Одна беременность на двоих (СИ) - Горышина Ольга (книги онлайн TXT) 📗

— Ведь ты только подумай о том, что первые изображения женщины, которые делали первобытные люди, представляли её беременной.

— Ничего удивительного! Они видели женщину только беременной, — Аманда наконец-то повернулась ко мне или же просто решила потянуть поясничные мышцы, уже не веря в мой чудодейственный массаж. — Если так разобраться, то у первобытной женщины, наверное, менструация была лишь раз в жизни — первая, а потом беременность за беременностью, а то кто у них бы на мамонтов охотился да коренья собирал… Уж в средневековье точно, тогда и прокладок с тампонами не было, юбками подтирались, если вдруг забеременеть не удавалось.

Голос Аманды звучал как-то зло, словно она злилась на мои слова, хотя я ничего обидного не сказала — ведь не подумала же она о том, что я сравнила её нынешнюю фигуру с теми примитивными пузатыми изображениями фигур плодородия, которые оставили нам доисторические цивилизации? Но вдруг глаза её вспыхнули, и морщинка между бровей, которая всегда указывала мне на её испортившееся настроение, сгладилась, и Аманда сказала:

— Знаешь, в том приюте, где мы взяли собаку для твоего отца, было написано на стене изречение какого-то из наших первых президентов о том, что отношение людей к животным показывает степень развития общества. Мне вот кажется, что средства женской гигиены показывают отношение общества к женщине. Даже в Древнем Египте изобрели мазь, изменяющую щелочную среду во влагалище, чтобы умертвить сперматозоидов, а с учётом того, что врачи-то были только мужчины, то они оставляли за женщиной право решать рожать той или же нет, поэтому они и придумали тампоны из папируса для богатых и льняные тряпки для бедных, а потом всё это кануло в лету вплоть до нашего времени, словно женщина создана лишь затем, чтобы рожать детей.

— Ну если взять твоих любимых греков, то женщина была нужна мужчине только для воспроизведения потомства, а любить и дружить можно было лишь с равными мужчинами.

— Ну у них ведь совсем другое, — как всегда резко перебила меня Аманда. — Для них одним из главных преимуществ человека перед животными была способность контролировать свои страсти, а женщины, по их мнению, не могли их контролировать в силу своей ненасытной сексуальной природы. Они так были поглощены своими пьянками и изображениями голых мальчиков, трогающих друг друга за яйца, которыми украшали килики, из которых мужики лакали вино на своих симпозиумах, что задуматься о том, что женщину сложнее удовлетворить в постели, чем мужчину, им было некогда. Понятно, что когда мужчина уже доволен, женщина хочет ещё. Но какого чёрта мужикам стараться, ведь вместо того, чтобы научиться контролировать себя и доводить женщину до оргазма, можно поступить проще, объявив, что женщина ненасытна, поэтому её с первой же менструацией надо выдать замуж. Поскольку, если быстро не лишить ту девственности, кровь у неё в голову ударит и попрёт не из матки, а из ушей. Ну и запереть дома, чтобы не думала искать удовлетворения на стороне.

— А у кого искать, у соседа, что ли? У того ведь тоже мальчик есть, — пожала я плечами и поднялась с ковра, чтобы пройти на кухню и засунуть хотя бы что-то в живот. Хотя кроме фиников, ничего в холодильнике не оказалось, а у греков на завтрак была хотя бы лепёшка с вином, а вот мы вчера забыли заехать в магазин, чтобы купить хотя бы бананы и молоко.

— В морозилке оставались вафли, — сказала Аманда, будто прочитала мои скорбные голодные мысли.

Я быстро достала упаковку и сунула парочку в тостер, гипнотизируя его, будто тот был способен разогреть вафли быстрее, чем за две минуты.

— Их мужья на три дня в году отпускали в храм Деметры, богини плодородия, — продолжала Аманда, которая, если бы когда-то решила стать лектором, то явно бы не слышала звонка с урока. — Развалины показали, что у них были в храме пиршественные залы с каменными скамьями на манер мужских. Только мужчинам позволялось есть полулежа, а женщины ели отдельно на кухне, сидя за столом на стульях, а тут раз они вели себя как мужчины, то явно не ограничивались вином…

— Ну это всё гипотезы, — буркнула я. — Можно всё за уши притянуть, а лучше бы мы виноград купили.

— Ну так по дороге в Салинас и купим.

— Куда? — я даже выронила вафлю, которую подцепила из тостера.

