Скелеты в шкафу. Драматичная эволюция человека - Таттерсаль Иэн (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Во-первых, с течением времени метательные орудия развивались и гоминиды становились все более и более опасными хищниками. Обладание оружием, способным убивать на расстоянии, способствовало возникновению между разными группами гоминидов невиданной доселе конкуренции. Возможно, под ее влиянием у них развивались поведенческие склонности, схожие с теми, которые демонстрируют шимпанзе в сложных природных условиях — они вступают в организованные конфликты с соседними группами себе подобных. Подобное антагонистическое взаимодействие должно было запустить очень сильный механизм внутригрупповой селекции, победить в которой могли только особи, демонстрировавшие наиболее успешное поведение, а также обладавшие соответствующими физическими или умственными свойствами. Однако сложно поверить, что в ближайшее время археологическая летопись пополнится настолько, чтобы это предположение можно было проверить.
Во-вторых, наличие материальной культуры, то есть огня и, скорее всего, умения шить одежду и строить жилища, позволяло популяциям гоминидов расселяться на более широкие территории в благоприятные времена. Минусом такой экспансии было то, что популяции становились более уязвимыми для географических и демографических факторов, если (вернее, когда) условия окружающей среды ухудшались. Это приумножало изолирующий эффект фрагментации, и в этом смысле материальная культура могла становиться дополнительным фактором влияния на обновление популяции и эволюционные изменения гоминидов.
Назад к истокам
В чем бы ни была причина, очевидно одно: мозг наших вымерших предков начал увеличиваться через много столетий после того, как они переселились на открытые равнины. До этого момента эволюция гоминидов ничем не отличалась от развития любой другой успешной группы млекопитающих. Лишь гораздо позже, когда наши предки уже имели современную форму тела, возникла тенденция к росту головного мозга. А что же насчет ранних двуногих гоминидов, которые изобрели первые каменные орудия? Как мы знаем, Реймонд Дарт и его последователи связывали переход к бипедальности с их хищническим (если не сказать кровавым) образом жизни. Более поздние и здравые рассуждения привели к возникновению другой концепции. Как уже отмечалось ранее, кучи разбитых человеческих и животных костей в пещерах Южной Африки могли быть образованы не могучими охотниками, а скромными падальщиками. Этот вид деятельности прекрасно подходил австралопитекам, недавно переселившимся в новую опасную среду обитания. Не существует почти никаких свидетельств, указывающих на то, что наши предки были суровыми охотниками, какими они виделись Дарту. Но на огромных просторах Африки, в ее кустах, перелесках и зарослях травы, рядом с гоминидами жили настоящие хищники, которые явно не могли пройти мимо медленных двуногих приматов.
С кем же можно сравнить наших самых ранних предков? Высшие обезьяны, на сходство с которыми обычно указывают, как правило, живут в лесах и, учитывая сегодняшнюю поредевшую фауну, почти не имеют естественных врагов (за исключением Homo sapiens). Кроме того, как показывает пример шимпанзе, они редко меняют свое поведение, даже оказавшись на открытой местности. Но переход к охоте сыграл большую роль для освоения нашими предками открытых пространств, а диетические эксперименты, которые они начали сразу же после этого, не идут ни в какое сравнение с пищевым консерватизмом шимпанзе. В связи с этим мои коллеги Донна Харт и Боб Суссман предположили, что ранних гоминидов гораздо точнее можно сравнить с приматами, проживающими на равнинах, такими как бабуины. Если вы помните, эта же идея лежала в основе приматологической модели, разработанной Клиффордом Джолли в 1960-х годах.
