Дом у озера Мистик - Ханна Кристин (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
За окнами разворачивался пейзаж в сочных зеленых и голубых тонах ее детства. Энни свернула с современной автомагистрали на двухполосную дорогу. Под сиреневатым слоем тумана, скрытый от глаз, лежал полуостров, плоский кусок земли, окаймленный с одной стороны вздымающимися горами со снежными вершинами, а с другой — дикими, продуваемыми ветром пляжами. Это было место, не тронутое суетой и суматохой современной жизни. Старые деревья в лесах стояли, припорошенные серебристым мхом, высоко вздымающийся скалистый заслон защищал береговую линию от неистового прибоя. В самом сердце полуострова находился национальный парк Олимпик — почти миллион акров ничейной земли, управляемой матерью-природой и мифами коренного народа Америки, жившего здесь задолго до прихода белых пионеров.
По мере того как Энни приближалась к родному городу, леса становились гуще и темнее, ранней весной их все еще покрывал мерцающий, переливчатый туман, скрывавший зубчатые верхушки деревьев. В это время года леса еще спали, и тьма опускалась еще до того, как в школе прозвенит звонок с последнего урока. До самого лета ни один разумный человек не рискнет свернуть с главной дороги. В этих краях из поколения в поколение рассказывали и пересказывали истории о детях, которые свернули с дороги, и после этого их никогда больше не видели, о снежном человеке, который бродит по ночам в чащах этого леса, нападая на ни о чем не подозревающих туристов. Здесь, в зоне пропитанного влагой леса, погода менялась быстрее, чем настроение юной девицы. В одно мгновение ясная, солнечная погода может смениться снегопадом, оставив после себя только кроваво-красную радугу, по краям темную до черноты.
Это была древняя земля, место, где огромные красные кедры вздымались в небо на триста футов и стояли в молчании, чтобы умереть и дать семена среди себе подобных, где время определяли по приливам, кольцам на деревьях и приходам лосося на нерест.
Когда Энни наконец добралась до Мистика, она сбавила скорость, вглядываясь в знакомые виды. Здесь было маленькое сообщество лесорубов, созданное идеалистами, первыми пионерами из великого леса Квинолт. Мейн-стрит — главная улица Мистика — состояла всего из шести кварталов. Энни не нужно было проезжать всю улицу до конца, чтобы вспомнить, что на пересечении с Элм-стрит неровный асфальт уступал место гравийной дороге с непросыхающими лужами.
Центр города имел вид неухоженного, забытого всеми старика. Единственный светофор направлял несуществующий транспорт мимо сгрудившихся в ряд магазинов с кирпичными и деревянными фасадами. Пятнадцать лет назад Мистик переживал бум, привлекая людей рыбной ловлей и заготовкой леса, но в прошедшие годы бум пошел на спад, и торговцы устремились в более привлекательные места, оставив после себя несколько пустых зданий магазинов. Неподалеку были припаркованы к тротуару ржавые грузовики, на улицах кое-где мелькали редкие прохожие в линялых комбинезонах и теплых куртках.
Оставшиеся магазины имели непритязательные, а подчас и нелепые названия: магазин тканей «Игла», пончиковая «Дырявый Моисей», магазин детской одежды «Детский уголок», боулинг «Дрожки Дуэйна», «Империя Евы. Платья», итальянский ресторан «У Витторио». В каждом окне красовался плакат с текстом: «Это предприятие поддерживается лесозаготовками» — возмущенное напоминание политикам, живущим в домах с колоннами где-то в далеких городах, о том, что лесозаготовки — основа существования этого района.
Это был маленький истощенный городок лесорубов, но Энни, глаза которой привыкли к стеклу, стали и бетону, он казался чудесным. Небо сейчас было серым, но она помнила, каким оно может быть без одеяла облаков. Здесь, в Мистике, небо выплывало из рук Бога и разворачивалось насколько хватало взгляда. Это была величественная земля впечатляющих пейзажей и воздуха, пахнущего сосновой хвоей, туманом и дождем.
Совсем не похожая на Южную Калифорнию.
