Философия права - Чичерин Борис Николаевич (читаемые книги читать txt) 📗
Но это владычество не было прочно. Крайнее развитие личного начала в средние века повело к новым осложнениям. Если в древности частное право подчинялось государственному, то в средние века, наоборот, частное право поглотило в себе государственное. Вследствие этого с поземельной собственностью опять связывались политические права, которые налагали на нее разнообразные ограничения. Весь феодальный мир строился на иерархии поземельной собственности. Князь считался верховным собственником земли; из его рук получали её непосредственные вассалы короны, как ленное владение, сопряжённое с политическими обязанностями. Они, в свою очередь, передавали её в таковое же владение своим ленникам, пока, наконец, она не попадала в руки тех, которые сами её обрабатывали и пользовались ею за определённые повинности уже не политического, а экономического свойства. Отсюда и развилось различие между прямой собственностью, сопряжённой с политическими обязанностями, и полезной собственностью, имевшей экономическое значение.
Такое отношение противоречило, однако, и существу государственного права, которое должно возвышаться над частным, и существу частного права, которое не является носителем государственных начал, а имеет свою, неотъемлемо принадлежащую ему область юридических отношений. И тут исторический процесс состоял в постепенном освобождении собственности от опутывавших её стеснений. В результате оказалась опять свободная собственность, такая же, какая была установлена римским правом. Это и есть идеал гражданского порядка. Идеалом, как мы видели, называется полное осуществление идеи, а идея собственности есть полновластие лица над вещественным миром. То, что заключается в идее, является результатом исторического развития.
Глава IV
Договор
Собственность, как мы видели, есть явление свободы в отношении к физическому миру; договор есть явление свободы в отношении к другим лицам.
Взаимные отношения свободных лиц, не связанных никаким специальным обязательством, могут определяться только соглашением воль. В этом и состоит существо договора. Так он всегда и понимался в правоведении: «Договор, – говорят римские юристы, – есть соглашение двух или многих лиц насчёт тождественного решения» (Est autem pactio duorum pluriumve in idem placitum consensus). Иного способа привести свободные воли к совокупному или обоюдному действию, кроме добровольного соглашения, нет и не может быть. Это совершенно ясно.
Но действие не ограничивается настоящей минутой. Цели человека идут на будущее, а потому и потребное для их достижения совокупное или обоюдное действие носит тот же характер. Через это договор становится обязательством; он связывает волю на будущее время. Тут возникает вопрос: в силу чего может свободная воля связать себя так, что она не может уже изменять своего решения? Иными словами: на чём основана обязательная сила договоров?
Ответ очень прост: на принадлежащем лицу праве располагать своими действиями не только в настоящем, но и в будущем, а потому и обязывать себя к тому или другому действию в отношении к другому. Как же скоро человек связал свою волю с волей другого, так он не вправе уже располагать ею по своему усмотрению. Он может изменить её только с чужого согласия. Воля, имеющая юридическое значение, не есть начало, изменяющееся с минуты на минуту, по случайной прихоти, а нечто постоянное, подчиняющееся общему закону. Только разумная воля может служить источником прочных отношений между людьми. Это не нравственное требование верности данному слову, а чисто юридическое условие, вытекающее из самой сущности права.
Отсюда ясно, что обязательная сила договоров определяется их формой, а не их содержанием; соглашением, а не интересом, как утверждает Иеринг. Договоры могут служить разнообразным интересам людей; но юридическое значение эти интересы получают единственно вследствие того, что они составляют предмет соглашения. Каков бы ни был интерес лица в действиях другого, оно не может ничего требовать, пока соглашение не состоялось; а с другой стороны, когда соглашение состоялось, оно имеет одинаковую обязательную силу для сторон, каков бы ни был сопряжённый с ним интерес. Заёмное письмо в один рубль и в сто тысяч одинаково обязательны. Интересы сторон в исполнении договоров могут быть весьма неравны и даже совершенно противоположны: один может иметь несравненно больший интерес в неисполнении договора, нежели другой в исполнении, и всё-таки договор должен быть исполнен, ибо, как выражаются юристы, он составляет закон для обеих сторон. Общий закон вовсе даже не касается специальных интересов, составляющих предмет соглашения. Он установляет только способы и формы соглашения, взвешивание же интересов он предоставляет свободной воле лиц. Поэтому договор всегда толкуется сообразно с этой волей.
Из этого ясно, что с юридической точки зрения для обязательной силы договоров требуются две вещи: 1) чтобы воля была свободна; 2) чтобы она была законна. Это вытекает из самого понятия о праве, которое есть свобода, определяемая законом.
Свободному выражению воли в договоре противоречат такие действия другого лица, которые насилуют волю или извращают её ложными представлениями. Поэтому насилие и обман разрушают обязательную силу договоров. Это признаётся всеми законодательствами в мире. Она разрушается и такого рода заблуждением, при котором в соглашении одно лицо разумеет одно, а другое – другое. Тут есть только мнимое совпадение воль, а потому нет настоящего договора.
Но если вынужденный насилием договор не имеет обязательной силы, то это отнюдь не относится к тому влиянию, которое оказывают на волю материальные условия жизни. Признаваемая правом свобода человека есть независимость от чужого произвола, а не от материальной нужды. Если человек продал вещь или свою работу, потому что ему нужно было уплатить долг или прокормить свое семейство, то это не есть повод к разрушению обязательства. Напротив, именно потому, что он имеет нужду, человек вступает в обязательства к другим, и это даёт ему средства себя поддержать. Между тем социалисты, не обинуясь, называют эту свободу мнимой. Они утверждают, что работник под гнётом нужды принуждён согласиться на невыгодные для него условия капиталиста и становится его рабом. Ответом на это могут служить, как уже замечено выше, сбережения рабочих и учиняемые ими стачки. Эти явления яснее дня доказывают, что потребность тут взаимная, и это подтверждается ежедневным опытом во всех странах мира, где господствуют свободные отношения между людьми. Если рабочие нуждаются в предпринимателе, то и предприниматель нуждается в рабочих точно так же, как хозяин дома нуждается в квартирантах, а квартиранты нуждаются в квартире. Эта взаимная нужда именно и составляет основание соглашения. При этом одни могут находиться в лучших условиях, а другие в худших; это может иметь влияние на решение, но до юридического закона это не касается. Решение всегда признаётся свободным, если оно принимается самим лицом, по собственной его воле, при ясном сознании всех обстоятельств, а не вследствие внешнего насилия или обмана. Для обязательной силы договоров вовсе не требуется, чтобы люди находились в равных материальных условиях; нужно только, чтобы при каких бы то ни было жизненных условиях они сами могли взвесить свои обстоятельства и принять то или другое решение. Никто не заставляет человека, находящегося в нужде, принять на себя то или другое обязательство, вступить в соглашение с одним, а не с другим лицом. Нет сомнения, что он не всегда может получить те условия, которые ему желательны; но это судьба всякого соглашения, в котором участвуют разные воли, имеющие каждая свои цели и свои интересы. Соглашение состоит именно в том, что противоположные стремления сводятся к тождественному результату на основании собственного решения, а не чужого. Это и есть та свобода, которая составляет основание права. Иной нет и быть не может. Если бы закон вздумал определять условия сделок, то этим самым уничтожилась бы свобода договоров, а с тем вместе уничтожились бы свободные отношения людей, ибо единственная, совместная со свободой, форма этих отношений есть договор. Вне этого существует только принудительное подчинение чужой воле, то есть рабство. К нему и приводит социализм.
