Основы философии - Бабаев Юрий (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
В своей практической деятельности мы опираемся на весь прежний опыт, зафиксированный в нашем сознании в виде памяти. Мы в состоянии планировать свой рабочий день, распределяем решение тех или иных задач по их сложности и важности, логической очередности; в итоге наше сознание помогает нам «вписываться» в реальность не только природную, но и социальную. Следовательно, вопрос о природе, сущности и назначении сознания – это не абстрактно-теоретическая проблема, а наша жесткая повседневность, поскольку без сознания не было бы ни человека, ни человечества. К примеру, удивляющие нас хвостатые и клыкастые «звезды» цирковых номеров, прирученные адекватно реагировать на голос и жесты дрессировщика, никогда не смогут стать членами общества: если к этим «умным» животным выйдет другой дрессировщик, в другой одежде, несущей иные запахи, то на те же самые слова, те же самые жесты последуют не фокусы, а агрессивно-защитная реакция. Руководителю «хвостатых талантов» просто придется спасаться бегством. У цирковых артистов только притупили природные инстинкты, выработав взамен их новые, «смирительные», используя очень распространенный и в человеческом обществе метод «кнута и пряника». Мыслить не в состоянии даже самое «умное» животное: у него просто нет того, что человек называет умом.
Человек, напротив, выступает носителем сознания в полном объеме этого понятия. Не случайно ему было дано видовое определение «человек разумный». В марксистский период существования философии сознание определялось как «субъективный образ объективного мира» (Ленин). Подобное определение сознания является узким, неполным, поскольку в нем характеризуется не сознание, а только одна из его сторон – чувственное восприятие, когда мы благодаря своим органам чувств предметы и вещи видим, воспринимаем, а автоматически включающиеся в работу подотделы коры головного мозга позволяют нам делать выводы об увиденном или услышанном (это – дерево; это – автомобиль; это – запах горелой ткани и др.). Здесь вступает в работу только одна сторона сознания, которая поставляет нам «материал» для последующей обработки его сознанием; на этой стадии восприятия действительности человек сродни высшим животным, имеющим нервную систему и кору головного мозга, дающую им возможность идеального отражения наличной действительности (домашние животные привыкают к окружающей обстановке и людям; охотничья собака проявляет повышенную активность, как только её хозяин начинает перетряхивать охотничьи принадлежности; корова на ферме «находит» свое стойло и т.п.).
Отличие человека от хвостатых «мыслителей» в том, что там, где у животных работа сознания завершается, – у человека она только начинается: аналитическая, познавательная, сравнительная, ассоциативная, интуитивная и др. Человеческое сознание – это гигантская логическая машина, к которой пока даже не приблизилось ни одно компьютерное изобретение; в сознании все увиденное, услышанное, воспринятое раскладывается по «полочкам» по важности, по значимости на «сегодня», на «завтра», на далекое «потом»; имеются и приберегательные отделы, когда идет откладывание «для детей», для «потомства вообще», для «России». Скорость обработки в сознании полученной информации не идет даже в сравнение со скоростью света. Одновременно в сознании идет формирование цепи последующих реакций, будь то действия, поступки, решения. При этом само сознание остается готовым к восприятию любой новой информации, особенно личностно– или общественно-важной. Не случайно проблемы сознания (что это такое?) стали волновать человека с того самого периода, как появилось, стало «работать» само это сознание. Шли поиски ответов на этот вопрос, и ответ люди находили; найденный ответ соответствовал уровню развития знаний того периода, уровню постижения всеобщих законов бытия. В новые исторические эпохи формировалось уже новое понимание сознания, но вопрос остается не до конца просветленным и в наше время.
