Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk (книги регистрация онлайн txt) 📗

- Нет. Только не говори, что тебе сложно.

- Мне не сложно. Тебе поскорее?

- Да. Ты хоть и не веришь, а я тебе жизнь усложнять не хочу.

- Ну почему не верю? Верю. Себе тоже. Пожалуйста, не забудь то, что говорил Вронский по поводу завещания отца, - текст Иван произносил как заученный. Монотонно и бесстрастно. Мила не могла знать, что он действительно включил в себе автопилот и в это самое время сидит перед монитором ноутбука и внимательно вглядывается в десятки слов в окне сообщения собственной почты. Адресат: [email protected].

- Ну вы молодцы. Избавились от меня оба.

- Может быть, ты от нас?

- Ох, только не начинай! – отозвалась Мила. – Я всю жизнь была у тебя исчадием ада, в отличие от отца. И никто – никто! – не думал, каково мне.

- Хорошо. Пусть так. Я перезвоню, ок?

- Угу, - буркнула мать и отключилась.

Иван отложил в сторону трубку, с удивлением констатировав про себя, что его мало трогает материна обида. Еще недавно он бы пытался ее дразнить, чтобы чувствовать, что ей не все равно. Либо злился бы, что в действительности ей плевать. Либо бросался по первому зову выполнять любые требования, считая ее просто несчастным человеком, который оступился, но которого ему никто не заменит. Мать нельзя заменить.

Как так вышло, что теперь – не трогает? Однажды Иван пытался ампутировать Зорину, на чье имя сейчас смотрел, мучая глаза ярким светом с экрана монитора. Не вышло. Потому что она его любила и была его частью. Она никогда его не предавала и была бы с ним всегда, всю жизнь, если бы им не подрубили крылья собственные родители. А Милу – вот теперь, спустя десятки набитых шишек, и вовсе к этому не стремясь – отнял от собственных сухожилий и костей, оставив невразумительную культю. Женщину, чьей частью был сам, – выйдя из ее чрева.

Равнодушно отложив в сторону трубку, он переключил вкладку в браузере и зашел на сайт «Укрзалізниці», чтобы выбрать ближайший билет до Одессы. Ему повезло. Рейс нихера не рождественский и вряд ли с Клубом продрогших сердец посреди июля. Но, собственно, тот же и, по счастью, сегодня. Пусть так, чего тянуть кота за хвост, если его купировали?

Перезвонить Миле. Послушать гудки. Услышать голос.

- Сегодня в 16:30. Первым классом Интерсити. Поедешь?

- А на вокзал отвезешь? – спросила она вместо ответа.

- Отвезу.

- Ну вот и вези!

- Вещи собрала?

- Собрала, собрала…

- Через час буду.

- Мне б в дорогу чего… - неожиданно проговорила Мила.

- Не волнуйся, я привезу, - согласился Иван и снова отключился.

Еще один рывок. И все. Хотя бы это закончится.

Прошло два дня.

С той минуты, как он узнал правду, прошло два дня.

Иван никому не говорил, не представляя, как и кому говорить, но Влад и сам догадался. На последней репетиции подошел, похлопал по плечу и внушительно, увесисто, как его ладонь, произнес: «Свяжись с ней».

Связаться не сложно. Сложно представить себе, какими словами объяснять.

Объясняться же с Милой Иван не хотел. Смерть отца преподала ему урок: нельзя вычеркивать людей. Жизнь Милы доказывала другое: люди могут вычеркнуться сами. Все, что его привязывало в этот день к матери, – это необъяснимое чувство долга, которое все еще было сильнее его.

Он ничего не хотел знать и ничего не хотел выслушивать. Слишком много всего накопилось.

Собственное происхождение он мог ей простить – не его это дело. Ложь, которой удержала отца, – он мог понять. Даже всученные Полине деньги и ненависть к «тем двум дряням» - мог себе объяснить. Но последнее, что разрубило всякую связь – то, что она все эти годы зна-ла. Знала, что он мог быть с Полей. Знала, что он не может без нее. Знала – и молчала, бросив его в жернова.

Ненависть к ребенку от нелюбимого мужчины?

Разве у людей так бывает?

Разве люди на это могут быть способны?

Кошки, вон, и те чужих выкармливают.

