Горькая сладость - Спенсер Лавирль (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
— Ты собираешься снова встретиться с ней?
— Не знаю. Мы договорились пока не встречаться. Поостыть друг от друга и подумать.
— Нэнси знает?
— Подозревает. Эти выходные с ней были чудовищными.
Майк глубоко вздохнул, снял кепку, почесал в затылке и снова нахлобучил ее, низко надвинув козырек на глаза. Эрик подался ему навстречу.
Майк задумчиво изучал лицо брата.
— Я был уверен, что это случится, с той самой минуты, когда она вернулась в наш город. Я знал ваши школьные дела и знал, что они возобновятся.
— Ты знал? — На лице Эрика отразилось удивление. — Ни черта ты не знал и знать не мог.
— Чему ты так удивляешься? Помнишь, вы взяли тогда мою машину. А у меня с Барб тоже что-то наклевывалось, и мы без труда догадались, что с вами случилось.
— Черт! Везет же людям. Вы даже не знаете, как вам повезло. Когда я смотрю на тебя и на Барб, на вашу семью, как у вас все складывается, то часто думаю, почему в свое время не уцепился за Мэгги. Может, и мне бы перепало такое же счастье.
— Не обольщайся, это не только удача. Это тяжелый труд и постоянные уступки друг другу, постоянное преодоление самих себя.
— Да, я знаю, — кивнул Эрик не очень уверенно.
— А как насчет Нэнси?
Эрик покачал головой.
— Полный туман.
— Это как?
— В самый неподходящий момент она возвращается домой и заявляет, что может стоит подумать, не завести ли ребеночка. Может, это будет и не так уж плохо. Я решил проверить и трахнул ее, не дав времени предохраниться от беременности. С тех пор мы не разговариваем.
— Ты хочешь сказать, что изнасиловал ее?
— Да, можно сказать и так.
Майк взглянул на брата из-под низко сдвинутого козырька и покачал головой.
— Плохо дело, парень.
— Да.
— О чем ты только думал?
— Не знаю. Я чувствовал себя виноватым перед ней за измену с Мэгги и, к тому же был зол и напуган, что после всех этих бесконечных отговорок она вдруг заговорила о ребенке.
— Можно тебя спросить?
Эрик выжидательно поднял брови.
— Ты любишь ее?
Эрик вздохнул. Майк не торопил.
В яме под пикапом забулькало масло и перестало течь в канистру. Его запах, смешанный с дымом горящих поленьев тополя, наполнил помещение гаража.
— Иногда у меня просыпается к ней чувство, но это скорее желание того, что могло бы быть, но не случилось. Встретив ее впервые, я испытал к ней чисто физическое влечение. Она мне казалась самой красивой женщиной на Земле. Узнав ее поближе, я понял, какая она способная и честолюбивая, и воображал, что со временем она добьется большого успеха. Тогда все это было не менее важно, чем ее прекрасная внешность. И знаешь, в чем ирония судьбы?
— Ну?
— Все то, что меня тогда привлекало, теперь отвращает от нее. Для Нэнси деловые успехи значат намного больше, чем семейная жизнь. Черт! Между нами не осталось ничего общего. Ничего. Когда-то нам нравилась одна и та же музыка. Теперь же она напяливает наушники и слушает записи по аутотренингу. В начале замужества мы вместе сдавали белье и одежду в прачечную, теперь же она сдает свои тряпки в ночную сухую чистку в отелях, в которых останавливается. Даже в еде у нас разные вкусы. Она ест «пищу для здоровья» и фырчит на меня за приверженность к пирогам. У нас нет общего счета в банке, мы лечимся у разных врачей и даже моемся разными кусками мыла! Она ненавидит мой снегоход, мой пикап, наш дом — о, Боже! Майк, а я ведь думал, что люди женятся, чтобы вместе взрослеть и стареть.
Майк сел и обхватил колени руками.
— Если ты ее не любишь, нельзя было уговаривать ее заводить ребенка и уж тем более набрасываться на нее без презерватива.
— Знаю, — сокрушенно кивнул Эрик. — О-о черт! — Он уставился на печку. — Как трудно разлюбить человека. Как больно.
Майк поднялся, подошел к брату и обнял его за плечи.
— Да-а...
