САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Дейс Герман Алибабаевич (книги без сокращений TXT) 📗
«Не стану», - обещал Сакуров.
Да, по мебельному изобилию демократы план перевыполнили вполне и, чтобы купить якобы финский гарнитур, за дедушкой-фронтовиком в реанимацию никто не ехал (103). А просто шёл на рынок и покупал не то софу, не то целый гостиный гарнитур. А кто-то заказывал то же самое в специальном мебельном салоне, а через полгода вся мебель, и купленная на рынке, и в мебельном салоне, теряла блеск и форму.
«А выглядит красиво, - признавался Сакуров, шатаясь по центру столицы и заглядывая в специальные магазины, - однако Жорка врать не станет, поэтому новая мебель мне ни к чему. Так же, как новые ботинки, штаны и куртка. Потому что всё это я уже купил в Угарове на рынке в виде бывшего военного обмундирования, которое хоть и не дешевле, но много качественней…»
Впрочем, насчёт новой мебели бывшему морскому штурману печалиться не приходилось из-за его незначительных доходов, обремененных такими расходными статьями, как проезд на ежемесячно дорожающем транспорте и субаренда. Зато в новые времена стало возможным гулять даже в центре столицы одетым во всякую сборную одежду. Другими словами, теперь бывший морской штурман одевался и обувался в бывшее воинское обмундирование, потому что единственное военное подразделение, стоящее под Угаровым, стало загибаться, а барахло пошло на рынок. Вот Сакуров и топал тяжёлыми офицерскими башмаками по галерее какого-то продвинутого супермаркета, торгующего электроникой. К нему цеплялись нарядные консультанты и пытались втюхать ему не то компьютер, не то сотовый телефон.
«Да нет, я пока только присматриваюсь», - важничал бывший морской штурман, отдираясь от очередного консультанта и гуляя дальше, одновременно констатируя, что дерьмовое изобилие кончилось на соседнем с магазином вещевом рыночке, а здесь – началось изобилие оскорбительное, потому что самая дешёвая предлагаемая вещь стоила пяти его поездок не то с зелёным луком, не то с ранней картошкой (104).
Он выходил из супермаркета и заходил в такие центральные московские дебри, где ютились всякие министерства и прочие доморощенные банки. Вот здесь оскорбительного изобилия становилось ещё больше, потому что какой банкир станет строить свой банк из папье-маше или ездить на подержанной иномарке? Да, новые московские банки сверкали тонированным стеклом, а иномарки вокруг министерства путей с сообщениями стояли сплошь чёрные и сплошь представительские, стоимостью тысяч по сто пятьдесят долларов за каждую. Охрана вокруг министерства гуляла тоже сплошь представительная, не меньше метр девяносто каждый бывший офицер КГБ в форме то ли шведских ополченцев под прикрытием, то ли бельгийских стрелков особого назначения. Бывшие тянулись во фрунт перед всякой вышныривающей из подъездов шикарного старинного здания министерской сволочью, а сволочь рассаживалась по представительским авто и ехала по своим делам. Наверно, спешила вложить сэкономленные от сокращённых железнодорожных маршрутов деньги в разные благотворительные фонды.
«А подземный переход здесь что надо, - прикидывал Сакуров, направляясь к станции метро, - но здесь почему-то никто не торгует. Хотя почему – почему-то? – всё-таки министерство. А нужны благополучному министерству какие-то сраные спекулянты? Ясное дело, что не нужны. И нищие ему не нужны, потому что сытый голодного, особенно на святой Руси, не понимает…»
Поминал нищих бывший морской штурман не зря, потому что, когда он проходил по этому же месту двадцать минут назад, то один нищий на выходе из подземного перехода таки присутствовал. И не только присутствовал, но довольно бойко торговал своей вызывающей внешностью и талантом взывать к прохожим. Теперь, когда Сакуров возвращался, от нищего на его площадке осталось одно только в натуре мокрое место, потому что редкий человек не обделался бы, примени к нему чисто русское служебное рвение не то шведские ополченцы, не то бельгийские стрелки.
Зато возле метро нищие наблюдались, да и спекулянтов здесь было как грязи. Нищие ютились в зонах отчуждения в виде сточных канав и пространств между мусорными баками, спекулянты стояли со своими прилавками вперемешку с телефонными автоматами и походными сортирами. И торговали, кто чем. Те, кто торговали барахлом, упирали на «г», а вместо «что» говорили «що». Те, кто торговали бананами и ананасами, отчаянно жестикулировали. Тут, сколько знал Сакуров, ему со своим товаром делать было нечего.
