Семиотика, Поэтика (Избранные работы) - Барт Ролан (бесплатные версии книг .txt) 📗
б) Долг излагать факты, не думая о возможных неприятностях, составная часть научно-этического кода.
в) Обещание невероятной реальности входит в "товарное" измерение рассказа; такое обещание повышает "цену" рассказа; иначе говоря, здесь мы имеем дело с некоторым субкодом, входящим в состав общего кода коммуникации. Это субкод обмена. Всякий рассказ является элементом этого субкода; ср. (5)б.
(104) "Теперь мистер Вальдемар не обнаруживал ни малейших признаков жизни; сочтя его мертвым, мы уже собирались поручить его попечениям сиделки и служителя, [...]"
В вышеуказанной длинной цепочке "Клиническая смерть" умирание было отмечено в лексии (101): здесь оно подтверждается как свершившийся факт; в лексии
447
(101) состояние смерти было описано (через набор симптомов); здесь оно удостоверяется посредством метаязыка.
(105) "как вдруг язык его сильно задрожал. Это длилось, может быть, с минуту. Затем [...]"
а) Хронологический код ("с минуту") обеспечивает два эффекта: эффект реальности через точность, ср. (7) а, и драматический эффект: мучительное извлечение звука, рождение голоса напоминает о борьбе между жизнью и смертью: жизнь пытается высвободиться из засасывающей трясины смерти, она бьется в конвульсиях (или, точнее говоря, здесь смерть не может высвободиться из объятий жизни: не будем забывать, что М. В. уже мертв; он уже не может бороться за удержание жизни; он может бороться лишь за удержание смерти).
б) Незадолго до момента, к которому мы подошли, П. обратился к М. В. с вопросом в четвертый раз; не успев ответить, М. В. перешел в состояние клинической смерти. Однако цепочка "Вопрос IV" все еще не завершена (здесь и вступает в игру то самое дополнение, о котором мы говорили); движение языка указывает на то, что М. В. собирается заговорить. Поэтому наша цепочка должна выглядеть следующим образом: вопрос (100) / (клиническая смерть) / усилие ответить (цепочка пока еще не закончена).
в) Совершенно очевидно, что язык как орган имеет свою символику. Язык - это слово (отрезать язык - значит изувечить речь; это ярко проявляется в символической церемонии наказания богохульников); вместе с тем в языке есть нечто от человеческих внутренностей и в то же время - нечто фаллическое. Эта общая символика усилена здесь тем фактом, что двигающийся, трепещущий язык противостоит (парадигматически) почерневшему и распухшему языку мертвеца (101). Таким образом, слову здесь уподобляется жизнь внутренностей, жизнь скрытых глубин, а само слово фетишизируется в виде содрогающегося фаллообразного органа, находящегося как бы в предоргазменном состоянии: длящаяся минуту вибрация означает и устремленность к наслаждению, и устремленность к слову: это вибрация Желания, устремленного к некоей цели.
448
(106) " [...] чз неподвижных разинутых челюстей послышался голос [...]"
а) Понемногу развертывается цепочка "Вопрос IV". Здесь появляется самое начало обширного, растянутого элемента "Ответ", который должен будет завершить эту цепочку. Конечно же, промедление с ответом - вещь, хорошо известная в грамматике повествования; но подобные промедления имеют обычно психологическое значение; в данном же случае промедление (и связанное с ним членение процесса ответствования на отдельные подробности) является чисто физиологическим; это - рождение голоса, заснятое и записанное в замедленном темпе.
б) Голос идет от языка (105), челюсти - не более, чем. дверные створки; голос идет не от зубов; рождающийся сейчас голос не будет дентальным, овнешнен-ным, цивилизованным (подчеркнутая роль зубов при артикуляции-признак "утонченности"); нет, этот голос будет нутряным, утробным, мускульным. Культура позитивно оценивает чистоту, твердость, четкость, ясность (зубы); голос же мертвеца идет из вязкости, из мускульной магмы внутренностей, из глубины. В структурном отношении - перед нами элемент символического кода.