Они слушали потрескивание дров в топке и чувствовали, как распространяется от нее тепло, смешанное с запахом раскаленного железа и машинного масла. Много лет назад они спали в детской комнате на железной кровати. Им вместе доставались похвалы и ругань родителей, а иногда — в темноте, когда обоим не спалось — они поверяли друг другу свои сокровенные мечты. И вот теперь снова возникло то же чувство доверительной близости и открытости друг с другом, как тогда, в их ранней юности.
— И что же ты собираешься теперь делать?
— Я хочу жениться на Мэгги, но она утверждает, что во мне говорят железы внутренней секреции, а не рассудок.
Майк засмеялся.
— Да она и сама пока не готова к повторному замужеству. Хочет заняться бизнесом, и у меня нет никаких оснований осуждать ее за это. А ведь она, черт возьми, не заполучила еще ни одного клиента, вложив в этот дом такие деньжищи. Понятно, что она ждет не дождется, когда они начнут окупаться.
— Значит, ты пришел спросить меня, как тебе поступить с Нэнси. Но я не знаю правильного ответа. Тебе очень трудно потянуть с ней еще немного?
— Да, это так по-свински бессовестно. На этой неделе я еле сдерживался, чтобы не объясниться с ней и окончательно разойтись. Но я обещал Мэгги, что потерплю какое-то время.
Подумав немного, Майк сжал плечи брата и сказал:
— Я знаю, что тебе надо сделать. — И, развернув Эрика к грузовичку, добавил: — Давай заправим горючим снегоход и прокатимся. Тебе надо прочистить мозги.
Они были уроженцами Севера, где зима длится не менее полугода. С раннего детства они научились ценить и любить голубизну слепящего на солнце снега, суровую красоту подернутых инеем голых ветвей деревьев, розоватые тени от красных амбаров, затерянных в белом ландшафте.
Они ехали в южном направлении в сторону Ньюпорт Стейт Парк, вдоль береговой линии залива Роули, туда, откуда гавань виделась как громадный снежный лабиринт, а пляж казался снежным перевалом. Водовороты подо льдом замерзшего озера намыли огромные окна чистого льда, который нарастал тяжелыми выпуклостями и в конце концов проваливался в воду под собственной тяжестью, трескаясь на пластины льдин, плавающих в образовавшихся промоинах. Промоины, в которых собирались златоглазки, крохали и американские гоголи, достигали огромных размеров. От столкновения льдин над заливом стоял легкий звон. Держась ближе к краям промоин, плавали белокрылые турпаны, ныряя в поисках еды под воду. Откуда-то издали доносился фальшивенький йодль «О-оуаоуа-уа-уа». С воды взлетела стая птиц с длинными и тонкими хвостами, которые тащились за ними, как гигантские жала насекомых, — летние жительницы Заполярного круга на отдыхе в Дор-Каунти. Они проехали сумак и кроваво-красную свидину, чьи алые ягоды казались россыпью драгоценностей на снегу, и двинулись дальше, под своды цикуты и сосновых веток, в рощицу желтых берез, усыпанных сережками, где чечетки закатили себе настоящий пир. Они поехали по оленьему следу — изысканной цепи отпечатков — к стойбищу оленей и наткнулись на место, где животных кто-то вспугнул, и они опрометью бросились вдоль крутой дюны, высоко выбрасывая копыта и выбивая на бегу фонтаны белого снега, ложащегося кружевными салфетками на нетронутую снежную гладь.
Они вспугнули стайку голубых соек, которые тут же обругали их пронзительными и неприятными голосами, а древесный дятел долго сопровождал их от одного поворота к другому. А потом они обнаружили место ночевки оленьего стада и ручей, из которого недавно пили норка, мышка и белочка.
Они проехали на затянутый льдом водоем неподалеку от озера Мад, где плотина бобра напоминала неопрятную, встрепанную голову с лихо нахлобученной белой шапкой снега.
Оставив позади лес, они надолго остановились на отвесном берегу над островом Кан, любуясь широким горизонтом, который за плоской далью снега казался тонкой и ровной линией, разорванной башнею далекого маяка. Где-то поблизости под шуршанье скользящего льда занудил свою немелодичную ноту поползень. Дятел долбил сухую березу. Далеко, на южном конце Дор-Каунти лихорадочный темп зимнего порта отмечал начало напряженного делового сезона, но это там, далеко, — здесь же царила тишина. И Эрик вдруг почувствовал, как сокровенная сущность зимы проникла в его душу.