Убив время до положенного часа, бывший морской штурман шёл на вокзал, закусывал домашним бутербродом, запивал его домашним чаем из пластиковой бутылки и садился в свой поезд. Раньше Сакуров пробовал закусывать московскими булочками и пить московскую воду, но его желудок оказался слишком нежным для этих продуктов, поэтому он стал возить еду и питьё с собой.
Утром Сакуров приезжал домой. Он первым делом считал поросят, гусей с курами, потом доил козу, потом всех кормил и выпускал на волю. Потом Сакуров работал на огороде, общался с Жоркой, другими односельчанами, гнал от сараев Мироныча и так далее.
«Костя, какого хрена ты не эксплуатируешь фолькс? – удивлялся Жорка. – Горбушка чай не казённая…»
«Можно подумать, наш «Фольксваген» казённый», - парировал Константин Матвеевич.
Дело в том, что на общественном транспорте ему удавалось кой-как экономить, покупая билеты на полдистанции, а то и вовсе проскакивая зайцем. В то время как фолькс требовал бензина ровно столько, сколько ему полагалось в соответствие с пробегом. Да и гаишники, заразы, кусались больней, чем вагонные контролёры.
«Да чё его жалеть? – хорохорился Жорка. – Новый купим!»
«Нет, стану я возить два ведра картошки и десять килограммов огурцов на целом микроавтобусе! – горячился Сакуров. – И потом: купишь с тобой новый – держи карман шире…»
В этом месте своего выступления Константин Матвеевич поминал тот факт, что пропито Жоркой денег в разы больше, чем затрачено на производство, способное в скором будущем приносить посильные прибыли. Памятуя вышеупомянутое, Сакуров положил за правило большую часть выручаемых денег обменивать на доллары, доллары прятать понадежней и о таком своём скопидомстве никому не рассказывать. И пусть накапливаемых денег было курам на смех, всё-таки это были деньги.
Освоив этим летом зелень, Сакуров оценил её как стоящую. Потому что за неё платили много больше, чем за огурцы с ранней картошкой. Времени зелень отнимала тоже больше, но и спросом пользовалась повышенным. И всё бы хорошо, да стоять на рынках тоже становилось всё дороже и дороже, потому что какой умный хозяин рынка захочет страдать от инфляции.
«Ничего, - прикидывал Константин Матвеевич, - прорвёмся! Лишь бы не запить…»
Кстати, насчёт запить: если честно, то хотелось очень сильно. Особенно глядя на молодых людей, повсеместно шатающихся по московским улицам и прикладывающихся к пивным бутылкам и банкам. Или глядя на попутчиков, распивающих по пути к месту назначения ставшую доступной дерьмовую водку. Телевизор Семёныча, рекламируя разные сорта пива, к состоянию Сакуровской жажды относился совершенно вредительски. Вернее – подстрекательски.
«Зашиться, что ли?» - с тоской прикидывал в минуты особенного обострения желания напиться Сакуров. Каковые обострения были тем «лучше», чем больше денег у него накапливалось. А их накапливалось тем лучше, чем прижимистей становился Сакуров. Во-первых, он запретил себе даже думать о приобретении телевизора и прочих предметов роскоши в виде холодильника или стиральной машины, продолжая хранить незатейливую еду в погребе и стирать неказистую одежду в лохани. Во-вторых, он не отказывался от Жоркиного спонсорства в виде вбрасываемых в хозяйство денег и водки.
«Ничего, пусть вбрасывает, - думал Константин Матвеевич, - авось в итоге я его не надую…»
На водку, как и планировал Жорка, они меняли зерно и комбикорм. Первое пошло от комбайнёров, обмолачивающих соседнее поле с рожью, второй прибыл из летнего загона для дойного совхозного стада. На деньги (имеются в виду Жоркины деньги) рачительный Сакуров докупил сахара, три молочных бидона, зарыл их в лесопосадке и развёл там брагу. Потом Константин Матвеевич купил у дядьки самогонный аппарат и тайком выгнал вина. Получилось литров двенадцать отменного первача, поэтому к уборке ячменя с пшеницей Сакуров был готов вполне. Так же, как к новым обменным операциям с ночными сторожами вышеупомянутого загона.
