Онтология взрыва - Футымский Игорь (читаем книги бесплатно txt) 📗
При этом вопрос о начальном импульсе изменений в верхних метрических слоях, открывающем связи для образования новых слоев, не существует с самого начала, потому что разговор идет о непрекращающихся колебаниях геометрической сетки Универсума. Цикл, состоящий из разогрева, метрического взрыва и адиабатического охлаждения макросистемы становится просто-напросто протокольным условием поведения мира при взгляде на него как на континуумальный мир.
Соединяя открывшиеся обстоятельства квантового поведения мира с наблюдениями об изменениях в вещевой картине мира (с учетом того, что, например, идеи Ибсена и Ван Гога доступны для нашего наблюдения через их соответственно рукописи и полотна - то есть, вещи, представляющие геометрические сдвиги в эстетическом пространстве второй половины 19-го века), мы вынуждены сделать вывод, что уже около полутора веков мы находимся в зоне метрического перехода со всеми вытекающими из этого факта обстоятельствами. Как мы выяснили, переход начинается с разогрева.
Приблизительно с начала 19-го века становятся вещественными довольно-таки, в общем-то, непонятные с точки зрения линейного течения событий изменения в эстетических привязанностях европейского человека. Вещественность эту смело можно отсчитывать с того момента, как европейский человек начал тратить свои деньги на книжки Шопенгауэра после по крайней мере двух с половиной тысячелетий геометрии аристотелизма, определявшей наши вкусы и мышление.
Что стало причиной этого, кажется, малозначительного, и (что гораздо важнее) при этом малопонятного товарного сдвига? Почему коллективизации подвергся тот товар, который, если исходить из событий всего-навсего 20-30-летней давности, товаром коллективного спроса быть никак не обещал? Не так уж трудно понять товарный взрыв в отношении новорожденных лампочки Эдисона или телефона - они чертовски удобны, и этого достаточно. Но как понять изменение потребительского интереса к вещам, которые не доставляют прямых и неоспоримых удобств - ответить на это вряд ли способна наша традиционная логика без помощи еще чего-то, чего ей явно не хватает.
Канонический мольеровский врач не стал бы долго думать, как выйти из положения, его универсальный ответ, сводящийся к "потому что так устроен человек" (кстати, ответ ко всему прочему - вполне и аристотелевский) даже и сейчас довольно часто принимается в качестве платежного средства. Правда, сегодняшний интеллектуал скорее всего сослался бы на исторически закономерную смену традиций или рациональностей, причем последователь Хабермаса, возможно, произвел бы вероятно небесполезное разбиение рациональностей на рациональности когнитивно-инструментальные и коммуникативные, но чем, в сущности, этот ответ лучше, чем стандартный ответ мольеровского врача, если он так и не показывает, откуда все-таки берутся эти смены и изменения?
Упрощенные (алхимические) теории, несмотря на их неоспоримую пользу, всегда плохо справляются с вопросами о динамических подробностях нашего мира. Когда изменения всего вокруг нас становятся интенсивно непонятными для нас, они приобретают характер витальной угрозы. В таких случаях приходится признать, что не всегда полезно избегать проблем методом их отсечения, к которому нас так прочно приохотила эпоха активного рационального аристотелизма. С некоторого момента этот ход, облегчавший нам жизнь, начинает покушаться на наше выживание. Собственно, периоды смятения наступают у нас как результат привычки к целесообразным упрощениям мира. Именно потому мы в один прекрасный момент перестаем понимать, что происходит с нами и вообще с миром.
А происходит то, что линейные периоды жизни нашего мира сменяются мало сочетающимся с образом линейности временем Перемен.
Время Перемен - это не что иное, как переход от одной устойчивой геометрии мира к другой. Физика же этого перехода сводится к разогреву и метрическому взрыву.
Разогрев жизненного мира. Геометрические подробности
Итак, разогрев. Что может означать разогрев континуумального мира в терминах привычных для нас событий? Ответ нужно искать, учитывая то обстоятельство, что реальность вокруг нас геометрически расслоена, а значит, каждый слой ее есть практически обособленное пространство событий, организованное горизонтальными связями.
