Работа над ошибками (СИ) - Клюшина Инесса (книги txt) 📗
Стас ей сам это разрешил и ничего не обещал, не давал гарантий…
Так кто виноват?
— Хотела все семью, детей… Получит по полной эту семью у мормона…
— Ты с ней поговори все-таки, Стасон…
— Бл. дь, Дим! — заорал Стас и стукнул кулаком по столу. Блюдце с огурцами, стоящее на краю, упала на пол и разбилось, но ни Стас, ни Димыч даже не дрогнули от неожиданного звона, — все, не говори мне о ней…не говори…Ну, пусть живет себе и живет. Пусть будет счастлива! Она ж так хотела стать счастливой.
Димыч вздохнул, подпер щеку ладонью.
— Я не стал…не стал ничего говорить ей. То есть только начал… а вишь как все… — слова ничего не значили, да и не было подходящих. Наваливалась тоска — Стас не терпел это чувство, но теперь оно было сильнее его.
И жизнь была сильнее его. Она тысячи раз лишь радостно щелкала Стаса по носу, а теперь забивала огромный кол в его сердце.
Но Стас не утратил самокритичности. Отчасти сам виноват в произошедшем. Не подстраховался. Возомнил о себе, что самый лучший…
А ты — один из многих. И не нужно мнить большего. Пусть в чем-то успешнее и счастливей, но жизнь пишет огромные полотна, и ниточки судеб тянет не только от самых благополучных. И режет капризная художница любую счастливую судьбу на корню…
— Не говори мне, Дим, о ней. Не говори, — твердил Стас, наливая себе водки. Димыч не произносил ни слова.
Глава 30
Дай руку на прощанье,
А слез не будем.
Есть дар — воспоминанье,
Давай его хранить.
Есть детское прозренье
И в нынешней поре.
Есть к миру снисхожденье
В его плохой игре.
Пусть нам разнимет руки
Судьба. Чем спорить с ней,
Докажем, что в разлуке
Объятие сильней.
Несчастен тот, кто плачет.
Гони унынья тень.
Судьба всегда припрячет
Свечу на черный день.
Шарлотта Бронте «Расставание» (в сокращении)
Двадцать восьмого декабря Стас вернулся в город. Он уехал к родителям, решив проветриться в родной столице и встретить с семьей Новый год. Мама с отцом обалдели немного: раньше такого за сыном не водилось.
Стас походил по знакомым с детства улицам, сходил с сестрой в боулинг и парочку хороших клубов. Муть.
Но до Нового года он все-таки в Москве не остался. Потянуло назад, домой.
А еще сеструха начала толкать речи о правильном ведении бизнеса. Несколько дней это бесило Стаса, и они спорили, как обычно. Через дня три спорить с ней Стасу надоело, он начал отмалчиваться, пока самая умная в семье поучала брата.
И, наконец, Стас не выдержал. Заявил семье, что бизнес без него горит и свалил из Москвы раньше положенного.
Дальше, двадцать девятого, совершил весьма нелогичный поступок. Зашел в подъезд Вероники, поднялся на второй этаж и нажал на кнопку звонка. Никто ему не открыл, Стас даже не услышал лая Жужика из-за двери.
Вышедшая, к его везению, соседка сообщила: Вероники давно нет.
Переехала к мормону, видно. Чтобы Стас не доставал.
Оно и к лучшему. Не хочет встречаться — не надо.
У Туза уже вовсю грохотала музыка. Стас приехал поздравить часов в десять утра, а здесь — полный кипиш. Что будет, когда куранты пробьют двенадцать, боялся представить.
Заходить не хотелось. На душе Стаса скребли кошки, но он пересилил себя и шагнул в огромный зал, который сразу оглушил его светом, звуком, запахом. Пахли розы; пахли ароматические палочки с корицей из зала с; пахло водой из бассейна и огромным количеством ароматизаторов.
Стас сразу же увидел Туза, идущего ему навстречу.
— С наступающим, мой мальчик! Приехал проведать старика?
— Доброе утро, Алексей Георгиевич.
— А что случилось? Нут-ка, пойдем, — проницательный Туз открыл дверь залы, и они вышли в коридор.
По мановению руки Туза, сидевший там, что-то нажал на своем пульте, и картина на стене отъехала в сторону, обнажив стальную дверь.
— На случай серьезных разговоров, — пояснил Туз, с наслаждением разглядывая чуть растерявшегося Стаса. Тот видел эту картину сто раз, но не подозревал, что за ней может что-то скрываться.
