Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk (книги регистрация онлайн txt) 📗
Потрясающий итог жизни, не находишь? Впрочем, мне и винить-то некого. Это действительно было мое решение. И именно я вынудил родителей молчать. Считай, что воспользовался их растерянностью. Иначе ты бы давно уже все знала. И, может быть, был бы шанс хоть в чем-нибудь разобраться! Но разве априори станешь хоть в чем-то подозревать собственную мать?..»
Сейчас его лицо освещал только свет монитора ноутбука.
Было тихо и темно. Ночь.
Пальцы касались клавиатуры, набирая текст, и слова лились из него сплошным потоком, как на исповеди. И вместе с тем, он и сам видел: глупо, глупо, глупо! Что ни скажи. Объяснить – как? Оправдаться – чем? Убедить – в чем?
Строчка за строчкой – выворачивая наизнанку собственное нутро, с единственным вопросом: сможешь ли ты простить?
А он сам? Сам смог бы простить? Ведь ей опять будет больно. Он опять лишает ее выбора, заставляя переживать это вновь.
Полночное тыгыдык от Карамбы закончилось еще час назад. Он сопел себе в кресле и изредка издавал забавные звуки – охота снится. А Ванька уронил голову в ладони и устало выдыхал. Буквы кончились. Тексты – тоже. Убедительности – не прибавилось.
Иван понятия не имел, где она, и даже не пытался это выяснить. Зачем? Знал только, что до августовского концерта три недели. Репетиции начнутся за одну до часа Х. И тогда она должна будет приехать – обязана по контракту, а свои обязательства Полина Штофель выполняла. Но, Господи, какой она приедет? Если такой же разбитой, как уходила тогда от адвоката, то ему впору и правда дать шторму себя доконать. Но это никого никогда не сделает счастливее. Слишком для счастья поздно.
В конце концов, на часах и то уже почти три.
Пусть она это переживет! Пожалуйста, пусть переживет! Пусть у нее найдутся силы снова начать улыбаться и хоть как-нибудь, хоть на что-нибудь надеяться!
За спиной раздались шаги. Ванька не оборачивался. Знал, что это Лорка бродит, больше некому. Частое собачье дыхание заполнило тишину, а большая пёсья голова устроилась у него на коленях. Вот я, люби меня. Глаза его были умилительно грустными, будто это не он только вечером носился как угорелый в парке за чьей-то мелкой белоснежной сучкой померанского шпица.
- Че? Опять? – тихо спросил Иван.
Пес поморгал.
Ну да, самое время порядочному пацану отлить.
Ванька кивнул собакену.
Снова посмотрел на монитор. И, быстро выделив весь текст, стер его полностью – единственной кнопкой Backspace.
«Прости меня» - должно быть, в четвертом часу звучало бы почти криком, если бы было произнесено. Но Ивану не привыкать бодрствовать ночами.
Отправить сообщение – не думая и не давая себе очередной форы до следующей попытки, которая ничем вразумительным все равно не закончится. И отправиться за поводком. Хоть жара, хоть дождь, хоть рассвет еще не думал заниматься. Выходить день за днем из дома и куда-то идти. В его случае – уже все равно куда.
И все равно как – день за днем, все дни она проживала будто это один тянется. Долгий, удивительно размеренный, каких у нее давно не случалось – с того самого вечера, когда она получила приглашение на прослушивание во FREEDOM Event Hall
Она была машиной по превращению жизненной энергии в музыку. Тупо конвейером. Не больше, но, к счастью, и никак не меньше. В конце концов, музыка – это очень много. Не только для нее. Музыка – это, что оставалось с ней долгие годы, когда она не позволяла себе оставить ничего другого.
Сейчас, со стороны, в большой квартире на Манхеттене, Полина вполне походила на счастливую женщину: хороший аппетит, крепкий сон, прогулки с сыном. И бессчетные часы, проведенные за фортепиано, в которые она позволяла себе передышку от навязчивых размышлений, надоедливо преследующих ее днем и ночью.
