Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса - Кропоткин Петр Алексеевич (читать книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Такое движение в пользу общинного владения идет совершенно вразрез с современными экономическими теориями, согласно которым усиленная обработка земли несовместима с деревенской общиной. Но об этих теориях можно сказать лишь одно, — что они никогда не проходили чрез горнило фактического испытания: они целиком принадлежат к области отвлеченной теории. Факты же, имеющиеся пред нашими глазами, указывают, напротив, что везде, где русские крестьяне, благодаря стечению благоприятных обстоятельств, оказывались менее в когтях нищеты, и везде, где они находили сведущих и обладающих почином людей среди своих соседей, деревенская община способствовала введению различных усовершенствований в области земледелия и вообще в деревенской жизни. Здесь, как и повсюду, взаимная помощь скорее и лучше ведет к прогрессу, чем война каждого против всех, как это можно видеть из нижеследующих фактов. Мы видели уже (приложение XVI), как современные английские крестьяне, там, где уцелела община, обращали паровое поле в поля для бобовых растений и корнеплодных. То же начинается и в России.
При Николае I многие государственные чиновники и помещики заставляли крестьян вводить общественные запашки на небольших участках принадлежавшей деревне земли, с целью пополнения общинных хлебных магазинов. Подобные запашки, связанные в умах крестьян с наихудшими воспоминаниями о крепостном праве, были прекращены ими тотчас же после падения крепостного строя; но теперь крестьяне начинают кое-где заводить их по собственному почину. В одном уезде (Острогожском, Курской губ.) достаточно было предприимчивости одного лица, чтобы ввести подобные запашки в четырех пятых всех деревень уезда. То же самое наблюдается и в некоторых других местностях. В назначенный день общинники собираются на работу: богатые с плугами или телегами, а более бедные приносят на общественную работу лишь собственные руки, причем не делается никаких попыток высчитывать, сколько кто сработал. Впоследствии сбор с общественной запашки идет на ссуды беднейшим общинникам, — большею частью безвозвратно, — или же употребляется на поддержку сирот и вдов, или на ремонт деревенской церкви или школы, или, наконец, для уплаты какого-нибудь мирского долга [330].
Как и можно ожидать от людей, живущих при системе деревенской общины, все работы, входящие, так сказать, в рутину деревенской жизни (починка дорог и мостов, устройство плотин и гатей, осушение болот, оросительные каналы и колодцы, рубка леса, посадка деревьев и т. д.), производятся целыми общинами; точно так же земля сплошь да рядом арендуется сообща, а луга косятся всем миром, — причем на работу выходят старые и малые, мужчины и женщины, как это превосходно описал Л. Н. Толстой [331]. Подобного рода работы ежедневно происходят повсеместно в России; но при этом, деревенская община вовсе не чуждается современных земледельческих улучшений, когда ей по силам провести соответственные издержки, и когда знание, бывшее до сих пор привилегией богатых, проникает, наконец, в деревенские избы.
Мы уже указали выше, что усовершенствованные плуги быстро распространяются в южной России; но при этом оказывается, что, во многих случаях, именно деревенские общины содействовали этому распространению. Бывало и так, когда плуг был куплен общиною, что, после пробы его на участке общинной земли, крестьяне указывали на необходимые изменения тем, у кого был куплен плуг; или же сами оказывали помощь для устройства кустарной выделки дешевых плугов. В Московском уезде, где быстро пошла покупка крестьянами плугов, толчок был дан теми общинами, которые сообща арендовали землю, и сделано это было для специальной цели улучшения своего земледелия.
На северо-востоке России, в Вятской губернии, небольшие товарищества крестьян, путешествовавших со своими веялками (выделываемыми кустарями в одном из уездов, изобилующих железом), распространили употребление этих веялок у себя и даже на соседние губернии. Широкое распространение молотилок в Самарской, Саратовской и Херсонской губерниях является результатом деятельности крестьянских товариществ, которые могут купить даже дорогую машину, тогда как отдельному крестьянину такая покупка не под силу. И в то время, как почти во всех экономических трактатах заявляется, что деревенская община обречена на исчезновение, как только трехпольная система будет заменена плодопеременной, мы видим, что в России многие деревенские общины берут на себя инициативу введения именно этой плодопеременной системы, так же как они сделали в Англии. Но прежде, чем перейти к ней, крестьяне обыкновенно отводят часть общинных полей для производства опыта искусственного травосеяния, причем семена покупаются миром [332]. Если опыт оказывается успешным, крестьяне не затрудняются сделать новый передел полей, чтобы перейти на четырехпольное, пятипольное или даже на шестипольное хозяйство.
