остановилась только тогда, когда закололо в боку; ей даже пришлось прислониться к дереву. Возвращаясь, она соблюдала удвоенную осторожность, чтобы не разбудить родителей.
Первый лестничный марш она преодолела, борясь с тошнотой. Как она умудрилась так нализаться? Ответ был наготове: ей хотелось стать храброй и запретить Рашу добывать для нее роль в фильме таким неподобающим способом. Но чем пьянее она становилась, тем больше боялась. План так и остался неосуществленным.
Задняя лестница, по которой она поднималась, — узенькая и неприбранная, — как будто принадлежала другому дому.
Парадная была полной противоположностью этой: широкая, покрытая толстым бежевым ковром с синими цветочками по краям, с медной поперечиной на каждой ступеньке, не позволяющей ковру гулять.
Верена застыла на месте. Что это? Сердце забилось быстрее. Девушка затаила дыхание и прислушалась. Часы отбивали половину четвертого ночи. Она присела на ступеньку и вытянула ноги, чувствуя себя точь-в-точь как Алиса в Стране чудес, осушившая бутылку «Выпей меня» и сразу переросшая свой дом.
Она даже испугалась, что сейчас пробьет головой потолок. Раскинув руки, Верена убедилась, что достает до обеих стен. Она действительно выросла из своего дома.
Она стала считать ступеньки: одна, вторая, третья, четвертая… Зачем она сюда вернулась? Она ведь уже вкусила однажды свободу от них, Мэнди и Раша. Почему она не осталась на воле?
— Не пойму, зачем тебе возвращаться? — Компаньон по бегству чистил «травку» на конверте пластинки группы «Полис», пока Верена пыталась вставить в проколотые уши крохотные фиалки. Она обливалась потом, то и дело вытирая верхнюю губу и грудь. Из-за пота фиалки завяли и не слушались пальцев.
Верена отошла в сторону, чтобы нарвать еще.
— Сама толком не знаю, — ответила она через некоторое время.
— Ну-ка помоги.
Она поднесла к его трубке деревянную спичку и сама затянулась, но только чуть-чуть — с нее хватало солнца.
— Боюсь, случится что-то страшное, — они же мои родители. Я должна попытаться. У меня плохое предчувствие…
— Страшное случится, если ты вернешься, уж поверь мне!
Твой папаша — форменный псих.
Он потянулся к ней, но она отодвинулась.
— Пойми, они все равно остаются моими родителями! Я не могу все время убегать.
— Ну, как знаешь.
— Да пошел ты! — крикнула она.
Он надел наушники.
Верена высыпала монеты на полочку и рассортировала: две стопки десятицентовых, три стопки по двадцать пять. Она сняла трубку, шнур дернулся, и монеты рассыпались по грязному полу. Она нагнулась и стала подбирать их.
В будке было душно, но она все равно не открывала дверь — так ей было спокойнее.
Иногда ей удавалось не думать целый день. Потом откуда ни возьмись появлялся он: Верена представляла его, слышала его голос и не знала, куда деваться от чувства вины. Она сложила монетки в стопки пониже.
Ее не было дома целых девять месяцев. Девять месяцев!
Она гадала, велел ли Раш детективам прекратить поиски или ее по-прежнему ищут. Она сбежала с одноклассником, проделывавшим это уже в шестой раз. Верена все ему рассказала, и он к ней не притрагивался. Это он назвал конечным пунктом Ки-Уэст. Первые полтора месяца она заставляла его воровать в киоске нью-йоркские газеты, где искала и не находила упоминания о своем бегстве. Раш умел держать писак в узде — не то что собственную дочь.
В будку постучались. Верена вздрогнула и обернулась.
— Вы закончили? — осведомился молодой человек.
— Нет еще.
— А скоро? — Он просунул в щель носок теннисной туфли, чтобы не дать двери закрыться.
— Мне надо сделать еще несколько звонков. Сами понимаете, родители… — Верена увидела через его плечо своего друга.
Тот указывал на нее и на себя, спрашивая, нужна ли ей его помощь. Она покачала головой. — Всего через квартал есть другая будка, — подсказала она.
Молодой человек еще какое-то время смотрел на нее, потом улыбнулся:
— Спасибо.
Верена стала изучать свой банк. Десять центов чеканки 1973 года… Все эти девять месяцев она чувствовала себя шпионкой, тайным агентом в чужом обличье. Теперь настало время выйти на свет. Иногда тайных агентов не отпускают обратно — слишком опасно. Все равно попробовать надо.
