Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
А теперь вот все зашло дальше некуда. Жуткая и жгучая необратимость опаляла вены, душу и сердце. В мыслях отчаянно прогонялись возможные планы примирения, но они исчезали так же быстро, как и появлялись. Вряд ли можно что-то исправить.
Елена подходила к выходу парка, погруженная в свои мысли. Деймон Сальваторе не покидал ее сознания, а слова Тайлера Локвуда о любви отходили на второй план, постепенно теряя свою значимость. Ну, любит, и что? Отец вон тоже говорил, что любит, а в итоге бросил свою дочь с прикованной к постели матерью.
Любит. Слова ничего не значат в мире. Хотя вот слова Деймона о заклятых врагах, золоте, черноте, позолоте и ненависти весят намного больше. В их неотвратимости Елена не сомневается. Как не сомневается и в том, что Деймон вскоре нанесет удар, чтобы отыграться за этот спектакль.
Елена отчаялась еще больше: теперь она будет как на пороховой бочке. В ожидании нового сокрушительного взрыва. Может, еще более жестокого, чем предыдущий.
Девушка решила выкинуть из мыслей Деймона на какой-то момент. Ей стоит добраться до остановки и поехать домой. А уж потом думать, как все объяснить Тайлеру, стоит ли ему вообще рассказывать. Гилберт перестала смотреть себе под ноги, переведя взгляд на выход из парка.
И идти тоже перестала.
В голове пронеслась куча мыслей: сначала не очень приятные воспоминания, потом — вчерашняя надпись, потом — подстава Сальваторе, а теперь вот осознание неизбежности — гости из прошлого все той же сворой стояли у выхода, впирая в свою жертву свирепые и злые взгляды. У одного из них под глазам красовался очень некрасивый шрам. Жаль, что Деймон не выбил ему этот глаз!
Деймон! Вот судьба и отомстила за вчерашнюю выходку. Теперь-то он вряд ли появится.
Елена сглотнула, медленно оглядывая всех, с ужасом осознавая, что в парке никого нет. Со дня на день праздники — все готовятся.
— Получила наше послание, красавица? А видеть нас — рада?
Она не помнила, что было раньше — мысль или действие. Она помнила только то, что ринулась вглубь парка, совершенно не взвешивая никаких аргументов и ничего не обдумывая.
Она бежала, оглядывалась; с ужасом видя, что за ней все еще гонятся, мчала вперед еще быстрее. Сердце ее готово было вот-вот вырваться, так сильно оно билось, а слезы уже опаляли солью кожу лица. Елена боялась теперь еще сильнее, чем боялась Деймона. Тот хоть и ублюдок, но мстит морально, а не физически, да и сексуально озабоченным его не назовешь. А тут!
Под ногами мялись гнилые листья. Сапоги промокали, напитываясь влагой грязных луж. Деревья стали казаться выше и мощнее, будто они были заодно с этим ублюдками, у которых в штанах что-то зачесалось. Елена оглянулась еще раз, убедившись, что бежит она медленно, что ее вот-вот схватят, и тогда уже пиши пропало. Она в мыслях не могла сосредоточиться ни на чем: не могла придумать план своего спасения, не могла сконцентрироваться на том, куда бы бежать и у кого просить помощи. Она лишь мчала вперед, ведомая страхом и инстинктом самосохранения, углубляясь в чащу парка. Было бы здорово, если бы это был Тайлер. Ну, как в первую их встречу. Но Локвуда рядом не было. Деймон же больше не придет. Придется самой выкручиваться.
Девушка обернулась, чтобы посмотреть страху в глаза, но в это время зацепилась за выступающий корень дерева и с криком рухнула на землю, в объятия осенней гнили и холодного асфальта. Шатенка уперлась руками в землю, чтобы подняться, но кто-то схватил за ноги, рывком переворачивая девушку на спину.
Елена узнала его. Он был единственным, кого Доберман не тронул.
— Помнишь меня? — ядовито возле самого уха. Елена вскрикнула, ощущая, что сердце ее уже проломило ребра и теперь разрывает кожу по швам. Девушка стала брыкаться, а с ее губ стали слетать стоны протеста и беспомощности. Это завело преследователя. Он распял Гилберт, придавив ее руки к асфальту.
— Да не брыкайся ты! — шептал он, пытаясь уместиться меж ног Гилберт. — Порезвимся и отпустим. Тебе еще понравится!
