Утешение Философией - Боэций Аниций Манлий Торкват Северин "Боэций" (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗

Но существует еще и более проницательный взор божественного разума [интеллигенции], который, превзойдя темпы вселенной, направляет свое острие на созерцание самой простой формы. Следует особенно вникнуть в то, что высший способ познания охватывает и низшие, но низший никоим образом не может подняться до высшего. Итак, чувство не в силах воспринимать ничего вне материи, и воображение не постигает общие виды, а рассудок не схватывает простоту форм, но божественный разум, как бы взирая сверху, воспринимает не только форму, но и судит о том, что за ней скрывается, и делает это таким образом, что одновременно постигает и собственную форму, которую никто иной постичь не может. Ибо ему доступны и общие понятия, познаваемые рассудком, и образы, постигаемые воображением, и то, что относится к области чувственного восприятия; но он познает не так, как рассудок, воображение, чувства, а как бы единым умственным взором прозревает форму всех вещей, иначе говоря, все провидит. Ведь и рассудок, рассматривающий нечто общее, не пользуясь ни воображением, ни чувствами, доступное им схватывает. Вот как рассудок определяет общее понятие: человек есть двуногое разумное животное. Это определение представляет общее понятие, однако каждый знает, что человек есть и то, что доступно воображению и ощущениям, но рассудок рассматривает человека не с помощью воображения или чувств, но лишь посредством присущей ему силы. Так же и воображение обладает способностью воспринимать и создавать образы предметов чувственного мира, но оно может обозревать чувственно воспринимаемое и без помощи чувств. Ты видишь, что в процессе познания все больше опирается на собственную силу, чем на природу того, что познается. И это справедливо: если всякое суждение есть результат действия рассуждающего, то с необходимостью вытекает, что каждый осуществляет присущее ему действие, исходя не из чужой, но из собственной силы.

V.4(v). Издревле славили старцев,

Ныне совсем забытых,

Вместе всходивших на Портик {168},

Знавших, что сущность предметов,

Образы тех материальных,

В душу извне проникают,

Стилем начертаны будто

Быстрым на чистой странице,

Что от помет всех свободна.

Ведь ничего не способен

Разум постичь, коль выводит

Все из своих лишь движений,

А пребывая в покое,

Он отражать лишь умеет

Образ пустой, как в зерцале.

Где ж понимание мира

Скрыто тогда в человеке?! —

Сила, что частности видит,

Знанье от тьмы отделяя,

Та, что опять собирает

Разъединение вместе,

Путь пролагая к вершинам,

Иль, до земли опускаясь,

Правду вздымает над ложью,

Снова к себе возвратившись!

Скрыта в ней, видно, причина

Мощная, много сильнее

Той, чей знак в ней оттиснут.

Силы души пробуждают

Чувства, живущие в теле,

К жизни зовет их сознанье,

Свет ли в глаза их проникнет,

Голос в ушах ли услышат.

Разум людской, пробудившись,

Виды простые предметов,

Запечатленных в знаках,

Сразу в движенье приводит

И, сопоставив их с формой

Внешней, родит представленье.

V.5. Если при чувственном телесном восприятии внешние качества предметов воздействуют на органы чувств, и проявлению жизненной силы души предшествует страданье тела, которое своим воздействием пробуждает деятельность и вызывает к жизни покоившиеся в душе формы {169}; если при чувственном телесном восприятии,— я повторяю,— ум не испытывает страдания, но лишь судит, исходя из страдания, испытываемого телом, то насколько же выше те существа, которые, будучи свободны от телесных оков, следуют не за тем, что находится вовне, а во всем определяются к действию с помощью одного лишь ума. Таким образом, множество разнообразных форм познания соответствуют тому, сколько в мире имеется различных видов существ. Простое ощущение, .лишенное всех прочих возможностей восприятия мира, дано неподвижным животным, таким как морские моллюски и им подобные, обитающие на скалах. Воображением же обладают движущиеся животные, которым, как кажется, в некоторой степени присуща способность желать и отвергать. Рассудок же свойствен только человеческому роду, так же как божественный разум — только Богу. Отсюда явствует, что тот род познания превосходит другие, который по своей природе охватывает не только свойственные ему самому предметы, но также и предметы, свойственные другим родам познания.

