P.S. моей ученице (СИ) - Дэй Каролина (мир книг .txt) 📗
Так надо…
Я начал с самого начала — с пробуждения. Со своего странного сна, который преследовал долгое время, с родни, которая меня доконала, с самых первых воспоминаний, заостряя свое внимание лишь на важных для меня событий, то есть на той таинственной брюнетке и имени, не выходившем из моей головы. Виктория. Мужчина внимательно слушал меня, делал какие-то пометки в планшете, иногда перебивал и задавал встречные вопросы. Почему-то, направляясь сюда после физиотерапии, я думал, что мне станет ужасно неприятно выворачивать душу наизнанку. Но то не так. Я почувствовал себя гораздо легче, будто освободился от какой-то тяги прятать все ото всех. Ведь я не мог рассказать никому из родных о своих проблемах. А точнее не так — пытался поделиться и получить что-то в ответ, но в итоге отец постоянно занят работой, иногда давая мне почву для размышлений, мать порой увиливала от ответа на мои вопросы, Костян тоже умалчивал, а Анюта вряд ли могла что-то знать о моем прошлом, помимо наших детских забав.
— Знаете, моя жизнь была такой же, как и до потери памяти, однако последний год или два оказались другими, — заключил я после долгого рассказа. — Я вспомнил девушку, с которой меня связывало что-то большее, чем просто секс. Я не узнал ее имя, но четко запомнил внешность и некоторые воспоминания, связанные с ней, — закончил наконец-то я, наблюдая за задумчивым лицом врача, который быстро взял себя в руки и вновь начал задавать вопросы.
— Она навещала вас? — в лоб спросил херр Нейфельд. Почему-то этот вопрос мне показался странным. Наверное, потому что я спрашивал себя о том же. Чисто теоретически она могла навестить меня, пока я был в коме. Или совсем забыла обо мне?
— Нет, — честно ответил я, не увиливая и ни разу не солгав за всю нашу беседу. Почему? Потому что в этом нет никакого смысла.
— У вас есть какие-то памятные вещи? Фотографии, подарки, ее духи?
— Нет, — повторил я более отстраненно, а затем задумался. Почему-то у меня не возникало мысли об этом.
Помнится, доктор Шмиц множество раз говорил о музыке, которую я слушал раньше, о каких-то вещах, друзьях, но я не подумал, что все это можно отнести к той брюнетке. И почему? Почему мне раньше не прошло это в голову? Я бы мог попросить мать принести мне что-то из своей одежды или из каких-то сувениров, которые могли бы хоть как-то напомнить о любимой. Но принесли бы мне их? Вопрос оставался открытым.
— Давайте так. Мы встретимся с вами послезавтра. За это время я подумаю, как нам работать, — вынес вердикт врач. — Не волнуйтесь, мы вернем ваши воспоминания, тем более херр Шмиц назначил вам более действенные медикаменты, — заключил мужчина, встав со своего кресла. Я бы тоже хотел надеяться на чудо, вот только чудес не существует. Видимо, психотерапевт и мой лечащий врач считал иначе.
Поднимаясь в свою палату, я все раздумывал о сеансе с доктором Нейфельдом и о его словах. Все корил себя за несобранность и тупость. Действительно, почему я не подумал о памятных вещах раньше? Она могла делать мне подарки, да и я, скорее всего, задаривал девушку, не жалея средств. А если мать ничего не привезла сюда? Да, проблема усложняется. Вряд ли в моей квартире могли находиться ее духи или фотографии, ведь я никогда не распечатывал их, сохраняя все в облаке. Блядь! Точно! Фотки! Вряд ли бы я самостоятельно нашел здесь что-то напоминающее о ней и нашем романе, находясь в другой стране, а она даже не заявляла о себе, не приезжала ко мне, да и близкие мне ничего не рассказывали. Видимо, специально старались утаить от меня правду. Но зачем? Мы так болезненно расстались? Может, я из-за наших отношений и попал в эту чертову аварию, от которой до сих пор не могу излечиться? Этого я не знал. Но скоро узнаю. Психотерапевт обещал мне полное восстановление памяти. К этому и будем стремиться. Однако одна единственная мысль не покидала меня. Фотографии.
Этот маленький план я воплотил ближе к вечеру, когда ко мне пришла мама и опять принесла что-то поесть. Видимо, никак не может привыкнуть, что в частной клинике Германии готовят гораздо вкуснее, чем в России. Но сейчас, вместо возмущения, я ничего не сказал, лишь перешел к волнующему меня долгое время вопросу.