(107) "[...] - такой, что пытаться рассказать о нем было бы безумием. Есть, правда, два-три эпитета, которые отчасти можно к нему применить. Я могу, например, сказать, что звуки были хриплые, отрывистые, глухие, но описать этот кошмарный голос в целом невозможно по той простой причине, что подобные звуки никогда еще не оскорбляли человеческого слуха."
а) Здесь присутствует метаязыковой код: говорение о том, как трудно говорить о данном предмете. Отсюда - использование откровенно метаязыковых терминов: "эпитеты", "рассказать", "описать".
б) Развертывается символика Голоса: у этого голоса два характерных признака - внутреннее происхождение ("глухие звуки") и прерывистость ("хрипота", "отрывистость"). Тем самым подготавливается логическое противоречие (гарантия сверхъестественности): контраст
449
между разорванностью и клейкостью (108), в то время как "внутреннее происхождение" вызывает у воспринимающих чувство удаленности, дистанции.
(108) "Однако две особенности я счел тогда - и считаю сейчас характерными, ибо они дают некоторое представление об их нездешнем звучании. Во-первых, голос доносился до нас - по крайней мере до меня словно издалека или из глубокого подземелья. Во-вторых (тут я боюсь оказаться совершенно непонятным), он действовал на слух так, как действует на наше осязание прикосновение чего-то студенистого или клейкого.
Я говорю о "звуках" и "голосе". Этим я хочу сказать, что звуки были вполне - и даже пугающе, ужасающе - членораздельными".
а) Здесь присутствуют несколько элементов метаязыкового (риторического) кода: оповещение ("две особенности"), резюмирование ("я говорю о"), ораторское предупреждение ("боюсь оказаться непонятным").
б) Расширяется символическое поле Голоса. Это происходит в результате развития характеристик, введенных "отчасти" в лексии (107): 1) отдаленность (абсолютная дистанцированность): голос идет издалека, потому что / для того, чтобы дистанция между Жизнью и Смертью является / являлась тотальной (потому что подразумевает причину, принадлежащую к реальности, к тому, что стоит за бумажной страницей; для того, чтобы указывает на требования дискурса, желающего продолжаться, длиться в качестве дискурса; записывая потому, что / для того, чтобы, мы принимаем факт взаимодействия двух инстанций, которыми являются реальность, с одной стороны, и дискурс - с другой; тем самым мы признаем структурную двойственность всякого письма). Дистанция (между Жизнью и Смертью) подчеркивается для того, чтобы еще более разительным стало ее последующее отрицание: наличие этой дистанции обеспечивает возможность того "нарушения границы", "проникновения", "вмешательства", описание которого и составляет цель данного рассказа; 2) подземность; вообще говоря, тематика Голоса двойственна, противоречива: иногда Голос предстает как нечто легкое,
450
окрыленное, улетающее вместе с жизнью; иногда - наоборот, как нечто тяжелое, глухое, идущее из-под земли: это голос пригнетенный, словно придавленный большим камнем; здесь мы имеем дело с древней мифологической темой: хтонический голос, замогильный голос; именно таков разбираемый нами случай; 3) прерывность - необходимая предпосылка языковой деятельности; поэтому студенистая, клейкая, тягучая речь производит впечатление сверхъестественности; эта характеристика голоса Вальдемара имеет двоякое значение: с одной стороны, она подчеркивает странность этого языка, который противен самой природе языка; с другой стороны, она дополняет парадигму аномальных качеств, вызывающих дискомфорт, отвращение: к разорванности ("отрывистые звуки" в лексии 107) прибавляется липкость, вязкость (ср. вытекание гноя из-под век Вальдемара в тот момент, когда его выводят из гипноза, т. e. когда для него наступает настоящая смерть; лексия 133); 4) подчеркнутая членораздельность придает словам Мертвеца статус полноценного, развитого, взрослого языка; это язык, взятый в своей сущности, а не бормочущий, приблизительный, несовершенный язык, отягощенный неязыковыми вкраплениями; отсюда - испуг и ужас аудитории: между Смертью и Языком существует вопиющее противоречие; противоположностью Жизни является не Смерть (стереотипное представление), а Язык; невозможно решить, умер Вальдемар или жив; бесспорно только одно: он говорит; но его речь нельзя отнести ни к Жизни, ни к Смерти.
