Пора выбирать (СИ) - Авдеев Макар (чтение книг txt) 📗
Самое смешное, что основной конкурент Феврального, Клыков, на сей раз, идя на выборы, решил даже не париться с какой-либо программой. Захар сначала в это не поверил. Перед тем, как они с ребятами ехали в Артёмск, он, пока ждал всех остальных, заходил в холл торгцентра «Дружба», так как автобус отправлялся с находившейся снаружи площадки. Внутри, на первом этаже, напротив входа женщина собирала подписи за Клыкова. Очередь, кстати, к ней не выстраивалась, а сама она к людям не пыталась подходить, «стояла столбом». То есть, агитация у конкурентов была пассивная. Захар подошёл к женщине и спросил, в чём заключается программа её кандидата.
— Править следующие шесть лет, как правил до этого, — невозмутимо ответила та.
— Всё ясно, вопросов больше не имею, — сказал Захар и отошёл, поняв, что разговаривать о чём-то с ней бесполезно.
Позже Захар «расшарил» инфу в интернете и оказалось, что и вправду, у Клыкова реальной программы и в помине не было, а за таковую вяло пытались выдать одно из его стандартных прилюдных выступлений в духе «напугаем запад ракетами». Смешным же это было потому, что когда Захар агитировал за Феврального и раздавал листовки, частым аргументом от людей против его кандидата звучало: «у него нет программы» (хотя как раз у Феврального программа, пускай хотя бы номинальная, но была). И Захар не сомневался, что именно эти же люди, которые пеняли Февральному, что у него нет программы, в марте пойдут и проголосуют за Клыкова. Да уж, национальный русский архетип — это не Иван-Дурак, а… Попка-Дурак. Такой условный «попка» будет повторять всё, чтобы ему ни внушили, а способность к глобальному мышлению у него находится на уровне попугая.
Но надо вести информационную войну, пусть даже партизанскую. Захар поставил себе «задачу-максимум» усеять листовками весь район Столетья. Во-первых, там жила бабушка, и её квартиру можно использовать как опорный пункт. В своём районе, в центре, ловить было нечего, там в основном либо исторические здания, либо новостройки, в которых на входе нередко сидели консьержи. Во-вторых, на Столетье полно многоквартирных жилых домов, расположенных рядом.
Захар подошёл к делу ответственно. Сначала он открыл на компьютере карту района, сделал скриншоты и распечатал их, получилось двенадцать листов. Каждый раз, когда он шёл «на дело», в рюкзак, помимо прозрачных пакетиков с листовками (по пятьдесят штук в каждом), клал синюю папку с логотипом кампании, а в ней ручка и карта. Перед тем, как зайти в очередной дом, Захар всегда смотрел его номер, потом доставал папку, находил этот дом на карте, и отмечал галочками — пройденные подъезды, а крестиками — те, к которым ни один из универсальных ключей не подошёл. В рандомном доме, из четырёх подъездов три могли не открыться, бывало, и вовсе четыре, а иногда, наоборот, все четыре открывались. Бывало, что и универсальный ключ не требовался, на старых подъездах домофонов не стояло, и туда можно было попасть беспрепятственно. Или же, особенно если дом небольшой, нижняя дверь могла открываться не магнитным ключом, а традиционным металлическим. В такие подъезды Захару доступа не было, если только по счастливой случайности не проходил кто-то из жильцов.
Большинство подъездов были просто ободранные, исписанные надписями различной степени политкорректности, и, опционально, пахнущие нечистотами. Справедливости ради, попадались и приличные сектора, где в домах относительно чисто. Но попадались и подъезды, которые выглядели так пугающе, что легко могли послужить декорациями к фильмам ужасов. Подъезды, по виду которых казалось, что в стране долгие годы идёт разорительная война. Все эти избитые сравнения не могли передать настоящую степень того ада и безобразия, которые там творились. А где-то в самой глубине трущоб Захар даже наткнулся на полуразрушенные деревянные дома, где туалет вообще был на улице, обособленным «сараем».
Герман нередко составлял ему компанию, и тоже становился свидетелем всего этого.
— А я ведь когда-то был ватником… — задумчиво произнёс он. — Но глядя на подобное непотребство, ещё раз убеждаюсь, что сейчас я на правильной стороне.