— Мам, где мой телефон? — поинтересовался я, замечая легкую напряженность в маминых глазах. Теперь нахождение моей техники тоже в строжайшей тайне? Не верю!
— Сынок, он разбился, — с легкой досадой ответила мать, а я лишь внимательно взглянул на нее, стараясь понять, говорила ли она правду, или же увиливала от ответа. И слегка успокоился. Она не врала. Наверное, во время аварии пострадал не только я, но и моя техника. Интересно, что стало с моей «Субару»? Стоп! Нельзя уходить от темы, тем более от такой деликатной.
— А у тебя есть планшет? — вновь спросил я. Несколько минут назад я поставил себе задачу любыми способами выманить себе какой-то гаджет, через который я бы смог зайти в облако. А если я не вспомню пароли? Ничего страшного — взломаю. Это не составит никакого труда.
— Да. А что случилось? — обеспокоенно спросила она, хотя, надо сказать, былое напряжение и волнение ушло. Видимо, поняла, что я вряд ли буду интересоваться своим прошлым. Зря ты так думаешь, мама.
— Мне скучно сидеть в палате, а так хотя бы время не буду зря каратать, — без зазрения совести ответил я на поставленный вопрос.
— Доктор разве разрешил тебе пользоваться техникой? — теперь уже мать начала на меня давить, опять проявляя синдром курочки наседки, который я всей душой не переносил. Даже я о своей дочери так сильно не пекся. Хотя… это спорный вопрос.
— Не запрещал, по крайней мере, — вряд ли эта фраза смогла бы переубедить мать, однако я понимал, что просто так без каких-то весомых причин она не сможет отказать. Так и случилось.
— Хорошо. Завтра его привезу, — согласилась она, собираясь уже уходить. Я лишь незаметно выдохнул с полным облегчением. Возможно, она еще будет сомневаться или хорошенько подумает, к чему именно мне дать доступ, однако все эти замыслы лишни. Мне необходим всего лишь девайс, и как бы мать не старалась отгородить меня от чего-то важного — вряд ли ей это удастся. Не сейчас, когда я так решим к действиям.
— Спасибо, мам, — поблагодарил я родительницу, обнимая напоследок перед уходом. Я даже выдавил из себя улыбку, застав мать врасплох, однако вежливость находилась где-то далеко в моей душе, уступая место иным мыслям, связанными с другой женщиной. С той брюнеткой.
Она стояла в красном струящемся платье посередине сцены, одаривая взглядом больших малахитовых глаз каждого сидящего в зале зрителя. Та самая брюнетка, еще на репетициях зарекомендовавшая себя, как хорошая вокалистка, не могла не привлечь внимание окружающих. Красивая. Привлекательная. Желанная. Однако странно видеть ее в столь женственном наряде, когда накануне она репетировала рок-песню, а не лирику. Необычно? Возможно. Но меня это ни капли сейчас не волновало.
Школьный актовый зал переполнен людьми, не оставив ни единого свободного места. Мне даже пришлось тесниться где-то в углу помещения, хотя я предпочел то скрытое от посторонних глаз место по другим причинам. Просто хотел держаться подальше от посторонних людей, особенно от особей женского пола, которые то и дело искали меня взглядом. И она не исключение. Та брюнетка на сцене. Она тоже искала меня, только не для того, чтобы повиснуть на шее или глупо улыбнуться, показывая свою симпатию. Ей нужен мой ответный взгляд, мое внимание. Я ей нужен. А она мне? Скорее да, чем нет, несмотря на запретность этих мыслей. Но кто их прочитает помимо меня? Правильно — никто. Хотя нет, есть лишь один человек, способный понять все без лишних слов.
Виктория Сафронова — моя ученица, вглядывающаяся в мои глаза со сцены…
Внутри что-то тронуло, когда она выдала первый звук из своих пухлых губ, обведенных алой помадой, будто сердце стало тяжелее. Только мне это не приносило дискомфорта, скорее наоборот — дарило некую эйфорию, которую я не сразу осознал. Я чувствовал притяжение, будто мы связаны невидимыми нитями, слышал ее слова мольбы, хотя она пела о другом. Слышал признание в необходимости быть рядом. Но что-то между нами было. Какая-то незримая преграда, которую ни я, ни она не могли преодолеть. Общество.
