Необъятный мир: Как животные ощущают скрытую от нас реальность - Йонг Эд (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt, .fb2) 📗
Насекомые, например, часто делают страшные вещи, которые, на наш взгляд, должны причинять им невыносимую боль{328}. Поврежденную ногу они не поджимают, а наступают на нее со всей силой. Богомол продолжает спариваться с пожирающей его самкой. Гусеница, которую гложет изнутри личинка осы-наездника, упорно жует лист. Таракан, если представится такой случай, съест собственные потроха. Все эти примеры «позволяют с уверенностью предположить, что, если болевое ощущение и имеется, адаптивного влияния на поведение оно не оказывает», – писал Крейг Айзманн с коллегами в 1984 г.{329} Но, может быть, эти примеры говорят лишь о том, что насекомые готовы превозмогать боль? Может, тараканам и богомолам настолько важно получить питательный белок и размножиться, что они готовы терпеть муки, как терпят их спортсмены на соревнованиях и солдаты в бою? А может, гусеница не чувствует, что ее едят изнутри, потому что она все равно не сможет смягчить эту боль?
Вернемся еще раз к кальмару и осьминогу. Оба они головоногие, но уже больше 300 млн лет развиваются как две отдельные ветви, – примерно такой же временной промежуток отделяет млекопитающих от птиц. У них совершенно разные организмы и образ жизни, поэтому нет ничего удивительного, что и нервная система функционирует у них при травмах по-разному. А значит, вопрос не в том, ощущают ли головоногие боль, а в том, какие головоногие ее ощущают и как именно. То же самое относится к 34 000 известных видов рыб, 67 000 известных видов ракообразных и невесть скольким миллионам видов насекомых. Просто смешно рассматривать эти группы как однородные, если по опыту других чувств, таких как зрение и обоняние, мы знаем, что даже близкородственные виды могут воспринимать мир совсем по-разному.
Вместо того чтобы выяснять, существует ли боль в принципе, стоит задаться вопросом, который сформулировала в нашей беседе Кэтрин Уильямс: «При каких условиях и в случае каких стимулов быть способным на боль, испытывать ее и демонстрировать ее оказывается выгодно?» И тут мы обнаружим, что у норного голого землекопа боль проявляется совсем не так, как у охотящегося на скорпионов хомяка, а у «длиннорукого» осьминога – совсем не так, как у «короткорукого» кальмара. Скорее всего, мы увидим разные формы боли у общественных животных, которым есть кого звать на помощь, и у одиночек, вынужденных полагаться только на себя; у живущих недолго и потому имеющих мало шансов снова наступить на те же грабли и у долгожителей, у которых таких шансов предостаточно. И мы совершенно точно убедимся, что боль может очень сильно варьироваться у животных, вынужденных выдерживать экстремальные температуры – от испепеляющего жара до ледяного холода.
5
До мурашек
Тепло
Мне холодно. Снаружи ласковые осенние +24 ℃, но я нахожусь, по сути, в большом холодильнике, где температура снижена до +4 ℃. Это помещение, специально оборудованное для зимней спячки, – имитирующее темноту и холод, в которых зимующее животное проводит зиму. Поскольку я, судя по всему, не способен выбирать правильную одежду для командировок, сюда я прибыл в тонкой футболке и теперь инстинктивно тру побледневшие из-за оттока крови голые предплечья. Одетая куда более уместно Мэдди Джанкинс тем временем запускает руку в ящик с бумажной стружкой и вытаскивает меховой шар. Это тринадцатиполосный суслик, который лежит, свернувшись в клубок размером и весом примерно с грейпфрут и прикрыв нос хвостом. Он похож на крупного бурундука затейливого окраса: через всю спину тянутся тринадцать черных полос с пунктиром из белых точек на каждой. Я вижу этот узор, потому что мои глаза воспринимают красный свет, заливающий помещение. Суслик этот свет не различает – да и глаза у него в любом случае плотно закрыты. Сейчас середина сентября, впереди долгая зимняя спячка.
