Инженю, или В тихом омуте - Ланская Ольга (е книги .txt) 📗
Пистолет был тяжелый и тянул вниз, и она взяла его двумя руками, вдруг понимая, что просто так выстрелить не сможет, — ей надо, чтобы он толкнул ее на непростой, но единственно правильный шаг. Чтобы начал угрожать, оскорблять, попробовал схватить свой пистолет или отнять оружие у нее. А еще лучше, чтобы пистолет выстрелил сам, без ее участия.
— Марина, я тебя прошу, успокойся. — Он произнес это медленно и отчетливо и тихо, словно с психом говорил. — Я понимаю, ты перенервничала — и я не совсем корректно себя повел. Я приехал дерганый, забыл, в каком ты состоянии, — я сам был не прав, прости. О том, что я тебе сказал, — об этом мы можем поговорить позже.
Она молчала, чувствуя, что завод, на котором она действовала, кончился. Слишком рано кончился.
— Марина — ты просто неправильно меня поняла. — Он говорил мягко и убеждающе, хотя голос чуть подрагивал, выдавая испуг. — Я ведь о тебе беспокоюсь, понимаешь? Если Савва заподозрит что-то… Ты не знаешь, кто он, — а я знаю. И сколько народу он убрал, и какие дела творил — я тебе расскажу, тебе будет интересно. Может, ты все-таки выйдешь на секунду? Я тебе отдам пистолет, пожалуйста, — только выйди…
Она помотала головой, глядя ему в глаза. Зная, что голос выдаст сразу, что она не готова выстрелить, хотя и понимает, что это необходимо.
В комнате зазвонил телефон, и он дернулся вперед, утыкаясь взглядом в дрогнувший в ее руке пистолет, шарахаясь назад, ударяясь спиной о старый угловатый бачок, морщась от боли.
— Подойдешь? Может, это важно… Вдруг журналист какой-нибудь или…
— Это Андрей снизу, — ответила не задумываясь, спохватываясь только когда на его лице появилось удивление. — Те, кого вы видели внизу, — это люди Игоря. Они меня охраняют, чтобы со мной не случилось ничего.
— Понятно! — Он покачал головой, вдруг хмыкая и улыбаясь криво. — Почему ты такая наивная, а, Марина? Они тебя охраняют, пока ты им нужна, — а заодно следят, чтобы никуда не делась. Ты ему нужна пока, чтобы всем подтвердить, что Епифанов убрал Никиту, — а потом что ему с тобой делать? Знаешь слишком много, женщина опять же, — мужчину запугать можно, он поймет, а ты не поймешь, наивная слишком. Одно слово — инженю. А потом прижмут тебя или случайно ляпнешь что-нибудь кому не надо — и прощай, Савва. Неужели сама не понимаешь, неужели тебе надо это объяснять?
В этом что-то было — в том, что он говорил. Тем более она сама об этом задумывалась не раз. Но всякий раз отбрасывала эти мысли, внушая себе, что то, что было между ними, не даст ему так с ней поступить. А совсем недавно подумала, что она, для которой секс никакого особого значения не имел и партнер не становился ближе, даже если доставлял удовольствие, — она не будет делать то, что хочет Виктор, именно потому, что между ней и Игорем что-то было. И поэтому можно рассчитывать на то, что и он будет думать так же — тем более что она произвела на него впечатление, она это видела. И это была приятная мысль — но чересчур наивная даже для нее.
— Марина, я тебя прошу — послушай, что я говорю. Мы с тобой давно знакомы, а он тебе никто. Я за тебя, я с тобой, я на твоей стороне, у нас были планы на будущее — а ему ты не нужна, ты угрозу для него представляешь. Ну разве нам имеет смысл из-за него ругаться? Ну разве он значит для тебя больше, чем я? Да, он тебя вытащил из милиции, в своих же интересах — и все. А я… мне бы не хотелось напоминать тебе о том, сколько я для тебя сделал, ты сама помнишь. Ну так скажи мне, в чем дело — пожалуйста…
Она вдруг ощутила, насколько сильно устала. И от всей этой ситуации в целом, и от этого дня, и от тянущего руку вниз пистолета, и от безысходности, и от невозможности нажать на спусковой крючок, и от трезвого понимания, что это вряд ли что-то ей даст. И от бесконечно долгого разговора, бессмысленного и пустого, скучного и ни к чему не приводящего. И все это было жутко неинтересно и банально. Как и вся сцена, в общем.
