Я думала, я счастливая... (СИ) - Безрукова Марина (читать книги полностью без сокращений .TXT, .FB2) 📗
Николай осторожно привстал, надо всё-таки сходить за водой, во рту всё пересохло. Не зажигая света, он налил из чайника воды и медленными глотками отпил половину кружки. Вода была теплой и облегчения не принесла. Тогда он открыл форточку и с наслаждением подставил мутную голову свежему морозному воздуху. Скоро Новый год. Он встретит его здесь. А Тома? Что будет делать она? Мысли о жене не давали покоя. Воображение рисовало ее одинокую фигуру у елки, горку мандаринов в вазе и бокал шампанского на столе. Сердце снова сдавила жалость. Правильно ли он сделал, что ушел? Может быть, она хотела его проверить, а сама ждала, что он останется? Он вспомнил ее потерянное бледное лицо и поморщился, чувствовать себя негодяем не так-то просто.
Николай вздохнул и сел у темного прямоугольника окна, рассеянно потрогал упругие мясистые листья цветка в горшке. Несколько дней назад на его зелени вдруг рассыпались яркие красные огоньки. У Тамары комнатных цветов не было, она их не любила. А у Сони они повсюду. Вот рядом спит фиалка, беспомощно растопырив свои пушистые листья-ладошки. За окном на ветке дерева раскачивается кормушка, сделанная из картонного пакета. Каждое утро Соня насыпает туда семечки, а ее тугая коса падает наружу и подметает кончиками снег.
В раковину громко капнула вода — нужно починить кран. Он и так старался по мере возможностей облегчить Сонечкин быт. Она такая неприспособленная. Вот недавно открывало окно, чтобы покормить птиц и неправильно повернула ручку. Окно не закрылось, выпало сикось-накось и всё. Так она сутки жила в холоде, а на подоконнике появился небольшой сугроб, наметенный в большую щель ветром. Ночью легла спать в зимней одежде, а к обеду, когда он всё починил, уже смеялась: «Я как Зинаида Гиппиус, она, между прочим, чтобы сохранить молодость, зимой специально спала на балконе!» Из любопытства Николай даже взялся почитать стихи этой чудачки Гиппиус. Не понравились.
По двору проехала машина, свет ее фар скользнул по стенам, увешанными фотографиями. Их здесь десятки. И все черно-белые. Соня не любит снимать в цвете. Точнее, на заказ и для работы, конечно, снимает, куда денешься? Но для себя — никогда. Здесь много его портретов, сделанных случайно, исподтишка. Он не позирует, просто пьет кофе или задумчиво смотрит в окно. Снова звонко упала капля. В газовой колонке плясал сине-желтый огонек.
Почти такие же горели в матовых подсвечниках в кафе, куда однажды вечером буквально на полчаса заскочили Николай с Соней. Осенний злой ветер не позволял гулять по улице, загоняя всех по теплым убежищам. Встречались они урывками и были счастливы даже мгновениям, когда просто могли быть рядом, смотреть друг на друга и дышать одним воздухом. Они заняли столик у входа, других и не было, заказали по стаканчику кофе. Николай забрал в ладони маленькие озябшие пальчики Сони, отогревал, умирая от нежности. А она улыбалась и прятала покрасневший кончик носа в шарф. Так и застукала их Ольга. Она тоже забежала в кафе погреться и замерла от увиденной картины. Николай опешил, растерялся и даже не пытался ничего объяснить. Оля, не спрашивая разрешения, села за их столик и скрестила руки на груди, как бы показывая, что она ждет оправданий. При этом бесцеремонно разглядывала отца и его спутницу, а Соня испуганно переводила глаза с нее на Николая. Мгновенно поняв, кто эта девушка, Соня жалобно посмотрела по сторонам, как будто искала поддержки от окружающих. Николай ободряюще сжал ее пальцы.
— И как это называется? — прищурившись, спросила Оля.
Она поджала губы и нервно качала ногой в грубом черном ботинке. Николай опустил глаза, повертел в руках картонный стаканчик.
— Любовь, дочка. Не осуждай.
— А мама?
Николай молчал. Ольга смерила их обоих презрительным взглядом и, вскочив, выбежала наружу. На следующий день Николай позвонил ей. Он не боялся, что она все расскажет Тамаре, просто хотел объяснить, насколько серьезно для него это чувство. Не блажь и не игра, не похоть и желание развлечься. Он хотел, чтобы дочь его поняла. Потом они еще раз встречались, и Соня опять была рядом. Она не старалась понравиться Ольге, не навязывала свою дружбу и уж тем более не пыталась подлизываться. Всё вышло само собой. Они начали общаться, и Оля была за отца счастлива. Она видела, как он смотрел на Соню, этот взгляд подделать невозможно, а еще замечала, что с этой девушкой отец становится совсем другим — более свободным, что ли… И несомненно счастливым. А мама… Много думала над этим.