— Мы ведь к отцу твоему едем, — сказала Аманда, прошлёпав голыми ногами на кухню, чтобы вытащить вторую вафлю.

— Да я думала, что это просто шутка…

Нет, ну я серьёзно не собиралась ехать к отцу, ведь делать там абсолютно нечего. На улице, конечно, светит солнце, но всё равно ноги в песок на пляже не позарываешь, а морозить ноги в океане Аманде сейчас совсем не желательно, а я и не полезу, такое только в детстве можно делать.

— Почему шутка? Ну что ж это такое! Он троих детей вырастил, а никто даже не заглянет к нему в праздник. К тому же, я тут вычитала про одного английского художника, который стал своеобразным родоначальником нового направления — портретов животных, ведь до этого собачки лишь тёрлись у ног хозяев, а он писал их парадные портреты — на природе, в интерьере, на мягкой подушке… Я вот и подумала написать портрет собаки твоего отца в манере этого англичанина.

— Ты уже рисовала собаку, — промычала я, засовывая в рот вафлю.

— Тремя мазками, — буркнула Аманда с набитым ртом, — а сейчас я хочу написать её парадный портрет как… Черт, забыла его имя, сэр, сэр, сэр… Лэндсир. Знаешь, как он назвал одну из своих картин? «Достойный член человеческого сообщества», но я, честно, на месте ньюфаундлендов, которые были его излюбленным сюжетом, не спасала бы людей, которые потом их в приюты сдают…

— Послушай, — я наконец-то проглотила вафлю, хотя она и встала у меня поперек горла, — ты можешь хоть иногда не изворачивать факты, чтобы лишний раз найти повод позлиться?

— Я злюсь? — Аманда взглянула на меня с искренним удивлением. — Нет, я просто трезво смотрю на жизнь. По-твоему, лучше плакать? Нет, если уж нет сил на любовь, лучше ненавидеть.

— Ненависть разрушает, — сказала я, отливая себе из кофейника кофе, который успела заварить, пока жевала вафлю. — У твоих греков есть классификация ненависти?

Аманда промолчала и вырвала у меня из рук кофейник.

— Вот видишь, — сказала я даже как-то победно. — А для любви у них вон там сколько всего выдумано, четыре любви, да?

— Послушай, — Аманда с такой силой задвинула кофейник обратно в кофеварку, что я подумала, что стекло непременно треснет. — Вот какого чёрта ты со мной возишься? Это такое христианское отношение, когда любят всяких убогоньких, чтобы показать свою силу духа? Какого чёрта тебе сдалась я с моим ребёнком? Это уже даже не Агапэ называется, а просто издевательство над собой и мной!

Она пригубила кофе и, скривив рот так, словно хлебнула огненного соуса Табаско, быстро подошла к раковине, отодвинув меня бедром, и вылила содержимое чашки. Я решила промолчать, потому что кофе был нормальный, даже не без кофеина, поэтому я стала спокойно пить его.

— Слушай, он же пахнет гарью? Пережаренные зерна, что ли, были… Знаешь, у нас и ковёр воняет жутко, надо бы почистить, только хозяева, вряд ли, согласятся…

— Давай возьмём на прокат моющий пылесос и почистим, вот проблема-то, — сказала я быстро, допивая залпом кофе, надеясь избежать ответа на вопрос, который перебил мой жуткий кофе. Голыми ногами я ощущала холод плитки и стала перебирать пальцами, словно это помогло бы согреться.

— Чёрт, ну пахнет же гарью!

Я принюхалась и поняла, что Аманда права. У нас на плите ничего не было, поэтому явно не мы были виновниками запаха.

— Кто-то кастрюльку забыл, что ли?

Но ответить я не успела, потому что уши заложило от воя пожарных сирен.

— Ну вот…

Аманда быстро направилась к шкафу и натянула на себя джинсы с футболкой, а я продолжила стоять в пижаме на кухне, пока к нам в дверь не забарабанили слишком сильно для вежливых соседей. Я стояла в трёх шагах от двери, поэтому без вопроса распахнула её, чтобы упереться в грудь высокого пожарного, сияющего начищенной каской. До того, как он что-то сказал, я успела краем глаза увидеть другого, который стучался к нашим соседям, и заодно лёгкую дымовую завесу в коридоре. Наверное, мне он тоже что-то сказал, но услышала его лишь Аманда, которая схватила меня за руку и потащила по коридору в противоположную сторону, а я даже не успела сказать ей, что я босиком и в пижаме.