Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
— Понятия не имел, Бонни, — он посмотрел в ее глаза, ища в них отзвучие своей души. Не находил. Такой взгляд был только у Елены.
Казалось бы, что тут серьезного? Он же ведь просто присматривал за Бонни, выхаживал ее и заботился о ней. Он же ведь просто помогал, потому что больше помочь было некому, и ничего запретного и постыдного в их отношениях не было.
Возможно, можно было бы рассказать всю правду, Елена бы приняла ее и не сердилась. Но после вчерашнего откровения на такой исход не стоит даже надеяться. Она не простит такую измену. И вряд ли сможет принять правду.
Теперь Локвуд стал единственным, кто знал о сложившийся ситуации в жизни обеих подруг. И впервые он согласился с тем, что неведение иногда лучше знания.
— Мы не станем ей об этом рассказывать, — произнес он уверенно и тихо. — Она не заслуживает такой правды.
— А мне как ей в глаза смотреть, ты не подумал? — прищурилась Беннет, снова поддаваясь опиуму злобы и ненависти. Еще не все отрицательные эмоции в ее душе нашли отток.
— Так же как и раньше. Знаешь, видимо не такие уж вы и лучшие подруги, раз понятия не имеете, что у вас происходит.
Бонни снова бы ринулась, снова бы с кулаками, но сдержалась в самую последнюю минуту. Ей пора было возвращаться в колледж, сделать вид, что она все еще понятия не имеет о новом увлечении своей подруги и претвориться апатичной, курящей стервой.
— Не смей лезть в наши отношения, понял? Было бы лучше, чтобы ты вообще исчез!
Ушла. Гордо и уверенно. Что ж, в этом вся Бонни. Не умеет она быть вежливой и спокойной — полная противоположность Елены. И как эти двое спелись, учитывая их разительную разницу в характерах? Или Бонни лишь прикидывается сукой?
Или Елена лишь прикидывается ангелом?
Бонни вошла в аудиторию вовремя. Успела все-таки. Елена сидела как ни в чем не бывало. Только цвет одежды не соответствовал образу — черный. Но это даже придавало элегантности.
Беннет натянула рукава, чтобы скрыть синяки, а потом отправилась к подруге. Она села рядом, тихо поздоровавшись. Оба питали обиду друг на друга. Обе не знали, что их драмы случились в одну и ту же злосчастную неделю.
— Как дела, подруга? — хрипло спросила Бонни. От нее пахло сигаретами, а Елена сразу же вспомнила о другом человеке, от которого веяло тем же запахом.
— Как всегда, а у тебя? — равнодушно спросила Елена.
— То же самое.
И больше ничего. Дальше девушки записывали лекции, не зная, что в их душах бушует один и тот же ураган.
Ураган недосказанности, обиды и разочарования.
2.
Она вышла из здания ближе к трем часам. Бонни затерялась где-то в прокуренных коридорах, не желая объясняться с подругой, не желая поинтересоваться ее жизнью и ее проблемами. Елена даже не расстроилась: к терпкому привкусу недовнимания она уже привыкла. Им пичкали ее с детства: родители отца, отец, псевдоподруги, парни и другие люди, не исполняющие в жизни Гилберт никакой роли. Поэтому отчаиваться было даже глупо. Все ведь разворачивается так, как должно было.
Девушка поежилась. Холод октября обволакивал, опутывал, как страстный любовник. Елена бы рада согреться в машине Локвуда, согреться в его объятиях и его заботливости, да вот только холод роднее. В душе как-то легче становится. Внутренне состояние соответствует погоде.
Возле колледжа, возле самого входа, красовалась пахабная надпись, которая вызывала всеобщий ажиотаж и пристальное внимание. Елена, видя, что Тайлер еще не приехал, тоже поддалась коллективности. Не спеша она подошла к этой надписи, вырисованной белой краской. Яркие пятна кляксами распластались по асфальту. Казалось, что кто-то просто выплескивал лишнюю краску, испытывая то ли дикую безумную радость, то ли раздражение. Шатенка усмехнулась. Неймется же кому-то.
«Мы тебя поймаем, шлюха!», — огромными буквами. Гилберт усмехнулась. Пора уходить отсюда — пусть другие зеваки любуются.
Девушка сделала несколько шагов, а потом одна-единственная идея заставила ее повернуться, подойти к надписи и сфотографировать ее.