Видеть чужое страдание больно. Видеть страдание близкого, родного человека – больно несоизмеримо сильнее.

Может быть, в том-то и штука, что они чужие?

Чу-жи-е.

Два дня наводить порядок в своей голове. Два дня – чтобы одной вещи на выход, а второй – удар под дых.

Письмо Полине так и не было дописано. Он все смотрел и смотрел в монитор, на белый фон окна сообщения. И не представлял, что может ей сказать. Легко надеяться, что счет можно закрыть, погасив долги. Что может погасить его долг и долг его семьи? Он – Милино отродье. Он точно так же любя – причинял боль.

Файлы документов из лаборатории Иван прикрепил к мэйлу. И в который раз вчитывался в первые строчки, пытаясь представить себе, как она станет их читать. Если станет.

«… постарайся, пожалуйста, меня понять. Хотя бы просто понять, потому что я и сам знаю, что простить моего поступка нельзя…»

Простить нельзя. То, до чего дошло у них в Берлине по его вине, простить нельзя. Если бы она знала, ничего не случилось бы. И еще, если бы она знала, то обязательно любила бы своего сына.

Иван вздрогнул и захлопнул крышку ноутбука. Он больше не был Мирошем, и он не ведал, кем он был.

По дороге в Соломенский район заехал в супермаркет и набрал там каких-то фруктов – типа полезно, и булок – типа сытно. Купил минералки и йогурт. С этим пакетом добрался до матери и, поднявшись на ее этаж, позвонил в дверь квартиры, которую когда-то выбирал для нее со всей придирчивостью и воодушевлением – здесь будет жить мама.

Та открыла довольно быстро и в довольно приличном состоянии. А в коридоре даже наблюдался чемодан. Мила действительно его собрала, правда, впопыхах и не особенно тщательно, но результативно.

- Не опоздаем? – спросила она. – Ты позже, чем говорил.

- Прости, так вышло, но мы успеем, - ответил Ванька. Забрал вещи и направился к лифту. Сделал вызов. И проговорил в тишине подъезда: - Завтра я бы не смог. У нас последний концерт тура – в Будапеште. А потом будем готовиться к киевскому.

- Нам обоим повезло, - хохотнула Мила.

- Тебе ведь это совсем не интересно?

- То, что ты предпочел быть скоморохом?

- Да, мой выбор.

- А мог бы послушать отца, получить профессию. Быть как все нормальные люди.

- Наверное, - пожал Иван плечами. На этот жест характерным звуком отозвался лифт, раскрывшись перед тем, что осталось от его семьи. И спускаясь вниз, Ваня отстраненно думал, что и правда – будто с чужим человеком едет. Будто чужого человека провожает. Только еле слышным жжением отзывается в нем робкая жалость. Но было это жалостью к матери или к тому человеку, которого он всю свою жизнь считал отцом, он не знал.

Помнилось утро, когда привез ее сюда – непонятно зачем, будто бы не знал всего про нее наперед. Она ведь даже обследование проходила из-под палки и исключительно усилиями Анны Николаевны.  И, насколько Иван был осведомлен, ничего такого, что грозило бы жизни, у нее не нашли. Все прочее – лишь следствие ее злоупотреблений, но вполне поправимо. Удивительная штука – так состариться душой и разумом, превратиться в капризную и вредную тетку с запросами не по статусу. Но по-прежнему хорошо сохраниться физически. Он обещал ей Конча-Заспу. Потом стало не до того.

Зато вот сейчас вспомнилось.

Дорогой включил радио, чтобы снова наткнуться на звук рояля – это была «Линда». То самое место, из-за которого они когда-то так увлеченно ругались с Полькой в студии. И его губы медленно растянулись в улыбку. Он сделал звук громче.

Мила некоторое время молча слушала песню, наполнившую салон машины, а потом вдруг спросила:

- Ты написал?

Он утвердительно кивнул. Потом нашел взглядом глаза матери и, будто отважившись на последний рывок в надежде, которой уже не осталось, сказал:

- Это о Полине.

- Тебе Полин по жизни мало? – материн голос прозвучал заметно устало.

- Да в общем-то… - Ванька снова улыбнулся – и снова музыке, а не сказанному, - в общем-то, всегда была только она, ма.