Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
Голоса все громче. Теперь уже не так-то просто унять дрожь и сохранить ровное дыхание.
— Хочешь снова меня оскор…
— Я не знаю, — перебивает он. Его дыхание тоже сбивается. Елена не знает почему. Боится догадаться. — Я ничего не знаю, — повторяет сквозь зубы, едва не срываясь на крик, — ничего не контролирую и нихуя не понимаю, когда ты рядом.
Ее сердце останавливается, а боль, смешанная с чем-то приятным, разливается по всему телу. Она ищет в его взгляде подвох, ищет усмешку или что-то еще в этом роде, но не находит. Она только чувствует: чувствует, как сердце замирает, как руки Сальваторе с поясницы плавно передвигаются выше — скользят вдоль позвоночника. Ощущает взгляд: обезоруживающий и обескураживающий. Она чувствует себя обнаженной. Вновь. Но уже обнаженной не в плане своих слабостей, а в плане физического влечения, которое обрушилось спонтанно, внезапно и полностью разрушило весь ее прежний мир.
Шаги уже возле самой двери.
— Она там! — слышится с той стороны, а Елена не в состоянии оторваться от мужчины, который раздевает ее в своих мыслях, который прижимает ее к себе все плотнее и плотнее. Прижимает так, что не остается возможности дышать.
Дверь стали дергать.
— Открой дверку, милая! Мы тебя не тронем, — заискивающий голос разбивает единение. Елена снова напрягается, снова готовится бежать, драться и сопротивляться.
— Открой дверь, паршивая сука! — этот голос не такой ласковый. Елена знает его обладателя. Именно ему она плюнула в лицо.
— Все катится в ебеня, когда ты появляешься, — шепчет Доберман. Это правда. И это единственный ответ, который сейчас требуется.
Дверь вышибают. Свет врывается в исповедальную вместе с чужими запахами. Сальваторе разрывает зрительный контакт, выпускает Елену из своих объятий и рушит всю сакральность момента. Душу надвое раздирают страхи: с одной — эти ублюдки, страдающие, по-видимому, недостатком женского внимания, с другой — Сальваторе, и его признание, к которому оба не были готовы. Деймон прижимает девушку спиной к стене, защищая ее и подставляясь под удар. Елена же чувствует себя опустошенной и иссушенной.
— Я же сказал: отъебитесь от нее!
Они что-то прокричали в ответ, но Елена не услышала. Она увидела, что в воздухе блеснуло лезвие ножа, а потом крики и маты смешались. Пока Сальваторе отбивался от троих, четвертый ринулся к причине сегодняшней заварушки и за волосы вытащил ее из исповедальной. Драться в церкви кажется кощунством. Елена теряет веру, когда ее придавливают к полу, нагло раздвигая ей ноги.
— Отпусти ее, тварь! — слышится голос Деймона. К его крику никто не прислушивается. Девушка кричит, пытаясь вырваться, но ее сил недостаточно. Она не видит Деймона — только слышит возню.
«Все кончено», — вновь проносится в мыслях, разрывая последние остатки надежды. Сердце снова забилось отчаянно. Было бы глупо погибнуть после такого примирения с Доберманом.
— Нет! — вырывается из горла. Она слышит, как Деймон пытается отбиться, но у нее не получается даже взглянуть в его сторону. Шум разрывает звук рвущейся ткани. Елена сопротивляется, но руки этого ублюдка уже изучают ее тело. Она зубами в остервенении вцепляется в плечо противника, желая прокусить побольнее. В отдалении слышит снова какие-то звуки, но уже не может определить или различить их. Насильник ее отталкивает, со всей силы бьет наотмашь по лицу. Елена теряет сознание, обмякая на полу.
Темнота вновь ее поглотила.
В темноте спокойствие.
3.
Она просыпается благодаря запаху нашатырного спирта. Головная боль такая, что с губ девушки срывается стон. Потом в ее спокойствие врывается шум: звуки серен, чьи-то голоса, чей-то плач. Девушка открывает глаза: размытое изображение плохо дает понять, что случилось. Гилберт ощущает, что к сумасшедшей головной боли приплюсовывается еще и тошнота.
Воспоминания врываются как смерч. Девушка делает глубокий вдох, резко поднимаясь и оглядывая себя. Она укрыта чьей-то кофтой. Елена скидывает ее с себя, оглядывая собственное тело. Только порватая блузка, но больше нечего. Ошарашенно Гилберт оглядывается. Постепенно изображение становится более четким, а тошнота и головная боль — более сильными.
— Сейчас пройдет. Я вколола тебе лекарство.
