Пора выбирать (СИ) - Авдеев Макар (чтение книг txt) 📗
— В очко себе засунь свою камеру, сука пиндосовская, — огрызнулся один из налётчиков, коренастый, пониже остальных ростом. — Преступление совершили твои родители, когда тебя заделать решили.
— Почему вы вообще так разговариваете? — дрожащим голосом спросил Ярик.
— Не дам! — Алиса вцепилась в монитор последнего компьютера, который старший эшник пытался изъять.
— Отойди! — крикнул тот и с силой толкнул её. Алиса отлетела шага на два, не упала, но пошатнулась.
Захар почувствовал, как внутри начинает закипать адреналин. В такое состояние он обычно входил перед приближением драки. Гордеев сжал кулаки. Неважно, что эшник был крепче него сложен и больше «накачан». Когда Захар кидался на кого-то, он не смотрел на комплекцию и разницу в весовой категории. Но всё-таки стволы автоматов в руках ментов сдерживали его. Против огнестрельного оружия с голыми руками переть глупо. Вот если бы можно было выследить потом этого эшника одного, где-нибудь на узкой дорожке, и сполна воздать по заслугам…
По сути, это было чистой воды ограбление, потому что протокол об изъятии техники сотрудникам штаба никто не выдал, несмотря на настойчивое требование, а следовательно, они ничем не смогут подтвердить, что у них изъяли вещи, следовательно, полицейские имеют формальное право не отдавать компьютеры назад. Помимо агитки и оборудования, эшники забрали (задержали) также Макса и Зуброва. Макса — за то, что он якобы разместил в соцсети пост с призывом выходить на митинг 28-го, когда было ещё неизвестно, будет ли он согласован администрацией, а значит, это «можно расценивать» как призыв к несогласованному митингу. Зуброва — видимо, просто для кучи, как сотрудника штаба и формального начальника Макса. Типа, допросить «в связи с обстоятельствами дела Макса». А технику изымали как бы на том основании, что она являлась «орудием совершения преступления». То есть, по их логике, если Макс выложил «противозаконный» пост в интернете с компьютера, то любой компьютер является орудием преступления. А если со смартфона, то любой смартфон.
Следовало предположить, что задержанных повезут в ближайший полицейский участок, тот самый, возле которого толпа требовала освободить задержанных двадцать шестого марта, и возле которого Захар впервые пересёкся с Витькой Постернаком. Соответственно, ребята, которых по «сигналу тревоги» понаехала тоже, целая толпа, пусть и далеко не такая многочисленная, как в тот раз — все двинулись в участок, поддержать своих. Мало ли, что с ними там случится в отделении. В России человек, даже невиновный, мог зайти в отделение полиции, а обратно уже не выйти. Взять тот же случай с Рустамом Клычевым в Петербурге. Общественное давление очень важно. Вот только Постернака, который двадцать шестого остался стоять чуть ли не дольше всех, на этот раз среди ребят не было вообще. «Иных уж нет, а те далече…»
Человек пятнадцать ребят завалилось в приёмную полиции. Снаружи, когда заходили, они успели увидеть Макса, который помахал им из окошка, крытого решёткой. Внутри их сразу попытались выпроводить наружу, под предлогом, что это территория госучреждения и здесь нельзя находиться просто так. Даня Дубровский тут же выступил вперёд и сказал, что он хочет написать заявление.
— А эти все что здесь делают? — спросил полицейский, который пытался их выпроваживать.
— А они тоже хотят написать заявление, — нашёлся Даня.
И все ребята тут же начали подтверждать его слова: «Да, я хочу написать!», «И я!», «И я!». Полицейский махнул рукой и пошёл по своим делам, сказав, что бумагу для заявления нужно попросить в окошке у дежурного. Даниил подошёл к окошку и обратился к дежурному за бумагой, тот попросил подождать. Даня стоял пять минут, десять. В конце концов он снова позвал дежурного:
— Мужчина! А долго ещё ждать? — дежурный не повёл бровью. — Вы серьёзно хотите сказать, что можно десять минут искать листик? Мужчина! Вы слышите, я к вам обращаюсь? Мужчина! Муж-чи-на!.. Вы не мужчина? Наверное, вы девушка? Девушка, можно, пожалуйста, написать заявление?
