Серебряный город мечты (СИ) - Рауэр Регина (читать полностью книгу без регистрации txt, fb2) 📗

Особенно когда Дим улыбался.

Мне.

Только, видимо, мне… показалось. Обманулось, что на двоих у нас ещё что-то быть может, что возможно вновь просто говорить.

— И мы тоже, Ветка. Помнишь? — Никки, перебивая мысли и возвращая, вклинивается, складывает пистолетом пальцы, чтобы в меня театрально выстрелить. — Атакуем тайные послания. Ciphertext-only attack[1]. Пух…

— Вы в школе ходили в кружок по криптографии. Дарийка рассказывала, — я припоминаю, хмурясь.

А он довольно соглашается:

— Ага. Таскались. И в соревнованиях я участвовал. Любимый ученик, между прочим, математички, гордость и талант. Правда, перед вашей средневековой умницей мой талант слегка пасует. Мы уже почти девять часов сидим.

Последнее он сообщает устало, уже серьёзно.

И зевает Никки не показательно.

— Правда, ничего толком не насидели, — Дим произносит тоже утомленно.

Трёт пальцами покрасневшие глаза, и, откидываясь на спинку стула, за пачкой папирос и зажигалкой он тянется, а я уже полную пепельницу замечаю, не говорю ничего про то, что столько дымить вредно.

Я лишь придвигаю, подумав, себе стул, на который с ногами забираюсь, беру ворох чёрканных-перечёрканных бумаг, дабы на множество вычислений, в которых ничего-то я не понимаю, взглянуть.

— Ну почему, — Никки возражает, сцепляет вновь пальцы на затылке и в потолок, видимо, уставляется. — Мы установили, что тексты точно зашифрованы и написаны на латыни… включили голову, так сказать.

— Латынь?

— Любимый язык возрожденной Европы, — он, отвечая, вновь смачно зевает, машет неопределенно рукой. — Ни одного знака с диакритикой, не считая двух спорных моментов, мы не нашли. Ну и шифровать на чешском языке, в котором сорок с лишним букв, куда быстрее за… замучаешься, чем на латыни.

— Тексты не слишком большие, но и не в пару слов, — Дим говорит задумчиво, словно для себя, но вслух, стучит папиросой о пепельницу. — Учитывая любовь к математике, то совсем простой шифр она бы не стала использовать, это банально.

— Атбаш, Цезаря и прочее мы исключили. Частотный анализ, ничего не дав, наши исключения подтвердил.

— Но записей довольно много и не дипломатическую переписку она вела, поэтому чересчур сложное использовать тоже было неразумно.

— Логично. И что у нас тогда остается? — Никки спрашивает глубокомысленно.

А Дим пожимает плечами, не отвечает.

Разглядывает меня.

Встает, когда бровь, поднимая голову от его формул и решений, я вопросительно вскидываю, не отвожу взгляда, почти забывая про Никки, что за нами наблюдает, не лезет. И по кухне Дим проходится, расхаживает, потирая затылок, туда-сюда.

Докуривает молча папиросу.

Чтобы к столу гарнитура в итоге прислониться, упереться в него руками позади себя.

— Надо перерыв, Дим, — Никки говорит меланхолично, закрывает глаза. — Мозги уже закипают. Мало того, что шифр, так ещё и язык. Я эту латынь… видал. В общем, как хочешь, а я спать. Мне ещё Лиску после обеда на вокзал ехать встречать. Вечером наберу.

— Давай, — Дим кивает, машет рукой. — Алисе привет.

— Сами вечером скажете, — Никки ухмыляется.

Прощается.

И ноутбук, сворачивая звонок, звучно булькает. Оставляет после себя звонкую тишину, в которой никто первым не заговаривает. Повисает, растягиваясь, время. Поют только птицы за окном и мой телефон.

Вибрирует.

Под ворохом бумаг, в которых его я откапываю, вижу пропущенный от Алехандро, что вчера мне, оказывается, тоже набирал, писал везде, и сообщения от него за цифру двадцать перевалили.

— Тебе цветы просили передать. Твой друг Алехандро, — Дим, наблюдая за мной, бросает слишком вежливо.

Отстраненно.

Просто вовремя.

А я, вглядываясь в него, экран телефона гашу, передумываю отвечать ювелирному принцу, из-за которого Дим сейчас… ревнует?

Нет.

