Национал-большевизм - Устрялов Николай Васильевич (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT) 📗
Внешняя политика Советской России руководствуется необъятными «интересами человечества». Ее экономическая политика преследует также большую идейную цель — осуществление социализма, и этой цели, как чему-то самодовлеющему и священному, принципиально подчиняются непосредственные интересы национального хозяйства.
Отсюда явствует, что, поскольку государственная власть принуждается умерить свой размах, дабы согласовать его с внутренним ростом народа, — двойной путь указуется ей:
— Локализация отечества и секуляризация хозяйства.
Бухарин величает меня «Пиндаром великороссийского фашизма» и объявляет национал-большевизм «теорией, стратегией, тактикой российского фашистского цезаризма» («Цезаризм», с. 24 и 44). Прав ли он?
Нет, неправ. «Русский фашизм» прочно законтрактован Марковым Вторым, пражской «школой фашизма», эмигрантскими офицерами-врангелевцами, великим князем Николаем Николаевичем. Пускай они и будут «русскими фашистами»… на чужеземной земле.
Зачем нам фашизм, раз у нас есть… большевизм? Видно, суженого конем не объедешь. Тут не случай, тут — судьба. И не дано менять, как перчатки, историей суженный пут. «Per aspera ad astra» — говаривали в былое время любители «поговорить красиво».
Конечно, русский большевизм и итальянский фашизм — явления родственные, знамения некоей новой эпохи. Они ненавидят друг друга «ненавистью братьев». И тот, и другой — вестники «цезаризма», звучащего где-то далеко, туманной «музыкой будущего». В этой музыке — мотивы и фашизма, и большевизма: она объемлет их в себе, «примиряет» их (не в лозунгах «мирного обновления», а в категориях диалектики). Как это произойдет реально — сейчас невозможно предвидеть. Но «предчувствовать», что этот музыкальный синтез должен произойти, — уже позволительно.
Впрочем, «поверим алгеброй гармонию». Синдикальное, «корпоративное» государство, конечно, родственно советскому, хотя его духовными родителями являются Бергсон и Сорель, а не Гегель и Маркс. Но недаром его творец — бывший социалист, прошедший партийную школу. По его собственным словам, «социализм это такая вещь, которая входит в самую кровь». В деле ниспровержения формальной демократии, одержимой аневризмом, Москва «указала дорогу» Риму. «В России и Италии, — писал тот же Муссолини в 1923 году, — доказано, что можно править помимо и против либеральной идеологии. Коммунизм и фашизм пребывают вне либерализма». Этатизация, огосударствление — вот основная тенденция и того, и другого.
Ллойд-Джорж назвал Ленина «первым фашистом». Но, пожалуй, еще с большим правом можно было бы назвать Муссолини «первым ленинцем». Это — враги, которых помесь определит грядущее. Такие «симфонии» возможны: сам род человеческий возник, по преданию, из пепла титанов, поглотивших Диониса, — вот почему титаническая воля смешана в человечестве с дионисовым началом…
Неверно, далее, что большевизм опирается исключительно на рабочих, а фашизм — исключительно на буржуазию. Большевизм принужден опираться не только не рабочих, но и на мелкобуржуазных крестьян. Фашизм принужден опираться не только на буржуазию, но и на рабочих. При различии тактико-политических предпосылок, социальных акцентов, субъективных устремлений и там, и здесь — элементы модернизированного «сотрудничества классов». Зачем закрывать схемой глаза и факты?
Безрассудно быть в наши дни сторонником фашизма для России, «будить уснувшие бури». Предоставим Италии итальянский путь, — будем для себя отстаивать свой далеко не случайный и достаточно своеобразный. Нужно идти вперед, но по своей дороге. Нет, Бухарин совсем напрасно попрекает меня фашизмом. Отказываюсь от этого ярлыка.
