Будущее настоящего прошлого (СИ) - Нюхтилин Виктор Артурович (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
1989 год, США разрывает дипломатические отношения с Панамой, готовит военную операцию и вводит в Панаму войска. Цель прогулки — свержение режима генерала Норьеги. В итоге генерал схвачен и отправлен во Флориду, где три года проходит судебное следствие о контрабанде наркотиков, по итогам которого он получил 40 лет тюрьмы.
1994 год, США не нравится военный режим в Гаити. Выход найден простой — американские войска доблестным штурмом захватывают эту твердыню (Гаити). Им навстречу не раздалось ни одного выстрела.
1994 год, в результате обострений американо-иракского конфликта США проводит бомбардировку Багдада.
Что же такого во всех этих конфликтах, что говорит о статистически невозможном? То, что все эти события начались или произошли в сентябре. Согласно расчетам, вероятность подобной ситуации, когда из ста войн за сто лет 40 пришлись бы на один месяц, составляет. Для сомневающихся в полученном итоге, вот формула — , где, а (значения пусть подставят сами). Что это за число — ? Это запредельное число. Это не то, чтобы ничтожно мало для вероятности, это вообще — ничего. Число с двадцать одним нулем невозможно вообще приложить ни к чему, существующему в пределах Земли. Сказать, что в этих сорока войнах нет ничего невероятного, это то же самое, что обязаться с первого раза случайно показать фальшивый доллар, случайно открыв дипломат одного случайно выбранного триллиардера из семи миллиардов шестьсот семидесяти миллионов триллиардеров, у которых все триллиарды хранятся в однодолларовых купюрах. Вы можете это попробовать сделать, если у вас предварительно есть шанс на то, что бывает соответствующий по объему дипломат, куда влезет этот триллиард случайно выбыранного триллиардера (по подсчетам автора высота этого дипломата будет всего лишь 3 000 км). Если этого не получится, и дипломатов будет много, то можете даже и не пытаться.
Если бы мы в девятнадцатом веке попросили дать нам вероятностную картину возникновения военных конфликтов на следующие сто лет по месяцам, то ни один теоретик не только не решился бы указать на сентябрь в подобном соотношении вероятности, но у него даже и не выплыло бы такого варианта. Скорее всего, у него был бы приоритет относительно начала лета, и это понятно, потому что для любой военной кампании необходим резерв хорошей погоды без дождей и морозов. Многие, наверное, еще помнят, как наши бабушки и дедушки говорили — «лето прошло, значит, в этом году войны уже не будет». И если бы мы спросили в девятнадцатом веке у специалиста по вероятностным теориям — «а, каковы шансы, что 40 из 100 войн произойдут в сентябре»? — то он дружески похлопал бы нас по плечу, чтобы сочувственно не погладить по голове.
Ошибки в вероятностных расчетах тоже возможны. Они происходят в тех случаях, когда учтены не все факторы. Потом, когда открывается расхождение реальности с теоретическим результатом, такой фактор отыскивается, вводится в исходные данные для расчетов, и результаты вновь приближаются к реально происшедшему. Таким обратно-логическим путем (зная реальный результат) производится корректировка расчетов. Если кто-нибудь считает, что в нашем расчете невероятность сентябрьской повторяемости в двадцатом веке — это просто результат того, что не учтены какие-то факторы, то пусть он эти факторы, которые способствуют сентябрю, отыщет, и скажет на их основе, что тут нет ничего таинственного, и так и должно было быть. Все читали этот краткий перечень — по всему миру, во всех климатических зонах, на суше, на море, в воздухе, при различных обстоятельствах, по разным предпосылкам и т. д.… Что тут на сентябрь может указывать, как на нечто избранное?
Однако ж — избран был, если вспомнить о статистической невозможности подобного случая. И если уж совсем жестко не упираться в рамки двадцатого века, то можно вспомнить, что у нас в России попытка арабизации всей страны с плацдарма в Чечне началась взрывами домов в Москве и Волгодонске именно в сентябре. И непрекращающаяся палестинская война перекинулась «в логово зверя» воздушными терактами в Нью-Йорке также 11 сентября. Упаси нас Бог сейчас попытаться объяснить, почему сентябрь, или зачем сентябрь, потому что, вероятно, здесь нет никакого «зачем», а «почему» подчиняется все тому же таинственно необходимому, которого мы не знаем напрямую. У нас остается только одно — спрашивать у теории вероятности: «как же такое могло произойти, и что ты нам об этом можешь сказать»? И теория вероятности на это нам находчиво ответит: см. выше.
Здесь важно другое — если всё-таки происходит нечто статистически невозможное, то этим превозмогаются пределы статистически необходимого и физически допустимого, определяемые той генеральной потусторонней программой, которая их охраняет, переводя случайное в закономерное. Здесь эта таинственная программа охраны статистической стабильности не работает. При этом она не просто пропускает нечто случайное, она пропускает суперслучайное, нарушающее даже то, что она сама же установила как не нарушаемое никогда и ни для кого. Единственное, чем можно это объяснить, так это только тем, что таким образом осуществляется не процесс какой-то регулировки результатов или состояний (он достаточно хорошо исполняется традиционными методами), а происходит некий процесс особого рода, имеющий особую роль вне задач поддержания общего порядка.
В принципе до этого мы разобрали роль случайного как фактора, который обеспечивает существование мира, и который кем-то или чем-то ограничивается в своих вариантах и переводится в закономерность. Это замечено и отражается в теории вероятности. Но статистически невероятные случаи подсказывают нам, что случайное не только обеспечивает само и регулируется чем-то, оно способно вносить изменения, которые находятся вне охранных запретов закона больших чисел, и, следовательно, действие подобных невероятных случайностей уже ничем далее не будет выравниваться по своему результату. А это говорит об одном — там, где происходят статистически невозможные события, происходят процессы, перенаправляющие развитие нашей действительности в ту или иную конкретную сторону, поскольку их результат не только будет выпадать из общего настроенного порядка, но он не будет нейтрализован соответствующим выравнивающим процессом противоположных результатов…
А это уже очень интересно, потому что то, что мир существует — это хорошо, но то, что он при этом развивается каким-то своим путем — это очень интересно. Ведь развитие мира должно иметь какие-то причины, и среди этих причин, как мы увидели, могут быть те, которые порождают случайности. Случайности с одной стороны исподволь и незаметно меняют мир в системе допустимых отношений мира (мягкий вариант), а с другой стороны могут придти в мир, переступив через возможности допустимого для этого мира, и вносить в него резкие одноразовые перемены (жесткий вариант). Таким образом, мир не только живет, благодаря случайностям внутри своих процессов, он развивается и меняется также благодаря случайностям. А это главный ответ на наш вопрос «зачем нам это надо». Нам всё это надо, если мы хотим не просто жить в этом мире, а понимать, куда и почему он идет, и что во всём этом для нас, как для участников мировых процессов.
А теперь следующий вывод. Он будет выглядеть так — у нас впереди еще много выводов и не будем торопиться. Нетрудно заметить, что пока мы просто подняли рейтинг случайности в собственных глазах, и посмотрели на ее роль в мире несколько по-иному. На этом надо приостановиться, чтобы разобраться более тщательно — а как случайность может направлять или изменять развитие?