Елена поворачивается в сторону, видя рядом с собой пухлую и добрую женщину, протягивающую скинутую кофту. Сама же девушка находится в машине скорой помощи, возле которой стоит плачущая женщина. Отлично! Только ее в сводках новостей не хватало.
Шатенка кутается в кофту, даже не задумываясь, чья она. Ей надо бежать, надо куда-то бежать, потому что те ублюдки снова выследят ее. Она вылазит из машины, прежде чем ее успели бы остановить, вырывается вперед, оглядывая пространство.
Вокруг полицейских машин больше чем 22 ноября 1963 года, когда Кеннеди решил посетить Даллас. Репортеров, к счастью, не было, но зевак собралось уж достаточно. Стояло две машины скорой помощи, и весь народ был настолько поглощен процессом, что Елену, казалось, вовсе и не замечали. Полицейские что-то записывали, составляли протоколы и допрашивали Сальваторе. Девушка увидела его, вспомнила все его слова в той исповедальной.
Ее душа отчаянно рвалась к нему. Ее тело оставалось недвижимым.
— Ох, ты моя маленькая девочка! — Дженна обняла свою племянницу, развернув ее к себе. Елена вновь ощутила приступ тошноты, но справиться с физическим недомоганием смогла. Пока Дженна по-матерински прижимала ее к своей груди, Елена продолжала оглядываться, с ужасом замечая, что окончательно стемнело и очень уж похолодало.
— Не волнуйся, — Соммерс отстранилась. Она утирала слезы, с любовью оглядывая любимую и единственную родственницу. — Этих ублюдков задержали! Теперь они больше не будут тебя преследовать!
— Задержали? — переспросила Елена, впервые концентрируя внимание на тете.
— Да. Уже два час собирают показания и составляют протоколы.
Гилберт небрежно оттолкнула Дженну, отходя и осматриваясь. Девятнадцать лет живет, книжек прочла уже столько, сколько и филологу не снилось — а в подобную ситуацию попала только в первый раз! На страницах романа все было как-то просто и спокойно. А Елена чувствовала себя разбитой, уставшей и проданной. Вся эта история теперь ее жутко вымотает, пока будут идти судебный процесс и разбирательства.
Шатенка вновь наткнулась на взгляд Сальваторе. В этот раз он тоже смотрел на нее. Смотрел, скуривая очередную сигарету. Смотрел не так, как в исповедальной, но и не так, как вчера в парке. Девушка же вновь не могла оторвать взгляд от этого мужчины. Он спас ее в очередной раз. И если в прошлый раз все закончилось относительно безобидно, то в этот раз был просто сюжет для какого-нибудь боевика.
Елена вырвалась из объятий Дженны во второй раз и, не разрывая зрительного контакта с Сальваторе, пошла ему навстречу. Он курил, стряхивая пепел, рассматривая неблагодарную девчонку в его кофте. Девушка уверенно шла вперед, совершенно не отдавая отчет в своих действиях.
Она подошла за какие-то пару секунд и вновь почувствовала себя ребенком, которого прилюдно отчитала мать. Запах сигарет смешивался со свежим воздухом и проникал в легкие жертвы, на чью жизнь покушались. Девушка была рада, что полицейские пока что ее не трогают, но ей становилось тошно от мысли, что вся ночь для допросов еще впереди.
— Придется рассказать Тайлеру о нашем приключении, — произнес Деймон. Его голос такой же как и всегда: спокойный, уверенный и бесстрастный. Может, того разговора в исповедальной и не было вовсе? Может, это лишь галлюцинация?
Тогда почему Сальваторе тоже чувствует себя отчитанным прилюдно ребенком?
— Он едет? — ей было плевать, едет Локвуд или нет. Ее интересовало другое: были слова Сальваторе правдой или очередным блефом, чтобы изменить счет игры.
— Да, — апатично и беззаботно ответил Доберман, пожимая плечами. — Скоро будет.
Она оглядела его. Фингал под глазом, разбитая губа и разбитые кулаки. Елена смотрела на руки своего защитника, снова выпадая из контекста мира, снова погружаясь в потоки своих чувств к этому человеку. Теперь, когда она немного пришла в себя от шока и паники, она понимала, что даже если тот разговор был правдой, вряд ли он будет играть хотя бы эпизодическую роль в их отношениях. То признание — лишь объяснение своего поведения, своих необдуманных и иррациональных поступков, но никак не шаг к примирению. Может, оно и хорошо, что их общение нестабильно, что оно скачкообразно и эмоционально — ведь только так они могут понять друг друга. Но сейчас Елена была настолько вымотанной, что она готова была отказаться от этой импульсивности. Потому что после страсти не остается ничего. Даже пыли.