По коридору тем временем проходил какой-то мент в гражданской одежде, то ли опер, то ли эшник, но второе вряд ли, потому что среди ворвавшихся в штаб его не было. Даня тут же подскочил к нему:
— Извините, любезный… А вы знали тот факт, что СОТРУДНИК ПОЛИЦИИ — НЕ МУЖЧИНА?
Остальные ребята, наблюдавшие за этой сценой, разразились дружным хохотом.
— Ты чё, бык, совсем оборзел? — ополчился на него безымянный «сотрудник». — Я тебя сейчас так отделаю… — он осёкся и трусовато оглянулся на собравшуюся позади него толпу. — А, идите вы все на х……..! — он сплюнул, и, отпихнув Даню, скрылся с глаз долой.
В спину ему донеслись неодобрительные возгласы. И напоминания о том, что законом материться в публичных местах запрещено. Впрочем, полицейским это было до лампочки, ведь законы писались не для них.
Даня определённо был сегодня в ударе. Он устроил импровизированный стендап, выстёбывая и подкалывая проходящих мимо полицейских под смех ребят. Захар с досадой отметил, что Маша смотрит на Даню горящими глазами. Хотя ему тоже «выступление» Дани понравилось, да и так называемые «стражи порядка» получали по заслугам. Но сам Захар бы не осмелился так себя вести. Ему импонировали смелость и чувство юмора Дани. И не импонировали его нахальство и грубость. С другой стороны, если бы все люди на Земле стали такими, как Захар, смелыми, но не нахальными, было бы не интересно. Так что люди нужны разные, и сочетающие в себе смелость и наглость, и даже вовсе не обладающие ни одним из этих качеств. Ведь ценности, которые разделяет человек, важнее обоих из них.
Алиса быстро сбегала в магазин, купила продуктов, но полицейские еду задержанным передавать отказывались. Никакой информации о том, на какой срок задержаны Макс и Дима, не сообщали. Один эшник сказал, что Максу будут «шить уголовку». Даня стал подходить к случайным людям, по каким-то своим делам приходившим в полицейский участок (допустим, написать заявление), и спрашивать, за что задержали его друзей, когда их отпустят, и почему им не разрешают передать еду. Привлекать внимание общественности в случае полицейского произвола очень важно.
Другой эшник незаметно пристроился в углу приёмной и стал снимать оппозиционеров на ручную камеру. Даня подошёл к нему и поинтересовался, кто он такой и чем занимается в данный момент. Тот не ответил. Вообще на него взглянуть без жалости было невозможно, если абстрагироваться от того, что он идеологический противник. Эшник был помоложе, чем тот «крепыш» в штабе, лет двадцать пять или тридцать. Фигура нескладная, в каком-то старом пожелтевшем свитере, даже видеокамера у него устарела лет на семь. Уставший, помятый, синяки под глазами. Весь его «видон», неказистый, аморфный, навевал у Захара ассоциацию со словом «амёба», или словом «одноклеточное». Захар вспомнил, как папа рассказывал, что когда оформлял в тогда ещё милиции разрешение на охотничье ружьё, то видел, в каких бесчеловечных условиях заставляют работать ментов. И что по своей воле согласиться в таких условиях находиться — всё равно, что признать, что ты «мусор», как иногда брезгливо обзывали «блюстителей порядка» в народе…
— Вот скажи, тебе самому нравится такая работа? — без сарказма обратился к «оператору» Даня. — Молодой парень, вся жизнь впереди. А ты стоишь тут и занимаешься какой-то ерундой. На камеру нас записываешь… скажи, ты всерьёз думаешь, что вот эта безобидная девочка, — Даня показал на Дашу, девушку Макса, — может быть опасной экстремисткой? Или вот эта? — он показал на Злату.
Парень что-то невнятно пробормотал и пожал плечами, мол, что поделать, не мы такие, жизнь такая.
Добившись наконец от дежурного злосчастной бумаги, ребята устроили пикет у дверей отделения. Написав на листе А4: «Нас не запугать!», по очереди держали его в руках, высоко подняв над головой. По очереди, потому что, во-первых, было холодно, во-вторых, долго стоять с поднятыми руками тяжело. На другом листе написали: «Соблюдайте свои законы», и сфотографировали эту надпись внутри на фоне дежурки.