Абсурдно и быть не может. Никогда не ревновал, и на свадьбу с Бьёрном он меня благословил, поздравил мило.

— Он мне не друг.

— Тебе виднее, кто он, Север, — Дим усмехается, отталкивается, чтобы ко мне подойти, выговорить спокойным тоном, от которого… больно. — Цветы в гостиной. Красивые, так что сказать спасибо не забудь.

— Я…

Я осекаюсь, потому что Алехандро снова звонит.

А Дим кивает на стол.

— Давай не сейчас, Север. Есть мысль…

Которую проверить он хочет.

Я же ему мешаю, поэтому пойти мне лучше в гостиную, к шикарному букету роз, который на пристенном столике стоит, благоухает удушливо. И проветрить комнату от запаха роз мне впервые хочется, тянет неудержимо, поэтому все окна я распахиваю.

Сбегаю на террасу.

Прохожусь, перезванивая Алехандро и ведя светскую беседу, по ещё непрогретым солнцем доскам, а после опускаю руку с телефоном. Сажусь на верхнюю ступень, дабы рядом с Айтом, который за мной следом вышел, пристроиться, обхватить его за могучую шею.

Пожаловаться, утыкаясь носом в шерсть.

— Твой хозяин идиот. Умный, но идиот. Или я идиотка. Тож… умная. Я его не понимаю, Айт. Будто это не дневник на разных языках написан, а мы говорим.

Впрочем, говорим.

У него русский, у меня чешский.

И может поэтому общий язык у нас отыскать не получается, не выходит поговорить так, чтобы всё высказать, спросить и ответить.

Честно.

Как Никки, знающий больше всех, в своё время с умным видом советовал. Орал на меня матом, а после с асфальта насильно поднимал, обнимал, вздыхая, и водки в кофе жахнул столько, что я боялась, что на рейс до Праги меня не пустят.

Развернут за нетрезвый вид.

— Только, знаешь, это советовать легко, Айт, — я, заглядывая в карие глаза и наглаживая тяжёлую башку, кою на колени мне уместили, говорю задумчиво.

Вижу перед глазами далёкое майское утро, что тоже было ослепительно солнечным, свежим, как сегодня, и трасса в полседьмого была ещё полупуста.

Только большегрузы.

Что мимо нас, обдавая ветром и свистом, проносились, мы же стояли на обочине. И, прижавшись спиной к колесу, я безобразно выла, захлебывалась такими редкими слезами. Глупыми слезами, потому что… я сама всё сделала.

— Поговорить же… сложно.

Невозможно.

Невообразимо начать, особенно после всего, что было. После невесты-Снегурочки, перед которой виноватым себя считает не только он. Я тоже и даже больше, а поэтому всей моей богатой фантазии недостанет, чтоб этот честный разговор представить.

Он запоздал на годы.

И заводить сейчас его не следует, не бегают ведь за трамваями и прошлое не догоняют. И про Алехандро ничего говорить не стоит, не объяснять, словно оправдываясь, про друга и чёртовы цветы, но я объясняю, расставляю все точки про внука дона Диего над «i».

Говорю в пустоту.

Когда уже ближе к вечеру Дим из дома выходит, садится рядом на ступеньки террасы, на которую вернуться я успела, вытянула ноги и рабочие перчатки стянула. Побелила по совету пани Гавелковой яблони в саду, и выданные ею цветы, под её же руководством, за длинный день высадила.

Разбила, непонятно зачем, клумбу.

Пока над шифрами своими заумными некоторые сидели, курили, и сизый дым, причудливо клубясь, в воздухе повисал.

— Он мне не нравится.

— Ты не обязана рассказывать, — Дим отзывается учтиво, бесстрастно. — Твоя личная жизнь, Север…

— Я помню, тебя не касается, — я, поворачивая к нему голову, усмехаюсь.

А он соглашается:

— Да.

— Я не крутила с ним роман и при этом у собора…

…с тобой целовалась.

Я не договариваю это, не могу, только вот и не надо, и так понятно.

— Это был тот Алехандро, которого видел наш пан? — Дим спрашивает негромко.

И не сразу.

После того, как себя в его глазах я рассмотреть детально успеваю.

— Да.

— Он опять дарит тебе розы.

— А я опять думаю, что не люблю их.

— Да, они не лилии.

— Совсем не лилии, — я подтверждаю.

Не могу отвести взгляда, пусть и следует.

Надо, потому что… тянет.

Примагничивает.