Елена не была уверена, получится ли у нее, не была уверена, сумеет ли она отключить все свои чувства, сдаться в плен злости и ненависти, стать полной сукой, чтобы отплатить за свое разбитое сердце. Елена не была уверена, что дозвониться до Сальваторе, что сумеет убедить его приехать в парк. Но попытка — не пытка. Стоит попробовать хотя бы ради того, чтобы узнать себя: узнать, на что способна обиженная душа.
Девушка позвонила Тайлеру, быстро сообщив, что из колледжа ее забрала Дженна и что сегодня они не смогут встретиться — ей надо встретиться с отцом. Локвуд расстроился, но углубляться не стал. Он и не умел вдаваться в подробности… С Бонни разве что только.
Гилберт примчалась в парк, зашла на какую-то всеми позабытую аллею, испачкала сапоги в грязи, растрепала волосы. Сбитое дыхание, наличие надписи — теперь главное дозвониться, сделать голос взволнованным и выровнять счет.
Деймон Сальваторе сам начал эту игру.
У нее остался его номер благодаря звонкам Дженны. Оставить номер заклятого врага — это же святое.
— Какого хрена тебе еще нужно? — не слишком ласковое приветствие, но другого ожидать и не стоило. Елена дозвонилась, правда, с четвертого раза, но дозвонилась. Страх сковал сердце, но теперь было поздно отступать.
— У меня проблемы! Я не могу сказать об этом Локвуду. Черт возьми, просто приезжай в долбанный парк!
Пауза. Кажется, он курит или пьет. Может, думает… Но скорее всего просто действует на нервы.
«Давай, сладкий, — разносится в мыслях Гилберт, — поддайся мне. Хотя бы раз!»
— Те ублюдки в парке — кажется, они нашли меня. Я сейчас в парке! Пожалуйста — это моя последняя просьба.
Он бросил трубку, оставив за собой шлейф недосказанности. Елена надеялась, что это все-таки утвердительный ответ. Нужно просто подождать.
Елена засекает время, садясь на скамейку. Елена думает, как бы расплакаться и сыграть первую и драматичную роль — роль жертвы.
3.
Спустя полчаса он объявляется. Елена видит его издали. Он встревоженный и рассерженный, но все такой же верный. Гилберт начинает казаться, что это сюрреализм, что это не он идет. Непоколебимый и ненавидящий все и вся вокруг себя Деймон Сальваторе бежит по просьбе какой-то там девчонки? Слишком уж фантастично.
Но человек, и правда, слишком уж непредсказуем. Он не просто выворачивает наизнанку все свои чувства и обещания. Он делает это постоянно. Изо дня в день. Из года в год. Из вечности в вечность. Идти вопреки своим приоратам и принципам, нарушать клятвы, рушить ожидания — кажется, что просто кто-то программирует нас на это.
Долгие полчаса ожидания окупаются, тем не менее. Елена за это время старалась расплакаться, но не получалось. Она вспоминала предательство отца, гибель матери, ощущение одиночества, — но слез не было. Словно кто-то выжал Елену досуха. Иссушил палящими лучами безразличия и рока. Словно уже все внутри перегорело.
Девушка быстро поднялась, увидев, что Сальваторе уже совсем рядом. Не получается выдавить слез, так хотя бы страх надо показать.
Страх. Обнаженный и искренний. Тяжелая задача.
Он остановился возле нее, внимательно оглядел на предмет увечий. Лишь грязная обувь и растрепанные волосы, — но это и не удивительно при сложившейся погоде.
— Ну и? — с предвзятостью, неверием и презрением. Елена смотрела на этого человека, начиная сомневаться в том, а была ли минувшая неделя реальностью? Невозможно так сочетать нежность и грубость, невозможно быть и благородным и жестоким, и бережным и свирепым. Но то, что он ненавидит ее — точно. Все эти избиения, крики и ссоры, которые всплыли неожиданно, закружили, порождая отчаяние и боль. Но не ту, что Елена испытывала, когда умерла Миранда. А ту, что испытывала, когда Доберман в последний раз толкнул ее в пропасть. Обжигающую, испепеляющую и медленно мучающую боль.
— Елена!
Вырвал из потока воспоминаний. Девушка вытащила телефон, нашла фотографию, показала Сальваторе. Она свести глаз с этого человека не могла — все еще не верила в двоякость его натуры.