Обычно обезьяны живут небольшими группами, их можно сравнить с человеческими семействами, но бабуины из африканских саванн и макаки, занимающие ту же экологическую нишу в Азии, собираются в огромные стаи по нескольку сотен особей. По окрестностям они передвигаются особым строем, так, чтобы самые ценные для воспроизведения рода особи постоянно оставались внутри группы. В каждой четко структурированной стае идет непрекращающаяся борьба за статус, а среди самцов — еще и за доступ к репродуктивным самкам. Ни бабуины, ни макаки не демонстрируют кооперации или просоциальности, характерной для современного человека и отчасти для высших обезьян. Популяции этих приматов часто страдают от нападений хищников, несмотря на то что на ночь они забираются на деревья или неприступные скалы. Иными словами, они демонстрируют поведение не хищников, а жертв. Харт и Суссман полагают, что точно так же вели себя и небольшие, уязвимые и гораздо более медленные австралопитеки. Основываясь на окаменелых останках ранних гоминидов, мы можем сделать вывод, что они действовали по принципу бабуинов и проводили часть времени на открытых равнинах, а часть — в безопасном лесу. Можно предположить, что они также жили большими группами, защищавшими самых ценных особей за счет тех, которыми можно было пожертвовать. Если все было именно так, то они значительно отличались от своих далеких потомков и по социальной организации, и по поведенческим наклонностям.
Тем не менее тот факт, что и производство каменных орудий, и навыки охоты с ними появились во времена «двуногих обезьян», указывает, что существенные когнитивные изменения начались задолго до того, как на эволюционную сцену вышел род Homo. К сожалению, сегодня у нас нет никакой возможности узнать, каким образом гоминиды осуществили этот невероятный переход от состояния жертвы в статус охотника и сколько времени он занял. Ископаемая летопись не содержит достаточных доказательств, но в любом случае можно уверенно утверждать, что это превращение произошло на поведенческом, а не на анатомическом уровне. Однако данное утверждение уже относится к области догадок, а угадывать всегда тяжело. Например, некоторые ученые предполагают, что переход к рациону, основанному на животных белках, был осуществлен за счет «силового сбора падали», то есть гоминиды собирались в группы и отгоняли от туш животных других хищников, бросая в них камни. Если эта теория верна, то ранние гоминиды должны были существенно отличаться от современных шимпанзе, не умеющих бросать предметы далеко. Тот факт, что некоторые первые австралопитеки имели анатомию плеч, крайне схожую с обезьяньей, также указывает на то, что броски получались у них не очень хорошо. В таком случае можно было бы предположить, что «силовой сбор падали» возник на более поздних этапах их развития. Но, так как у нас по-прежнему отсутствует живая модель для сравнения, мы снова вступаем в область догадок.
Наше представление об австралопитеках существенно расширилось в 2010 году благодаря описанию нового грацильного вида Australopithecus sediba, найденного в обвалившейся пещере Малапа недалеко от Йоханнесбурга. Возраст находки составил 2 миллиона лет. Australopithecus sediba был описан как промежуточное звено между австралопитеками и Homo, хотя некоторые предпочитают рассматривать его как доказательство того, как много человеческих черт могли иметь австралопитеки. Основное сходство состоит в строении его таза (узкого и не сильно расширяющегося кверху, в отличие от окаменелостей из Хадара и Стеркфонтейна), сходного с тазовыми костями поздних гоминидов. Ситуация еще больше осложнилась после того, как мой коллега Йоэль Рак заявил, что между двумя скелетами, отнесенными к виду Australopithecus sediba, имеются явные различия, указывающие на присутствие более одного таксона. Единственный известный полный череп этого вида имеет объем, сходный с обезьяньим (420 миллилитров), и, кроме сравнительно мелких зубов, ничто в нем не указывает на какую бы то ни было эволюционную «продвинутость» по сравнению с остальными австралопитеками.
До тех пор пока палеонтологи не поймут до конца значение окаменелостей из Малапы (которые в нарушение меркантильной палеоантропологической традиции свободно доступны для изучения всем желающим), Australopithecus sediba будет служить нам напоминанием о том, какими разнообразными были гоминиды в конце плиоцена и начале плейстоцена. Одновременно с Australopithecus sediba в Старом Свете проживало еще как минимум шесть различных видов, разделенных на три эволюционных линии. Подобное разнообразие не было чем-то уникальным — оно отражало паттерн, существовавший с самых первых дней этого семейства и до вступления в силу рода Homo. Стандарт признания новых видов в палеоантропологии постепенно развивался. Давать новые имена старым окаменелостям по-прежнему было запрещено, но с новыми находками уже можно было экспериментировать.