Эта неожиданная мысль болезненно напомнила Энни, что она — тридцатидевятилетняя женщина, стоящая на пороге нежеланного развода, — едет домой потому, что ей больше некуда направиться. Она старалась не думать ни о Блейке, ни о Натали, ни о большом пустом доме, нависающем над пляжем. Вместо этого она вспомнила то, от чего ей было не жаль уехать: жару, от которой у нее болела голова, страх заболеть раком, который, как ей казалось, коварно прятался в невидимых лучах солнца, смог, который раздражал глаза и обжигал горло. Она думала о днях «плохого воздуха», когда не следовало выходить на улицу, о грязевых оползнях и пожарах, способных всего за один день поглотить целый жилой район.
Здесь же были ее корни, они распространялись далеко вширь и уходили глубоко в землю. Почти семьдесят лет назад сюда приехал ее дед, немец с внушительной челюстью, со вкусом к свободе и готовностью поработать пилой. Он построил свою жизнь, работая на этой земле, и тому же обучил своего единственного сына, Хэнка. В двух поколениях Борнов Энни была первой, кто покинул эти места, и первой, получившей образование в колледже.
Энни выехала из города по Элм-стрит. По обе стороны дороги земля была поделена на крохотные участки, «на один укус». На пятачках травы теснились стандартные дома, дворы за ними были загромождены старыми автомобилями и стиральными машинами, знавшими лучшие времена. Куда бы Энни ни бросила взгляд, ей повсюду попадались напоминания о лесозаготовках: грузовики, цепные пилы, знаки, предупреждающие о пятнистой сове.
Дорога, извиваясь, начала медленно карабкаться вверх по склону холма, все дальше и дальше углубляясь в лес. Домов становилось все меньше, они уступали место растительности. Потянулись мили тоненьких деревьев, перед которыми стояли таблички: «Вырублено: 1992. Посажено: 1993». Примерно через каж дые четверть мили попадалась новая табличка, менялись только даты.
Наконец Энни добралась до поворота на посыпанную гравием дорогу, пролегающую через пятнадцать акров старого леса. В детстве она любила играть в этом лесу, он был ее детской площадкой. Она провела бесконечные часы, пробираясь сквозь влажные от росы кусты гаултерии и перелезая через стволы поваленных старых деревьев и выступающие из земли корни в поисках сокровищ: огромных белых грибов, которые растут только ночью, при свете луны, олененка, ожидающего возвращения матери, студенистых комочков лягушачьей икры, почти незаметных в трясине.
Наконец Энни увидела впереди двухэтажный фермерский дом, обшитый досками, — дом, в котором она выросла. Он выглядел точно так, как ей помнилось: пятидесятилетнее строение с остроконечной крышей, выкрашенное в жемчужно-серый цвет с белой отделкой. Беленая веранда опоясывала весь дом, на каждом столбике висели в оплетках горшки с геранью. Над кирпичной трубой клубился и расползался в низком тумане дым.
За домом батальон старых деревьев охранял тайный пруд, окаймленный папоротником. Мох покрывал стволы деревьев и свисал между ветками, словно кружевные шали. Лужайка плавно спускалась к серебристой ленте ручья, где водился лосось. Энни помнила, что, если пойти по траве босиком в это время года, между пальцами будет хлюпать вода, а ручей будет издавать звуки, похожие на храп старика.
Она въехала на место для парковки за дровяным сараем и выключила двигатель. Взяв сумку, вышла из машины и направилась к дому.
Как только она позвонила, дверь распахнулась и перед ней предстал Большой Хэнк Борн — высокий мужчина под сто килограммов весом — ее отец. С секунду отец смотрел на дочь, не веря своим глазам. Потом на его лице через серебристо-белые усы и бороду пробилась улыбка.
— Энни, — проговорил отец своим рокочущим, зычным голосом.
Он раскинул руки, Энни бросилась в его объятия и спрятала лицо на его груди. От Хэнка пахло древесным дымом, мылом «Айриш спринг» и ирисками, которые он всегда носил в нагрудном кармане рабочей рубашки. От него пахло ее детством. Несколько мгновений Энни просто черпала успокоение в объятиях отца. Наконец она отстранилась.
— Привет, папа.
Она избегала встречаться с ним взглядом, опасаясь, что он увидит слезы в ее глазах.
