Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
Безучастие со стороны Елены, относительно близкого человека, старательно игнорировалось. Бонни была не из тех, кто нуждается в том, чтобы плакаться в жилетку. Тайлер только если… И то, это вышло потому, что она не могла сбежать, а он читал Уайльда и слушал ее пустые речи. Сам виноват.
Прожекторы сменяли свои цвета. Перед глазами мелькали разноцветные огоньки, яркие коктейли в стаканах проплывали мимо в чьих-то руках. Девушки в красивых коротких платьях казались самыми близкими подругами. Бонни видела их впервые, как и они ее, но это не мешало устраивать им неплохие шоу, танцуя вместе, выпивая виски на брудершафт и громко смеясь. Беннет это делала лишь потому, что давно не развлекалась. Все ее стройное и упругое тело было покрыто синяками и царапинами, за неделю так и не сошедшими, но других так привлекающие. Избитая и отчаянная девушка — стоящее зрелище. Она не подпускала к себе никого, просто отдавалась безумию и страсти. Тело ныло от боли, а температура поднималась все выше и выше, но это не волновало. Придет домой, выпьет что-то жаропонижающее. Не такая уж и большая проблема.
Музыка бомбила, грохотала, рычала, шипела. Постепенно перестали различаться звуки. Постепенно звук собственного голоса стал слышаться как в отдалении. Когда два часа без передышки находишься в самом сердце танцопола — подобных симптомов не избежать.
Учеба, потребность в дружбе отходили на второй план. Бонни ощущала себя освободившийся: прежние устои и фальшивые ценности феминизма уже не тяготили душу. Она была не свободной. Освободившейся.
Девушка подошла к стойке, снова заказав виски. Просаживать последние деньги в клубе — лишь способ развлечься. Плевать на завтрашний день. Деточки двадцать первого века всегда живут сегодняшним днем, не задумываясь о будущем. Это их достоинство. Это их порок.
Она залила спиртное в глотку, уже не чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Гневные слова, идущие из самых недр, уже опалили гортань, видимо.
Бонни кинула денежную купюру, а потом ринулась в пульсацию клубу. Она красиво двигалась, умело виляя бедрами и подстраиваясь под темп музыки. Латиноамериканские напевы всегда отличались зажигательностью, плавностью и жаром. Беннет имела много недостатков, но главное ее, — и одно из немногих, — достоинство заключалось в ее умении владеть своим телом. Девушка раскрепощалась, забывалась, пускала в душу быструю музыку, выпуская наружу своих демонов. Толпа расходилась, предоставляя танцовщице больше пространства. Бонни этим умело пользовалась, заполняя собой все пространство, привлекая внимание и вызывая резонанс. Где она так научилась двигаться — значения не имело. Главное, что она была зажигательной, горячей и буйной. Главное, что она была до остервенения привлекательной и сексуальной.
Темп менялся: с плавного на пульсирующий, с пульсирующего на рьяный и бешеный, потом — на относительно спокойный. И танцовщица соответствовала любой мелодии, подпуская к себе лишь девушек, с которыми умело спевалась. Парни, пытавшиеся подкатить к сексуальной афроамериканке, оставались без внимания либо посылались на все четыре стороны.
Бонни не нуждалась ни в ком. Она билась в конвульсиях наслаждения, она растворялась в пылкости своей души под чарующий и магнетический голос Дэди Янки, этого паршивого латиноса, умеющего развращать души своей музыкой.
Третий час безумных плясок. Ноги уже гудят от боли, а сердце молит об одном: «Не останавливайся». И Бонни активно поддается призыву, теряя ход времени. Теряя ощущение пространства.
Теряя себя.
Она только тогда останавливается, когда чувствует жажду, цепкими когтями раздирающую глотку. Бонни отправляется к барной стойке, заказывая воду со льдом. За ней плетутся толпы поклонников, а девушка их игнорирует, либо же показывают неприличную комбинацию из пяти пальцев. Нарваться на кулаки ей уже не страшно. Изобьют еще раз — подумаешь! Не в первой.
