Аристос - Роговская Наталия Феликсовна (книга регистрации txt) 📗
26. Что государство или система понимает под «хорошим учителем» и что есть на деле хороший учитель — это всегда две разные вещи. Хороший учитель никогда не учит только своему предмету.
27. Никогда еще потребность в таких учителях не была столь настоятельной; потому что теперь мы знаем, что через какие-нибудь пятьдесят лет обучение будет в огромной степени переложено на машины. Для тех, кто под образованием понимает фактические знания и чисто технические навыки, перспектива превосходная. Ни один учитель-человек не сравнится с хорошо запрограммированным компьютерным учителем по уровню владения научной, фактической стороной того или иного предмета или по эффективности в выдаче информации.
28. Я уже упоминал эту механистическую ересь, когда рассуждал о христианстве. Но лучший метод тот, который наиболее эффективен для данной конкретной ситуации, а не тот, который наиболее эффективен в теории. Страшная опасность, грозящая нам в недалеком будущем, состоит в том, что нас самих до того замеханизируют, что мы уверуем, будто хороший учитель тот, кто обеспечивает наибольшую эффективность обучения в плане фактического содержания своего предмета. Если мы в это уверуем, мы станем жертвами деспотии компьютеров, а попросту говоря, наихудшей, ибо всемирной, формы национализма в истории человечества.
29. Но и в этой перспективе не все так мрачно. Немало есть областей, где появление учителя-компьютера можно только приветствовать; к тому же это позволит высвободить учителей-людей для преподавания (лучше, наверное, сказать, способа преподавания) тех предметов, где они незаменимы. И одной из главных задач триединого общечеловеческого образования, к которому я призываю, станет противодействие торжеству компьютеров — или перемещение его в более отдаленную перспективу — в тех сферах, где для этого есть объективные предпосылки.
Искусство и наука
30. Специфическая проблема учителя-компьютера ведет к следующей важной проблеме — правильному распределению ролей между наукой и искусством в жизни человека.
31. Каждому нужно твердо знать основы всех фундаментальных наук, и всем необходимо усвоить, в чем состоит великое связующее начало, ось, стержень разума — научный метод. Однако целые обширные области научных знаний весьма далеки от обыденной жизни, и если браться определить, какие же области имеют первостепенное значение для просвещения человечества, я предложил бы сосредоточиться на тех сферах, которые помогают преодолеть предрассудки, суеверия и невежество, особенно если такое невежество наносит обществу очевидный вред. В марте 1963 года сотни жителей острова Бали погибли в результате извержения вулкана только потому, что никак не хотели покинуть свои жилища. Они верили, что всякого, кто попытается бежать, настигнет кара богов. Наш мир тратит миллионные средства на исследования планет, которые, как нам уже доподлинно известно, необитаемы, и в то же самое время позволяет фатальной глупости спокойно вариться в собственном соку у себя дома, на планете Земля.
32. Наука воздействует на тех, кто ею практически занимается, двояко. Первое и, бесспорно, благотворное — воздействие эвристическое: то есть наука воспитывает в ученом умение самостоятельно мыслить и делать самостоятельные открытия. Ясно, что этой стороне науки в образовании должно уделяться максимально возможное внимание. Но вот другая отличительная черта науки — это уже палка о двух концах: речь идет о присущей ей тенденции всё анализировать, раскладывать целое на составные части. Разумеется, анализ — неотъемлемая часть самого эвристического процесса; но его побочные действия, как и в случае применения иных медицинских препаратов, могут оказаться чрезвычайно вредными и опасными.
33. Ученый чисто аналитического склада настолько привыкает воспринимать материю как очередную демонстрацию неких подлежащих доказательству или опровержению принципов, что в результате вечно живет, на шаг от нее отступив. Между ним и реальным миром встревает соответствующий закон, объяснение, необходимость классифицировать. Все, к чему притрагивался Мидас, превращалось в золото, а все, к чему притрагивается такой ученый, превращается в функцию, которой он оперирует при анализе.
34. Тесно связана с этим еще одна опасность. Сложность современной науки такова, что без специализации просто не обойтись; и не только потому, что этого требует научная или промышленная эффективность, но и в соответствии с природными возможностями человеческого интеллекта.
Ученого-универсала, успешно работающего во многих областях знаний, больше нет; не потому, что больше нет желания быть таким ученым, но потому, что области знания слишком многочисленны и слишком сложны.
35. И чистая наука, и нечистая экономика требуют от ученого, чтобы он большую часть своей мыслительной жизни проживал чуть в стороне от настоящего пульсирующего сердца общества, членом которого он и сам является, — в стороне от настоящего пульсирующего сердца того «сейчас», в котором он сам пребывает. Отсюда характерная и вполне предсказуемая двуличность современного ученого: научная нравственность и общественная безнравственность. У людей науки извечная склонность становиться послушным рабом государства.
36. Научный ум, проявляющий себя как абсолютно научный, проявляет себя как ум ненаучный. Мы сейчас в такой фазе истории, где научный полюс занимает господствующее положение; но где есть полюс, там есть и противополюс. Ученый раскладывает на атомы — значит, кто-то должен синтезировать; ученый извлекает — значит, кто-то должен скреплять воедино. Ученый занимается частным — значит, кто-то должен заниматься общим, универсальным. Ученый дегуманизирует — значит, кто-то должен гуманизировать. Ученый пока, а может, уже и на веки вечные, отворачивается от недоказуемого; и кто-то должен повернуться к нему лицом.
37. Искусство, самое примитивное, есть выражение истин, которые для науки выразить оказывается слишком сложно — или неудобно. Это не значит, что наука в чем-то ущербнее искусства, просто у них разное назначение, и они по-разному используются.
Искусство — стенография человеческого знания, плавильный тигель, алгебра, неимоверная конденсация, если это искусство великое, целых галактик мыслей, фактов, воспоминаний, переживаний, событий, разнообразного опыта — конденсация до десятка строк в «Макбете», до шести нотных линеек у Баха, до квадратного фута холста в картине Рембрандта.
38. Некоторые научные законы могут показаться аналогичными великому искусству: бесчисленные триллионы явлений сконденсированы в них всего в одной формулировке. Но эта формулировка, по отношению к реальности, — абстракция, а не концентрация.
39. Все разновидности искусства тяготеют к тому, чтобы превращаться в соответствующие разделы науки и, если угодно, ремесла; но тайна, без которой нет искусства, в том и состоит, что художник постоянно идет дальше того, что научная и ремесленная сторона искусства в состоянии предвидеть; и он постоянно идет дальше попытки дать научное описание и выработать строгие критерии того, что же такое искусство и какое искусство хорошее, а какое плохое.
40. Искусство — всегда целый комплекс за пределами науки. Оно на голову выше всех вместе взятых компьютеров. Можно, предположим, заложить в компьютер вкусовые пристрастия тысячи любителей музыки, с тем чтобы машина затем сочинила «их» музыку; но это значило бы отказаться от важнейшего принципа: произведение искусства — это прежде и превыше всего то, что способен создать только один человек. Это некое утверждение, которое делает один наперекор всем, а не утверждение, которое делает один на потребу всем.