Спячка – это не сон, а гораздо более глубокое состояние бездействия, которое позволяет суслику пережить суровую североамериканскую зиму. В этот период метаболизм у него практически полностью прекращается[107]{330}. Джанкинс осторожно перекладывает животное в мою обтянутую латексной перчаткой руку, и я поражаюсь его неподвижности. В нем нет ни малейшего признака нервозной суетливости, свойственной грызунам. Его бока, которые должны ходить ходуном от судорожного дыхания, даже не шелохнутся. Сердце, которое летом бьется с частотой по крайней мере пять раз в секунду, сейчас выдает пять ударов в минуту{331}. «Обычно в этом шаре жизнь так и бурлит, но не сейчас, – говорит Джанкинс. – Сейчас это холодный апатичный комок». И действительно, меховой шар вскоре начинает неприятно холодить руку. Температура тела суслика, которая летом составляет +37 ℃, сейчас балансирует в районе +4 ℃, как у любого неодушевленного предмета в этом помещении. Из-за этого предмет на моей ладони тоже производит жутковатое впечатление неодушевленного: нет тепла, нет и жизни. Только по лапам видно, что жизнь все-таки теплится: они по-прежнему розовые из-за крови в сосудах, и если сжать любую из них, она дернется, хотя и неторопливо, как в замедленной съемке. Но долго держать суслика на ладони нельзя, от тепла моей руки он может проснуться. Я укладываю его обратно в его импровизированное логово и выхожу из помещения. Снаружи меня ждет заведующая лабораторией Елена Грачева.
– Ну что, как вам? – интересуется она.
– До мурашек, – поеживаюсь я.
Грачева изучает тепло и то, как животные его распознают. Поначалу она занималась летучими мышами – вампирами и гремучими змеями (о них мы еще поговорим), но некоторое время назад переключилась на создания гораздо более симпатичные – тринадцатиполосных сусликов, обладающих поразительной способностью выдерживать низкие температуры. «Если поместить меня в холодное помещение, у меня все начнет болеть и ныть, а затем наступит гипотермия, – объясняет моя собеседница. – Скорее всего, выживу я в таких условиях не дольше суток». А вот тринадцатиполосный суслик способен прожить при температуре от +2 °c до +7 ℃ полгода{332}. Его близкий родственник арктический суслик может еще и не такое – он выдерживает в спячку и минусовые температуры (до –2,9 ℃). Эти чудеса выносливости обусловлены одной важной способностью, которую часто упускают из виду: суслика холод вполне устраивает.
Ванесса Матос-Круз, работавшая с Еленой Грачевой, подтвердила это предположение, помещая сусликов на две нагреваемые панели{333}. Если одну нагреть до 30 ℃, а другую до 20 ℃, какую предпочтет суслик? Крысы, мыши и люди почти всегда выбирают первую, поскольку для них 30 ℃ – это приятное ощущение тепла (вспомните негу теплых полов). Но тринадцатиполосных сусликов 20 ℃ радуют ничуть не меньше, чем 30 ℃. К 30 ℃ они склоняются, только когда температура второй панели опускается ниже 10 ℃. Крысы и мыши с такой панели сбегают сразу, для них она мучительно ледяная, суслики же будут спокойно сидеть на ней, даже если ее температура снизится до 0 ℃.
Без этой способности легко переносить низкие температуры суслики не смогли бы зимовать. Их организм делал бы то же самое, что и наш, когда мы мерзнем во сне: начинал бы жечь жир, чтобы выработать тепло, а если это не помогает, автоматически просыпался бы. Для нас это спасение. Для суслика посреди зимы это гибель. Спячка ему необходима, и чтобы ее обеспечить, нужно соответствующим образом настроить все сенсорные системы. Это не значит, что сусликам холод нипочем. Просто у них другое представление о том, что такое холод, – другой нижний температурный порог, за которым организм перестает справляться и чувства начинают бить тревогу.
Температура имеет огромное влияние на все живое. Если она слишком низка, скорость химических реакций замедляется до бесполезно черепашьей. Если она слишком высока, белки и другие жизненно важные молекулы теряют структуру и распадаются. Из-за этого для большинства форм жизни на Земле существует некий диапазон температур «в самый раз». Границы этого диапазона могут варьироваться, но сам он есть обязательно, и поэтому любое животное, обладающее нервной системой, обладает способностью ощущать температуру и реагировать на нее{334}.