Предположим теперь, что чувства и воображение восстали против рассудка и сказали, что то общее, которое он, по его мысли, может созерцать, вовсе не существует, на том основании, что чувственно воспринимаемое и воображаемое не может быть общим, а значит, либо мнение рассудка истинно, и тогда не существует ничего чувственного, либо, поскольку рассудок знает, что многие вещи являются предметами чувств и воображения, его способ познания ложен, ибо он мыслит о том, что является чувственным и индивидуальным, как о чем-то общем. Если бы, далее, рассудок сказал в ответ, что при рассмотрении общего он созерцал то же, что постигается чувствами и воображением, но чувства и воображение не способны подняться до узнавания общности, так как их способ познания не может идти за пределы телесных образов, и если бы он добавил, что только его способом вещи и познаются, то доверие было бы отдано более надежной и совершенной проницательности: в такого рода споре мы, люди, наделенные как способностью рассудка, так и способностью воображения и чувственного восприятия, несомненно приняли бы сторону рассудка.

Подобным образом и человеческий рассудок отказывается верить, что божественный разум может видеть будущее иначе, чем познает его сам рассудок. Ведь мы говорим: если появление чего-либо в будущем не является определенным и необходимым, то оно не может быть предвидено в будущем как определенное. События такого рода не могут быть предузнаны, так как если бы мы в подобном случае предположили это, то не осталось бы ничего, что не происходило бы по необходимости. Если бы мы, кроме свидетельств собственного рассудка, могли еще опираться на суждения божественного разума, то сочли бы, что как чувство и воображение должны подчиняться рассудку, так и человеческий рассудок должен быть подвластен божественному разуму. Поэтому устремимся, насколько в наших силах, к горней обители высшего разума. Здесь человеческий рассудок узрит то, что в себе самом увидеть не может, а именно — каким образом то, что предопределено с неизбежностью к появлению в грядущем, божественный разум содержит в себе как определенное знание, которое является не предположением, но беспредельной простотой высшего знания.

V.5(v). Твари земные различны, и много из есть в мире видов:

Тело влекущих в песке, оставляющих след свой глубокий,

Вырытый грудью в земле, постоянно в тяжелом усилье:

Бьющих крылами эфир: их легкие крылья уносят

В плавном полете вперед сквозь ветер и бурю на небо.

Топчут другие землю ступнями, ведь ясно их виден

След, идущий в зеленых полях, или в рощах зеленых.

Все они, скажешь, различны друг с другом формой, но все же

Взоры у всех них опущены долу и ум их бессилен.

Лишь человек — он единственный держится прямо и гордо,

Сверху на землю взирая вниз с высоты легкого тела.

Коль не безумен совсем ты, сравни это все и подумай:

Образ напомнит пусть твари земной что дух свой всем выше

Надо нести, чтобы вниз не увлек его ум неподвижный.

Выпрями ж стан свой и гордо смотри ввысь, в высокое небо.

V.6. Так как немного выше было показано, что все познаваемое познается не из своей природы, но из природы познающего, то мы посмотрим теперь, насколько это позволено, в чем состоит понятие божественной сущности, чтобы нам легче было постичь, каково божественное знание. По мнению всех живых существ, наделенных разумом, Бог вечен. Рассмотрим, что есть вечность. Она раскроет нам природу бога и его знания. Вечность есть совершенное обладание сразу всей полнотой бесконечной жизни {170}, это с очевидностью явствует при сравнении ее с временным явлениями. У того, что существует во времени, его настоящее с наступлением будущего переходит в прошлое. И нет ничего существующего во времени, что могло бы охватить сразу всю протяженность своей жизни, ибо оно, не достигнув еще завтрашнего, уже утратило вчерашнее. Ваша нынешняя жизнь не больше, чем текущее и преходящее мгновение. Все, что подлежит условию времени, даже если бы оно,— как говорит о мире в своем сочинении {171} Аристотель,— никогда не начинало,— повторяю я,— и не завершит своего бытия и жизнь его расширялась бы в бесконечности времени, однако оно все же не было бы таким, что можно посчитать вечным. Такая жизнь может быть бесконечно долгой, но она не может объять и охватить всю свою протяженность одн6овременно. Ведь будущего еще нет, тогда как прошедшее уже утрачено.