Елена выгнулась дугой, а мир перед ее глазами стал размываться из-за слез, бессилия и отчаяния. Перед глазами пронеслась вся жизнь, а все тело будто парализовало, словно его свела судорога.
Но Гилберт, может, и не стала бы протестовать, если бы ее поймали еще неделю назад. Теперь же желания жить в ней было хоть отбавляй. Она услышала приближающиеся шаги, быстро осознала, что четырех ей уж точно не одолеть, а вот с одним можно еще справиться.
Она посмотрела ублюдку в лицо, привлекая его внимание дерзостью и настырностью взгляда. Теперь, после вчерашнего представления перед Деймоном, Елена уже не боялась имитировать эмоции. Она воспользовалась секундным замешательством нападавшего, а потом плюнула ему в лицо, быстро отталкивая его и пытаясь подняться. Он попытался задержать ее, но Мальвина, ведомая то ли какими-то инстинктами, то ли воспоминаниями из фильмов, коленом вмазала ублюдку по самому больному месту. Теперь-то ему точно надо будет обращаться к врачу.
Шаги становились еще более слышимыми. Елена скинула с себя ублюдка, поднялась и рванула вглубь. Она совершила огромную ошибку, когда свернула с тротуара и ринулась вглубь, в чащу деревьев. Там, среди высоких, голых и огромных деревьев, затеряться было сложнее. Листья под ногами, пропитанные влагой и грязью, замедляли шаг, погружая Елену в свое болото. Отсутствие людей морозило кровь в венах, и лишь дикий страх заставлял бежать быстрее и быстрее.
Теперь она не сомневалась, что живую они ее не отпустят.
Она зацепилась за ветку, больно ударившись предплечьем и процарапав кожаную куртку, которую ей когда-то подарила Миранда. Когтистые ветки сорвали легкий шарфик с шеи, болотная жижа поглощала обувь, бежать становилось все сильнее. Оглянувшись, Елена увидела три фигуры, которые побежали в разных направлениях. Одна из них кинулась за девушкой.
Гилберт снова помчалась вперед. В самом сердце парке должна была находиться заброшенная церковь — Елена ведь хотела на исповеди, знала о церквях и часовнях, была истовой католичкой. Там она и мечтала найти спасение. После предательства отца и гибели матери господь не должен оставить ее.
Девушка прибавила шагу, чувствуя, что начинает колоть в боку, что ноги ужасно болят, и если Елена пробежит еще минуты две, то рухнет навзничь прямо в эту грязь. Она рванула к церкви, быстро поднялась по ступенькам и, захлопнув ветхие двери, прижалась к стене. Ей еще никогда так страшно не было. Самое отвратительное во всей сложившейся ситуации было то, что теперь Елена понятия не имела, как ей дальше быть. Нащупав телефон в кармане, она поставила его сначала на беззвучный, а потом стала набирать «911», чтобы вызвать помощь. В этот момент она услышала шаги, выронила телефон, испугавшись так, что руки затряслись, а потом хотела было ринуться куда-нибудь вглубь церкви, да вот только не смогла. Одна рука зажала ей рот, а другая мертвой хваткой прижала к телу нападавшего. Елена подумала лишь об одном: «Все кончено».
— Т-ч-ч, не кричи, — шепотом над самым ухом. Девушку парализовало от страха. Слезы брызнули из глаз. Елена не узнала шепот.
Она узнала хватку и замерла в кататонии. Ее тело было напряжено. Каждая мышца стала тверже мрамора от страха и беспомощности. И в душе раненой птицей трепеталось неверие. Оно билось внутри, подыхая в какой-то безумной агонии. Не может все быть так.
В жизни такое не происходит.
— Закричишь, — голос пробирался в душу, вызывая дрожь и еще большее оцепенение, — и нас порежут на бифштексы.
Девушка замерла, зажмурилась. Она слышала, как разрывается ее сердце на маленькие лоскуточки. Эти лоскуточки падали на пыльный пол и таяли, как лед при жарком солнце.
Елена сделала глубокий вдох, резко отводя руку за правое плечо — к шее неизвестного. В голове и в сердце был хаос. Ни одной здравой мысли, ни единого цельного чувства. Тело как нерв реагировало на любые раздражители: ветер за дверью, крики птиц, шуршание опадавших листьев и крепкие, практически стальные, объятия.
