Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич (читаем книги .TXT) 📗
Главным стартовым тезисом этой лекции является утверждение о том, что знание в эпоху постмодерна невозможно. Знание не может быть основано на парадигме постмодерна, в ее рамках само представление о знании исключено.
Мы видели, что в парадигме постмодерна отменяется понятие субъекта, замененного «бесовской текстурой», ризоматическим шизоанализом. Поскольку таким образом снимается всякое представление о субъекте и объекте, являющееся предпосылкой любого знания в любых гносеологических системах, то знание в постмодерне как таковое упраздняется. Это делает эпоху постмодерна совершенно уникальной, поскольку постчеловечество впервые начинает жить в таких условиях, где знание не просто не существует, но невозможно по определению. И это вводит гносеологическую проблематику в эпоху постмодерна в совершенно новый контекст.
Каковы были гносеологические коды в других парадигмах? Гносеологический код в эпоху премодерна, Традиции, учреждал представление о субъекте познания, об объекте познания и об их совпадении в Абсолюте, согласно индуистской формуле «Атман есть брахман». Это базовое онтологическое и гносеологическое утверждение манифестационизма — основа индуистской, адвайто-ведантистской традиции.
Модерн предлагает новый, революционный по отношению к премодерну, гносеологический код Просвещения. Есть субъект и объект познания: картезианское «cogito ergo sum» и объект познания — extensio, «протяженность», которая лежит перед человеческим субъектом. В гносеологической парадигме модерна они строго не совпадут нигде и никогда, что и порождает фундаментальную онтологию современного знания. Гегель в своей философии пытался выйти за рамки такой гносеологии, но она осталась в истории философии как побочная ветвь, зачерпнувшая нечто из гносеологии и онтологии премодерна и постепенно, особенно через марксизм, его успехи и поражения, исчерпавшая свой потенциал.
Когда мы переходим к парадигме постмодерна происходит следующее. И гносеологический код Традиции, и гносеологический код Просвещения исчезают. Тем не менее, знание в раннюю эпоху постмодерна, в которой мы живем, ещё есть, и раннее постчеловеческое существо что-то познает, как-то общается с внешним миром и с себе подобными, процессы в мозгу развертываются.
Что же приходит в эпоху постмодерна на место знания? — На это место приходит симулякр знаний. Симулякр знаний — это ситуация, когда нечто напоминающее процессы познания (и в самых сложных, и в самых простых формах) сохраняется, а гносеологического кода, который ранее был фундаментальной предпосылкой самой возможности процесса познания, больше не существует (в силу отсутствия субъекта). Это мы знаем, благодаря философам постструктуралистам (Р. Барт, Ж. Делёз, Ф. Лиотар, Ю. Кристева и т.д.), учившим о «смерти автора», о том, что изгнание субъекта является основной программой философии постмодерна.
Но когда исчезает субъект, вместе с ним исчезает и объект, обоюдно превращаясь в плоский экран (экран-карту), где субъект и объект не то чтобы совпадают и сливаются друг с другом, но хаотически нерасчленимы. То, что возникает вместо субъекта и объекта, то, что инсталлируется парадигмой постмодерна вместо них, Делёз, как мы видели, называет ризомой. Об этом ризоматическом существовании в рамках актуальной реальности мы много говорили. Это плоская поверхность экрана, клубневое корневище, которое не растет ни вверх, ни вниз — т.е. ни обращается к процессу субъектных отражений идей в рассудке, ни склоняется в сторону материальных корней тела (с органами).
Критика ствола и корней с позиции клубня ризоматического корневища и составляет основу программы постмодерна, которая постепенно становится действительностью (т.е. в нашей парадигме, виртуальностью, которая заменяет собой действительность). Ризома вместе с субъектом и объектом, перемещёнными в экран, упраздняет гносеологический код. Познание без возможности выделить его содержание в структуре субъект-объектных отношений есть пустое познание.
Трудная истина о ничто
Мы говорим об исчезновении кода. Но если предъявить нашей культуре подобное отсутствие, это будет скандал или откровение, осмыслить которое современное человеческое сознание просто не в силах. Более того, если нет гносеологического кода, если он исчез, то мы пребываем в царстве проявленного ничто, победившего нигилизма.
Это проявление «ничто» как истина об исчезнувшем гносеологическом коде трудна. Хайдеггер говорил: «Ничто ничтожит, ничто уничтожает». Истина об исчезнувшем гносеологическом коде невыносима для человеческого существа, которое, в принципе, продолжает жить по инерции гносеологии модерна. Весь процесс человеческой жизни и есть процесс познания.
Следовательно, если напрямую к исчезновению кода прорваться нельзя, как нельзя сделать его основой философской программы (это будет слишком резко), то возникает потребность скрыть это исчезновение.
Каким образом? — Через пролиферацию гносеосиму-ляционых потоков, через наращивание интенсивности, жара и объема информации.
Но подача информации и сигналов — как внешних, так и внутренних — для человеческого существа в его телесном и интеллектуальном измерении всё равно должна быть основана на каком-то, хотя бы условном, коде. Как решить в парадигме постмодерна это противоречие? С одной стороны, утвердить отсутствие гносеологического кода, а с другой — поддержать иллюзию познавательного процесса.
Гносеосимуляция : язык, которого не знает никто
Мы уже упоминали о таком явлении, как симулякр знаний. Процесс, в котором происходит симуляция познания, может быть назван гносеосимуляцией.
Гносеосимуляция есть постоянный и непрерывный обмен недекодируемыми посланиями. То есть все участники процесса познания, и тот, кто раньше был человеком и субъектом, и то, что было некогда объектом, то есть внешний мир и внешняя среда по отношению к человеку, — всё это находится в состоянии, напоминающем процесс познания, с одной лишь небольшой разницей. Это познание структурируется таким образом, что оно обратимо, ненакопительно (в отличие от модерна) и неонтологично, неспасительно (в отличие от премодерна).
Оно соткано из непрерывного потока гетерогенных элементов. Сочетание разнородности (гетерогенности) и непрерывности, теснейшей взаимосвязанности (вплоть до неразличения) — важные свойства гносеосимуляции. Элементы разнородны, но не поддаются строгому различению. Непрерывность полная, но в ней каждый последующий момент отделен от предыдущего радикальным разрывом.
Это похоже на речь, составленную из слов разных языков, которые более не согласуются друг с другом ни в падежах, ни в смысловых эквивалентах, и тем не менее, эта инфернально-глоссолалическая речь постмодерна воспринимается нами как абсолютно адекватный законченный (интонационно и семантически) пассаж. Мы её воспринимаем, но не понимаем.
Иногда, попав в чужой языковый контекст и слыша чужую речь, мы киваем, соглашаемся, и нам кажется, что мы что-то узнаем. В речи спящего человека, который во сне бормочет обрывочные слова, фразы, мы распознаем какой-то смысл, утвердительные интонации, слышим испуг, вопросительность, страх, жалость, даже насмешку...Нам кажется, что мы это схватываем, но это всё куда-то исчезает, и мы понимаем, что мы находимся на отдыхе в Египте или в Турции, или же просто спим, поскольку не можем дешифровать, схватить этот, якобы, узнаваемый элемент.
Но, в отличие от языков, которые мы просто не знаем в обычном интеллектуальном опыте, язык, на котором говорит постмодерн — это язык, которого не знает никто, который не имеет расшифровки, поскольку он состоит из фрагментарных элементов, несистематизируемых и принадлежащих к настолько гетерогенному контексту, что количество этих гетерогенных элементов превышает количество всех вероятных языков, в том числе математических реконструкций.