— Иногда хочется побыть в одиночестве. Или разговор настолько серьезный, что следует избежать все рядом находящиеся уши, — Туз уверенно повернул ручку двери.
Комната походила на кабинет делового человека: огромный стол красного дерева, кресла, большой книжный шкаф, мягкий уголок, и рядом — стол с кофеваркой и чайником. Стас дивился: на Туза это было так не похоже! Впрочем, не похоже на того Туза, которого знал Стас, вернее, каким Туз хотел казаться.
— Наливай кофейку, он всегда свежий. Что-то плоховато выглядишь. Обычно бодрячком тебя вижу, а сейчас ты того…не очень. Что-то случилось?
— Нет, все нормально, — Стас потянулся за чашкой.
— Рассказывай, мой мальчик. По бизнесу никаких сплетен о тебе не слышал, значит, личное. Как поживает твоя учительница?
— Я… мы расстались, — Стас поставил чашку с кофе на столик. Пить его расхотелось, несмотря на аромат: Туз знал толк в кофе.
— И ты выпиваешь? Что ж, ничего необычного, кроме того, что раньше ты не пил из-за таких пустяков. Или не пустяк?
— Алексей Геннадьевич, я завязал.
— Да понял уже, понял… Подарок хочешь вручить старикану?
— Д-да, — Стас все мял небольшую коробку в руках, забыв о ней, — с праздником хотел поздравить…
— Положи. Сядь в кресло!
Стас как по команде выполнил приказ.
— Так-то лучше, — кивнул Туз, рассматривая лицо Стаса, — а почему расстались?
— Они нашла другого.
Туз покачал головой.
— А эта-то куда отправилась, за какой любовью? Сказала?
— Она по телефону сообщила, что замуж выходит.
— Но ты ее увидел? — Туз потянулся за сигарой. Коробка с ними лежала на столе.
— Нет. Не видел. Все было хорошо, и вдруг…
— Так не бывает, — Туз медленно подносил зажигалку к сигаре, — не бывает, чтобы на ровном месте. Хотя… женщины — опасные создания. Не стоит переживать из-за них, мой мальчик.
— Да…
— Впрочем, я много говорю глупостей. Старый стал…
— Алексей Георгиевич, вы…
— Стас, сколько тебе годков?
— Тридцать четыре.
— Возраст Христа ты прошел, — усмехнулся Туз, — а мне — шестьдесят седьмой идет. В два раза старше тебя. Недалеко от семидесяти. Так что честно могу сказать, что я старый.
Туз задумался и, лениво поднеся сигару к губам, просидел некоторое время в молчании. Стас отхлебнул кофе и зажмурился: такой крепкий он был у Туза.
— А старики склонны к сентиментальности. Слыхал? Дурацкая болячка. Сидишь иногда, смотришь на отдыхающих в бассейне, а сам вспоминаешь, вспоминаешь…Я по молодости был чем-то похож на тебя. Но более дерзким, более нахрапистым и безжалостным. Стремился к власти. Мне было двадцать…двадцать один… Учился тогда на учителя биологии и географии, был влюблен… Да-да, Стас, старый Туз должен был быть учителем. Но — не стал. Об этом — другая история, — Туз с удовольствием затянулся, выдохнул дым в потолок, — Хочется рассказать об Оксане…
Стас ничего не имел против.
— Мы учились вместе, — неторопливо и обстоятельно, словно сказкой, делился Туз своей историей, — обычная девушка, ничего примечательного, но мне она нравилась. Не знаю, почему. Все хотел подойти, пригласить на танцы. Не подошел. После, думал, после… Скоро она кого-то встретила. Ну, там, студенчество, все дела. Позже меня из университета попросили, и началась совершенно другая жизнь. Я сто раз забыл об Оксане. Но вот как меняется человек: лет пять назад вспоминать стал чаще. Решил разыскать, благо у меня ж связи, ты знаешь… Иголку в стоге сена найдут. Хотелось пообщаться, так, вспомнить юность, какая уж любовь, правда? Слишком много лет прошло, многое произошло, я не двадцатилетний студентик великой страны, и она — уже бабушка, наверно. Нашел.
Стас глянул на Туза, почувствовав недоброе.
— А она два года как умерла, Стас. У нее дети, даже внуки, жизнь прожила, что говорить, достойную. Учителем биологии проработала всю жизнь, представляешь? Вот почему я так заинтересовался твоей учительницей. Мотай на ус, мой мальчик. Гордость — гордостью, и обида — обидой, но однажды можно не успеть…