Эта система практикуется теперь в сотнях деревень Московской, Тверской, Смоленской, Вятской и Псковской губерний [333]. А там, где возможно для этой цели уделить некоторое количество земли, общины отводят участки для разведения фруктовых насаждений.
Кроме того, общины довольно часто предпринимают постоянные улучшения, как осушение и орошение. Так например, в трех уездах Московской губернии, в значительной степени носящих промышленный характер, в течение последних десяти лет (1880–1890), были выполнены в широких размерах работы по осушению не менее чем в 180–200 различных деревнях, причем работали заступом сами общинники. На другом конце России, в сухих степях Новоузенского уезда, было воздвигнуто общинами больше 1000 плотин для прудов и копаней, и вырыто было несколько сотен глубоких колодцев. В то же время, в одной богатой немецкой колонии, на юго-востоке России, общинники — мужчины и женщины — работали пять недель подряд над возведением плотины, в три версты длиною, для оросительных целей. Да и как могли бы бороться с сухим климатом изолированные люди? И чего могли бы они достичь личными усилиями в ту пору, когда южная Россия страдала от размножения сурков, и всем землевладельцам, богатым и бедным, общинникам и индивидуалистам, пришлось прилагать работу собственных рук, чтобы предотвратить бедствие? Полиция в таких случаях не поможет, и единственным средством является объединение.
Как известно, в царствование Николая II была сделана министром Столыпиным попытка в больших размерах уничтожить общинное землевладение и перевести крестьян на хуторские или отрубные участки. Много усилий и много государственных денег было потрачено на это, — по-видимому, с успехом в некоторых губерниях, особенно на Украине. Но война и последовавшая за нею революция так глубоко потрясли всю жизнь деревни, что в настоящую минуту невозможно дать сколько-нибудь определенный ответ относительно результатов этого государственного похода против общины.
Сказавши так много о взаимной помощи и о поддержке, практикуемых земледельцами «цивилизованных» стран, я вижу, что мог бы еще наполнить довольно объемистый том примерами, взятыми из жизни сотен миллионов людей, живущих более или менее под начальством или покровительством более или менее цивилизованных государств, но все-таки еще стоящих в стороне от современной цивилизации и современных знаний. Я мог бы описать, например, внутреннюю жизнь турецкой деревни, с ее сетью удивительных обычаев и навыков взаимной помощи. Пересматривая книжки моих выписок касательно крестьянской жизни на Кавказе, я нахожу самые трогательные факты взаимной поддержки. Те же самые обычаи я нахожу в моих заметках об арабской djemmâa, афганской purra, о деревнях Персии, Индии и Явы, о неделенной семье китайцев, о кочевьях полуномадов Средней Азии и о номадах далекого Севера. Просматривая заметки, взятые отчасти наудачу из обширнейшей литературы об Африке, я нахожу, что они переполнены подобными же фактами: здесь также созываются «помочи» для уборки посевов, дома также строятся при помощи всех жителей деревни — иногда, чтобы исправить разрушение, причиненное набегом «цивилизованных» разбойников; целые племена в некоторых случаях помогают друг другу в несчастии, или же покровительствуют путешественникам, и т. д., и т. д. Когда же я обращаюсь к таким трудам, как сводка африканского обычного права, сделанная Post'oм, то я начинаю понимать, почему, несмотря на всю тиранию, на все притеснения, грабежи и набеги, несмотря на междуродовые войны, на королей-людоедов, на шарлатанов-колдунов и жрецов, на охотников за рабами и т. п., население этих стран все-таки не разбежалось по лесам; почему оно сохранило известную степень цивилизации; почему эти «дикари» все-таки остались людьми, не опустились до уровня бродячих семей, подобно вымирающим оранг-утанам. Дело в том, что европейские и американские охотники за рабами, грабители запасов слоновой кости, воинствующие короли, матабельские и мадагаскарские «герои» исчезают, оставляя после себя лишь следы, отмеченные кровью и огнем; но ядро учреждений, обычаев и навыков взаимной помощи, выращенное родом, а в последствии деревенскою общиною, остается, и оно держит людей объединенными в обществах, открытых для прогресса цивилизации и готовых принять ее при наступлении того дня, когда вместо пуль и водки, они начнут получать настоящую цивилизацию.