И физически, и геометрически разогрев означает разрыв или деформацию связей. Кроме того, разогрев означает изменение геометрических конфигураций устойчивых состояний внутри каждого метрического уровня. То есть, в терминах уже использованных образов - смещение дифракционной картины, образованной геометрией каждого слоя.
Начнем сверху.
Верхний метрический слой континуумального Космоса - это пространство рациональностей. А геометрические изменения, происходящие в нем - это вообще особый случай. Особый потому, что верхний слой образует граничную поверхность Универсума и потому самые интересные геометрические события происходят именно в нем. Как раз эти события задают создание новых вертикальных связей, которые затем "заворачиваются" в горизонтальные, образуя новый метрический слой.
Разогрев в пространстве рациональностей означает деформации и разрушения во всех, в общем-то, подслоях рациональностей - как в актуальном, так и в реликтовых, и при этом тем большие, чем ближе этот подслой лежит к верхней границе слоя (а верхняя граница этого слоя - это еще и верхняя граница Универсума). То есть, те слои рациональности, которые хранят наш "психический багаж", подвергаются тем меньшим разрушениям, чем глубже они лежат. Этим обеспечивается наше выживание точно так же, как если вдруг выключат электричество, а мы можем зажечь свечи и камин, если, конечно, они у нас есть. (В отличие от качества нашей предусмотрительности, которая может и не позаботиться о свечах заранее, в геометрической структуре жизненного мира запасные варианты организованы, кажется, вполне надежно.)
Представления из привычного, корпускулярного способа понимать мир не способны объяснить, почему вдруг начинают происходить сдвиги в логике наших поступков. Однажды мы вдруг замечаем, что мы и неожиданно многие вокруг нас стали совершать слишком много ошибок. Или поступков, которые еще вчера казались нам немыслимыми и которые даже сегодня кажутся нам не просто арациональными, а несовместимыми с самой логикой витального. Мы вдруг замечаем, что непонятно увеличивается количество тех, кто готовы стрелять и таки стреляют в своих ближних. Причем стрелять из-за своих с ними разногласий или просто различий таких, которые вчера еще казались незначительными, а то и неразличимыми вовсе. Причем не только стрелять, но и взрывать, и резать, и т.д., и т.п.
Все это можно объяснять чьей-то умелой манипуляцией податливой биомассой в интересах своих прибылей. Но в сущности, это очень плохое объяснение. Потому что заинтересованность в прибылях существует всегда, а условия для манипуляций в их интересах почему-то возникают периодически. То есть, спрос на эти условия не всегда удовлетворяется, а значит, предложение зависит от чего-то еще, кроме спроса. От чего же?
И потом, разговор ведь идет не столько о поведении Массы, сколько о единичных явлениях, становящихся массовыми. Почему школьники вдруг начинают все чащй и чаще расстреливать своих одноклассников, и при этом не могут объяснить, почему они это сделали (причем ясно, что не только другим, но в первую очередь и самим себе)? А мы вряд ли смогли бы объяснить эти случаи амока какими-то вдруг возникшими условиями, которые внезапно обострили борьбу за существование. Почему распространенной формой решения проблем вдруг повсеместно становится террор? Обострились проблемы? Вряд ли. Проблемы остались приблизительно теми же - изменился наш выбор реагировать на них.
Мы, собственно, и вчера не были лишены выбора: может быть, вспылить и убить кого-нибудь, кто мешает нам жить? Но вчера мы при этом все-таки делали другой выбор, и с вероятностью, близкой к единице, отправляли наши проблемы внутрь себя. Причем связи, образованные геометрией наших рациональностей, вполне выдерживали напряжение этих проблем. То есть, они способны были выдерживать, потому что были уравновешены множеством связей, образованных другими проблемами, значимость которых была во всяком случае не ниже, а скорее всего, выше.