Представления о сознании в дофилософском мировоззрении
Это самый длительный этап в истории сознания, охватывающий несколько тысячелетий, начиная от самого факта становления сознания и до его рационального (т.е. мыслительного) рассмотрения, падающий на детство человечества. Чтобы сделать картину становления сознания более доступной современному мышлению, поставим перед собой невинный вопрос: в каком возрасте человек бывает самым смелым? Если не подумать серьезно, то можно быстро найти ответ: в период полного возмужания, в 30–40 лет! Так или примерно так ответит каждый взрослый человек, если «не подумает». Но если немного подумаем, то увидим, что максимальной смелостью обладает начинающий ползать и ходить ребенок. Родители хорошо знают, сколько раз на день приходится повторять ребенку запретительное «нельзя!», как только он начинает ползать по квартире и, тем более, путешествовать вокруг дома. Он ко всему тянется, все готов своротить или потянуть в рот. Он не боится ни огня, ни воды, ни собак, ни змей, ни ям – ничего не боится вообще! Откуда такая смелость?
Смелость ребенка объясняется просто: его пробуждающееся сознание ещё не делит мир на «Я» и «не Я». В его восприятии окружающего мира идет полное отождествление себя со всем тем, что его окружает. Анализ ребенку неведом. Взрослые, повторяя многократное «нельзя!», учат малыша делать такое разграничение. Нашему далекому пращуру, жившему многие тысячелетия назад, приходилось осваивать, постигать это разграничение в ходе практической жизни. Выживание первобытного человека было для него центральной проблемой, этому было подчинено всё его поведение. Но, осваивая мир мыслительно и деятельно, он в целом смотрел на окружающее антропоморфно, т.е. видел мир во многом похожим на себя, а в себе находил признаки, делающие его похожим на окружающий мир.
Этнографы ХVIII–ХIХ вв. собрали богатый материал о первозданной природе, духовном мире и мировоззрении туземцев Центральной Африки, Южной Америки, аборигенов Полинезийского архипелага, тасманийцев Австралии. В те века племена и народности этих регионов земного шара еще не были «испорчены» современной цивилизацией и не требовали с этнографов «доллар» за показ своих хижин, плясок, ритуальных танцев, распевание религиозных мифов. Они жили в природе и искренне смотрели на себя как на ее органическую часть. Дикарь двигался, дышал, стонал, разговаривал, радовался, гневался, рождался и умирал. В его сознании и природа проявляла такие же признаки: шум деревьев, ливни и грозы, горящие леса, циклы жизни зверья, весеннее ликование и осеннее уныние природы и многое подобное – всё заставляло видеть в природе свой образ и подобие. Этот первобытный антропоморфизм служил для первобытного человека отправной точкой в понимании природы сознания, внутренней духовности: в человеке присутствует то, что есть во всей окружающей природе, «мы все одной крови» (Р. Киплинг).
Но подобное отождествление порождало и определенные трудности: духовное незримо присутствует во всем, но почему человеческая духовность прорывается наружу в виде эмоций, желаний, поступков, радости или печали, а в природе всё скованно, таинственно, загадочно, понятное лишь шаманам? Но при всех подобных возникающих вопросах для дикарей безусловным являлось одно: незыблемая вера в существование природной духовности, которая порой прорывается наружу, принося людям нежданные радости или невыносимые страдания. На этой почве появились первые религиозно-мифологические представления, которые делали окружающий мир в сознании дикаря ясным и понятным; предстояло только отыскать это высшее и слиться с ним в единую гармонию. Появились верования в многочисленных духов гор, лесов, морей, водоемов и др., при этом «одухотворение» носило утилитарный характер: одухотворялось то, что играло крайне важную роль в реальной практической жизни. Так, земледельческие народы поклонялись богам и богиням плодородия, причем выстраивалась четкая иерархия божеств, отражающая иерархию усложняющейся деятельности и иерархию складывающихся общественных отношений. И как в земной жизни телесное и духовное природы и человека выступают в органическом единстве, так и после смерти телесное идет в землю, а духовное – к высшей духовности, где душа будет обласкана или наказана в соответствии с её земным бытием.