Она чувствует чью-то руку на своем плече, резко оборачивается, тут же смахивая ее с себя и собираясь послать очередного воздыхателя куда подальше. Но слова разбиваются, а на губах девушки возникает улыбка. Она кивает в сторону курилки, Тайлер кивает, беря Бонни за руку и уводя за собой. Разочарованные взгляды провожают эту парочку: девушки дарят восхищенные взгляды Тайлеру, парни — его подуржке. Но те не видят мира. Они ослепли, оглохли. Они двигаются на ощупь.
В курилке говорить проще: кричать до срыва голоса не надо. Да и сигаретный дым кажется более родным, чем ароматы чьих-то парфюмов, смешанных с потом. Бонни достает пачку, зажигалку, а в отдалении слышится новая музыка, которой Бонни хотела бы отдаться.
— Елена не посещает подобные заведения, да? — она затягивается. Волосы ее растрепаны, рассыпаны по обнаженным плечам и спутаны. Красивое тело укутано в ткань шифонового платья. А во взгляде — апатия и безразличие. Чарующая девушка. — А она тебя не ревнует к клубным девицам? — произнесла она, чувствуя колющую боль выше лопаток. Спина стала болеть от напряжения. Но Беннет уже плохо помнила, когда в последний раз расслаблялась. — Парень-то ты видный.
— Она не такая, — он опирается о стену, скрещивает руки, разглядывая свою знакомую. А у той во взгляде — горькая усмешка, высокомерие и отчаяние. И сигареты она курит, чтобы заполнить душевную боль дымом. И сукой претворяется, чтобы не признаться в том, о чем мечтает с детства: ей сильно хочется полюбить и быть любимой. — Она… Черт, она вообще из другой вселенной.
— Ну да, — усмехается, стряхивая пепел на пол. — Все мы не такие. Все мы — лишь вечные странники, вынужденные скитаться в поисках пристанища, где бы нас поняли и приняли…
Ее голос хриплый. Бонни растягивает слова, произнося их нарочито медленно, словно желая растянуть этот момент, раствориться в нем…
— В прошлый раз тебя здесь избили, — Локвуд решил перевести тему. Бонни всегда кусается, когда речь заходит о ней. Может, и в этот раз снова ощетинится и исчезнет, оставив после себя шлейф разочарования и вины. — Не боишься возвращаться сюда?
— Молния не бьет в одно место дважды, — пожимает плечами, снова затягиваясь. Кажется, эта девушка нуждается в никотине больше, чем в воздухе. – Ну, а даже если и бьет — что мне с этого? Новые увечья, новые слезы, но те же эмоции, к которым у меня уже наступает привыкание. Ничего серьезного. Или ты думаешь, те ублюдки, избившие меня, впервые меня унизили? Да я ведь — девушка, Тайлер Локвуд, и я уже привыкла чувствовать и делать то, что мне совсем не хочется…
Он улыбнулся, отошел от стены и подошел к девушке слишком близко. Сейчас в ее глазах был вызов, было что-то вроде: «Как далеко ты готов еще зайти?». Локвуд же лишь забрал сигарету, бросил на пол и растоптал.
— Кончай с этим, — произнес он.
— Курить — не любить. Сложно бросить.
— Я не про сигареты, хотя с ними тоже стоило бы завязать.
Он был серьезен и убедителен. И это Тайлер Локвуд! Парень, с губ которого не сходит улыбка, который редко задумывается над смыслом жизни — просто живет, дышит, балуясь иногда наркотиками! Он был настолько… внимателен и проницателен: Бонни казалось, что этот человека каждую грань ее души видит, каждый ее оттенок. Видит как провидец: не всегда понимает, что эти видения означают, но попадает в точку. В цель.
— Клубы, выпивка и никотин блокируют боль, но не уничтожают ее. Оставь это.
— Да? — разозлилась, стала шипеть как дикая кошка — предсказуемая реакция. — А что тогда уничтожает, подскажи мне?! Потому что я ебанных пять лет пытаюсь найти эту чертову панацею, но что-то нихрена не получается! Или прощение — такая же ложь как философский камень, а?!
Он отрицательно покачал головой, улыбаясь. Бонни обескуражена — она ему душу открывает, а он улыбается! Идеальный сукин сын просто! Беннет хмыкает, собираясь уйти и покончить с этим разговором, но Локвуд останавливает ее: легко и аккуратно касается талии, привлекая к себе. Никакой жесткости, никакой требовательности. Лишь нежность, обезоруживающая и испепеляющая.