Он сидел со спущенными брюками в старом обшарпанном туалете, и в этом не было никакой красоты и эффектности. И вместо того чтобы приложить все усилия к спасению своей жизни, он никак не мог забыть о том, что он полуголый, и прикрывался, и, кажется, больше думал о том, когда она выйдет наконец, чем о том, как сделать так, чтобы она убрала пистолет.
А она стояла тут перед ним и никак не могла решиться сделать то, что казалось ей еще несколько минут назад единственным путем к спасению. Она, лет с тринадцати так полюбившая игру, игравшая со всеми, всегда и везде, не могла сделать ничего, чтобы вот это туалетное противостояние превратилось в по-настоящему яркую и драматичную сцену. Не могла сказать ничего такого, что стало бы эффектным завершением этой сцены. После чего и ей и ему стало бы понятно, что она сейчас убьет его. И это было ужасно обидно.
— Так, может, ты мне все-таки объяснишь — почему?
— Потому что вы не можете удовлетворить меня в постели — а он может, и еще как. Потому что за четыре дня с ним я занималась сексом больше, чем с вами за два года, — произнесла неожиданно для себя самой, чувствуя, как тусклая картина оживляется, расцвечивается красками, а в атмосфере появляется трагичность. — А еще… Помните, когда вы меня привязали к креслу? Я так возбудилась, мне так хотелось, чтобы вы меня взяли, — я вас даже попросила. А вы отказались, и это было ужасно, и я жутко страдала… Я ответила на ваш вопрос?
— Да подожди — ну при чем тут количество, я же женат, я не мог, мы наверстаем, у нас все впереди. — Он смотрел на нее непонимающе. — А та история… Это же глупость, Марина. Да в той ситуации мне торопиться надо было, ты же…
Звонок в дверь прозвучал так резко и хрипло, что она вздрогнула. А в следующую секунду пистолет в руках дернулся, оглушая ее громким взрывом, вырываясь из рук и стукаясь о пол. А еще через секунду в замок вонзился ключ, поворачиваясь со скрипом, и в коридоре послышались негромкий шепот и тихие шаги.
Но она смотрела не туда — и не на скособочившегося на унитазе человека с большим красным пятном на ярко-голубой рубашке. А на растекающуюся по полу лужу воды, вытекающую из разбитого пулей бачка. Стояла и смотрела, ничего не чувствуя, ни о чем не думая — просто потому, что было не о чем.
Разве что о том, что сейчас это все придется как-то вытирать — а она ненавидит уборку…
20
Что-то горячее и крепкое входило в нее грубо и бесцеремонно, вторгалось сильными толчками. Неторопливо, смакуя процесс, получая, видимо, максимум удовольствия.
Она лежала лицом вниз на кровати, абсолютно голая, с широко раздвинутыми ногами. А кто-то был на ней сверху, поднимаясь и опускаясь над ее бесчувственным, только что ожившим телом. И вдруг вышел из нее, вставая, удаляясь куда-то.
Она не знала, кто это, и где она, и как долго он или они делают это с ней, хотя, судя по обильной влажности и образовавшейся под ней небольшой луже, в нее уже кончали. И снится ей это или происходит на самом деле, она тоже не знала. Но жажда и головная боль показывали, что это реальность. В которую она вернулась из забытья — в которое провалилось непонятно как и когда. В любом случае она не знала, сколько времени, — соответственно время вообще не имело значения. Но все остальное — имело.
Шагов не было слышно, и она, лежа в той же позе, не открывая глаз, оставляя тяжелую голову между вытянутых вперед рук, попыталась вспомнить. Тут же пожалев, что предприняла эту попытку, — лучше было бы еще побыть в неведении. Хотя бы немного. Потому что растекающаяся по полу туалета вода и скрючившееся на унитазе тело с большим красным пятном на ярко-голубой рубашке вспомнились сразу.
А вот дальше… Дальше она что-то объясняла им всем, всем четверым, Андрею, Юре и еще двоим незнакомым ей молодым парням, — но Андрей увел ее в комнату и там слушал ее бессвязный бред не перебивая. То и дело косясь на журнальный столик, где сложились в аккуратные горки двадцать банковских упаковок. И быстро ушел, сказав ей, чтобы собиралась, и закрыв за собой дверь. Намекая, что выходить ей не надо.