— Не лезь. Взрослые люди, сами разберутся, — советовал Глеб.
— Лёлька, я же так и люблю тебя, как раньше. Ничего не поменялось, — мягко убеждал отец.
Старалась представить себе Соню, как хищную пиранью, вцепившуюся в ее отца, задумавшую развалить семью. Не получалось. Никакой пираньи из Сони не выходило. Думала даже к психологу записаться: пусть профессионал посоветует, как ей ко всему этому относится. В конце концов, решила: она любит маму, любит отца и ей нравится Соня — значит, будет общаться со всеми.
Николай обвел кухню взглядом. Какое здесь всё маленькое! И кухонька, и прихожая, и комната с эркером. Эта квартира досталась Соне от бабушки и давно нуждалась в ремонте. Но Соня не хотела ничего менять. Она росла здесь с десяти лет. Бабушка умерла два года назад. А родители до сих пор живы, но отношения с ними не сложились. Соня о них почти не говорит. Лишь скупо обронила, что оба художники и так и не смогли найти место в этой жизни. Ни в семье, ни в творчестве. Они даже не в разводе, но давно живут, как соседи, мало интересуясь друг другом и дочерью. Соня закончила заочно институт культуры, а зарабатывала на жизнь в основном фотографией. Передался талант родителей — увидеть прекрасное в моменте. Дело, правда, такое — то густо, то пусто. Но Соня не унывала и совершенно спокойно переносила периоды безденежья. Николай снова усмехнулся: еще одно отличие от жены. Тамара всегда должна была точно знать, что в семье хватает денег. Она и уволилась только после нескольких месяцев наблюдений за семейным бюджетом. И лишь, когда убедилась, что в их финансовом положении глобально ничего не изменится, решилась написать заявление. Да и то почти сразу нашла себе занятие не только по душе, но и с небольшой оплатой. «Так и буду сравнивать?» — с раздражением подумал Николай и залпом допил теплую воду.
«Надо идти спать, завтра рано на работу», — устало потер он лоб. В прихожей угрюмой тенью примостился чемодан. Когда Николай заявился к Соне с вещами, ее большие серые глаза стали просто огромными. И сразу потемнели, была у нее такая черта, особенно, когда волновалась. Она молча смотрела, как Николай пытается пристроить ярко-красный чемодан, больше подходящий для веселых путешествий, а не ухода из дома, в ее маленькой прихожей. Ничего не спрашивала, только поднесла прозрачные пальчики к губам, а потом, тонко пискнув, повисла на шее. Весь вечер подходила к нему и то прикасалась рукой, то просто обнимала, как будто не могла поверить, что он теперь здесь и никуда не исчезнет. Она никогда и не требовала от него, чтобы он ушел от жены. А он надеялся, что всё само как-то решится. Вот и решилось… волею случая. Он вернулся в комнату и в надежде заснуть, тихо лег на диван.
Тамара тоже не спала. Измученное тело молило об отдыхе, но воспаленный мозг отказывал в этой милости. К предательству мужа присоединилось и предательство дочери. Оля тоже осталась на другой половине планеты, вместе с отцом.
— Мам, ну так просто бывает, — говорила Ольга, пожимая плечами. — Понимаешь? Тут никто не виноват: ни ты, ни папа, ни… ни Соня. Ну, что ты делаешь трагедию?
Теперь Тамара сидела, поджав ноги, в полумраке спальни, и силилась понять логику дочери. С Николаем всё и так ясно, седина в бороду и всё такое, но Оля! Как она могла спокойно общаться с той, которая так бесцеремонно влезла в их семью?! Тамара могла бы представить, что Ольга, случайно узнав о романе отца, решилась сохранить тайну из благих побуждений. Но она с самой осени прекрасно общается с его любовницей, смеется, заказывает у нее фото… Невероятно! Тамара снова и снова потрясенно качала головой, как будто наблюдала за далекой мелодрамой на экране телевизора. Оля показывала ей эти фото совсем недавно. Черно-белые, строгие, даже тревожные. Тамаре они не понравились, слишком мрачные, но дочь лишь пренебрежительно фыркнула в ответ.