— Ты был ватником? — оторопел Захар.
— Ну да, в 2014 году, когда присоединили Крым, у многих наступила эйфория, — стал рассказывать Герман. — Тогда казалось, что действительно, вот-вот всё начнёт меняться к лучшему.
— У меня не было такого ощущения, — сказал Захар. — Наоборот.
— А я тогда ещё был молодым, и жизни толком не видел, — объяснил Герман. — А потом съехал от родителей, стал сам зарабатывать, и ко мне быстро пришло понимание, что во многих сферах у нас в стране не всё так хорошо, как показывают по телевизору. Помню, как-то возвращаюсь вечером домой с работы, прохожу мимо раздолбанной детской площадки, которую никто не хочет ремонтировать, и с досадой думаю, блин, на дворе две тысячи шестнадцатый год, в России ничего до сих пор кардинально не поменялось к лучшему… а я всё-таки продолжаю поддерживать эти непризнанные республики.
— ДНР и ЛНР? — уточнил Захар.
— Да, они самые, — сказал Герман. — Но настоящий шок у меня случился, когда я поехал на Украину. Когда приехал к родственникам в Днепропетровск, а там ВСЕ разговаривают на русском, ну абсолютно все. У меня такой контраст был с тем, что показывают в России по телеку, якобы там ходят по улицам националисты и чуть ли не убивают за русскую речь, что я враз пересмотрел свои прежние убеждения.
— Да уж, представляю, — покачал головой Захар.
— В конце концов, я пришёл к выводу, что патриотизм и конформизм — это не равноценные понятия.
— Мне всегда казалось, что ватники — это какие-то существа с иной планеты, — заметил Захар. — А оказывается, они иногда даже способны менять свои взгляды.
Сам Захар избегал выходить в рейды в тёмное время суток, резонно полагая, что таким образом повышает шансы на своё благополучное возвращение, а живым и здоровым принесёт больше пользы обществу. Но с Германом они ходили и по вечерам. Один раз Захар договорился встретиться с ним у подъезда дома, в котором тот работал, и когда Герман появился, то принёс напарнику тёплый кофе в стаканчике в качестве угощения.
Преимущественно один, но иногда и с Германом за компанию, Захар плотно прошёлся по улицам Овчинникова, Постышева, Гамарника, Иртышская, Вострецова, Невская, Ильичёва, и частично обошёл Колесника, Фирсова, Южно-Уральскую, Волховскую, Нахимова…
Часть пятая. Забастовка избирателей. Глава 4. Облава
Так прошли несколько недель перед митингом. Дня за три до назначенной даты Забастовки случилась облава на штаб. Захар как раз приехал тем вечером на квартиру в центре, и прочитал в чате активистов, что в штаб «пришли». В дверь позвонили несколько незнакомых мужчин в гражданской одежде, те, кто были внутри, сразу поняли, что это эшники. Поняв, что подобру-поздорову им не откроют, вторженцы начали выпиливать дверь бензопилой. В штабе на тот момент находились Ярик, Алиса, Макс и Дима Зубров. Все остальные ребята, кто смог, по их призыву рванули туда.
Захар примчался как раз к тому моменту, когда дверь была повержена, и незваные гости вошли внутрь — человек пять эшников и трое полицейских с автоматами.
Один из эшников, лет сорока, грузный, видимо, предводитель, показал Максу, который выступил вперёд, удостоверение и быстро спрятал.
— Остальные пусть тоже покажут документы, — попросил Макс.
— Слышь, ты чё, не знаешь, кто мы такие? — спросил эшник. — Ты тут никто, пустое место, так что замолкни и отойди в сторонку, пока тебя электрошокером не шарахнули.
— Вы что, мне угрожаете?
— Мля, ты что, самый наглый что ли? Этого забираем с собой, — старший эшник показал на Макса пальцем, и несколько других стали заламывать ему руки.
После этого трое незнакомцев в штатском подошли к столу и начали забирать агитку, двое — грани куба, а потом переключились и на технику — компьютеры.
— Покажите ордер на обыск! — отчаянно пытался протестовать Ярик. — Вы не имеете права! Вы понимаете, что в штабе установлена камера, и вы, не показывая документов и ордера, по сути, совершаете преступление под видеосъёмку? — прибег он к последнему аргументу.