У нее было не так много дел, но она превратила их в целую тысячу, разучивая программу для нового сезона. Не успеет вернуться в Киев – а ее уже будут ждать не только концерт с «Метой», но и репетиции в филармонии. И от этого Полина отказаться никак не могла. Не хотела. Не могла и не хотела. Спустя все эти годы и весь пройденный путь, странным казалось то, что однажды она чуть не бросила консерваторию. Как только в голову пришло? Все есть яд, все есть лекарство. Музыка напоминала и убивала. Музыка хранила память и помогала выжить. Разница лишь в том, что Полина больше не брала ее себе, но отдавала себя ей.
Такими стали ее будни. Бродить по мелководью, а погружаться только в работу.
Порой ей казалось, что ничто не сравнится с «загонами» главного дирижера, которого не интересовало во Вселенной ничего, кроме безупречного исполнения новых программ. Рядом с ним любой участник оркестра всегда чувствовал себя желторотым первокурсником, когда он начинал всех гонять вдоль и поперек репертуара. Полька боялась его репетиций, и бесилась, и стремилась доказать, что может быть лучшей. Вечный экзамен. Перед собой, коллегами, Аристархом, Стасом, Лёнькой. Теперь еще и перед Иваном.
Когда чертовы мысли добирались до Мироша, она выпадала из реальности. И сама не знала, во что верит и чего хочет.
Он – брат?
Брат.
Разве так бывает?!
Эта мысль, едва ли не первая из тех, что посетили ее, когда она узнала правду, чаще всего поглощала до такой степени, что, обнаруживая себя в детской или в соседнем сквере, Полина долго не понимала, как здесь оказалась. Она словно увязала. В черном и грязном. Страшном, далеком от светлой стороны и от того берега, на котором она ощущала и себя светлой и чистой.
Как можно сохранить рассудок, осознав эту мысль? Как можно не погибнуть? Наверное, как-то можно. Иначе и она бы не балансировала сейчас на тонком парапете, а и правда – летела бы в пропасть. В сущности, жизнь – это и есть балансирование на грани. Каждый шаг, каждый вздох, каждый взмах ресниц – риск, что баланс нарушится.
Страшно. Правда ведь – страшно. Сидеть в сквере, не зная, как пришла сюда – страшно.
В эти минуты рождалось отчаянное желание позвонить Таранич и сказать, что отказывается от финального концерта.
Это решение захватывало до такой степени, что Полина совершенно серьезно начинала изучать собственный контракт на вопрос выплат неустойки. Однажды в каком-то немыслимом порыве она влетела в кабинет Стаса с твердым намерением попросить у него помощи: разобраться в документах и, при крайней надобности, даже финансовой. Закончиться могло чем угодно, если бы у Штофеля не была назначена на этот день важная встреча.
Дырка во времени, в которую Поля угодила против воли, заставила ее еще раз подумать, взвесить все аргументы и отказаться от почти принятого решения. Пара репетиций, концерт – и вычеркнуть навсегда. Забыть, будто и не было.
Это он прятался пять лет – она не станет. Это он сбегал, а она придет играть на его чертовом концерте. Потому что, не сказав ей правды, он ошибался. Ошибался! И доказать ему свою правду сегодня, спустя столько лет, было важно.
В конце концов, Иван сам выбрал такой путь. Он исчез из ее жизни. Но она сможет жить так, словно прошлое ничего для нее не значит.
Отыграв на «Олимпийском», она поставит окончательную точку в том, чем были их отношения для нее.
И в то же время именно сейчас она не могла поставить точку даже в собственных мыслях, загоняя себя в угол обиды. Да, его молчание обижало ее сильнее прочего. Он знал, давно знал, всё знал – и молчал. Молчал пять лет назад. Молчал теперь, когда она отчаянно искала ответы. Молчал даже в Берлине, когда она пустила под откос себя и собственную гордость. И плевать ей на его ночные бдения под ее дверью. Всё пустое! Всё лишь бы оправдаться.
И среди всех своих раздумий, так или иначе возвращавших ее к глупой, гадкой, издевательской нелепости, враз лишившей настоящего и будущего, и в народе именуемой «инцестом», незаметно для себя Полина все чаще стала проводить свободное время, которое находилось в ее бесконечных репетициях, с сыном, открывая покой, которого давно искала, и просто слушая его неиссякающие рассказы и идеи, до бесконечности вспыхивающие в светлой голове.