Большевизм, несомненно, более грандиозное, захватывающее, «ударное» явление, чем фашизм. Во-первых, потому что удельный вес России несравним с удельным весом Италии, и, во-вторых, потому что «интернационалистский национализм» советов бьет в самое сердце веку (национальные движения, «самоопределение народов»), в то время как старомодная великодержавность фашизма своими методами уже заметно отстает от него. Правда, фашизм трезвее и плодотворнее в области национально-экономической; но опять-таки нужно и здесь оценивать явления в их динамике, в их целокупности.
«Национализация Октября» протекает своими, русскими путями. На русской почве «фашизм» был бы ныне карикатурой, дурной реакцией, немощью. Каждому свое.
Из письма друга, спеца-экономиста:
«Современность, которая, по мнению правящих лидеров, протекает под знаком ленинизма, на мой взгляд, так же напоминает последний, как висящие у нас в музеях маски Ленина — его живое лицо. Черты как будто те же, те же лозунги, приемы и надежды. Но исчезла самая характерная особенность ленинского духа — его динамичность. Нэп в его слишком застывших формах начинает давить на возрастающие хозяйственные силы страны, как тугая повязка, которую забыли снять с зажившей раны».
Так ли это? Если так, то формула «неонэп», очевидно, имеет достаточно оснований быть выдвинутой и защищаемой. Но все-таки не следует еще разочаровываться насчет «динамичности» и поддаваться психологически естественной «нетерпеливости» современников. Медленно зреют русские груши. Медлительна историческая походка нашей матушки-Руси…
(После статьи «Кризис ВКП»)
Если угодно, «смена вех» была «белым Брестом». Или, пожалуй, еще лучше — «белым нэпом». Наличие встречного «советского нэпа» обеспечило довольно прочное сосуществование обеих моментов в нынешней русской жизни. И там, и здесь — была «тактика». Но для политики «тактика» есть нечто содержательное, существенное, «принципиальное». «Эволюция тактики» в известном смысле есть неизбежно «преображение всего облика». Нельзя при этом отрицать, что «белые» элементы, как формально побежденные, подверглись эволюции в большей степени, нежели красные.
…А наши «непримиримые» все еще не вышли из своего «периода военного коммунизма»!..
Верхи белой эмиграции, «неукротимые в своей непримиримости», до сих пор словно не понимают, не чувствуют основного в советской действительности: «перемены личного состава» в государстве. Они судят обо всем невольно старыми масштабами. Конечно, оставшиеся «внутренние эмигранты» дают им обывательский материал, утверждающий их в их ошибках.
«Новые люди» чувствуют жизнь в корне иначе; и это — главное. Я вовсе не говорю, что новые люди — «окоммунизованы «в официальном смысле. Отнюдь нет. Думается, старая коммунистическая гвардия тоже не может не видеть в них, в некотором отношении, «иноприродной» стихии. Он сделаны совсем из иного, не дореволюционного теста, иная у них «социальная судьба». А ведь будущее — за ними.
Эмигрантам кажется, что приезжие из СССР выглядят «рабами». Но это и есть плод перерожденной психологии у «старшего поколения». Младшее не носит «зрака раба», но и его уху мало говорит эмигрантский «голос свободы», и его сердце закрыто для многих ценностей недавнего прошлого. «Люди устали от свободы — пишет на другом берегу один из людей нового времени. — Для взволнованной и суровой молодежи, вступающей в жизнь на утренних сумерках новой истории, есть другие слова, вызывающие обаяние гораздо более величественное. Эти слова: порядок, иерархия, дисциплина».
С недавнего времени «объединенная» группа упрямых эмигрантов — Мельгунов, Карташев, Рысс, Бурцев и другие — издает «для СССР» активно противосоветский журнал «Борьба за Россию». Там пишутся очень пламенные, подчас весьма литературные статьи. Но я уверен, что они глубоко чужды, далеки, недейственны для восприятия тех «новых людей», которым они предназначены, — новых людей, которые созрели в революцию (до 30 лет в настоящее время). Их сознание требует каких-то иных категорий и подходов. Их не прошибешь, а только раздражишь нашей старой интеллигентской моралью, нашими протестами, нашей слезой. Я это очень остро чувствовал во время своих двух поездок в Россию (в Москву и во Владивосток).
