Семиотика, Поэтика (Избранные работы) - Барт Ролан (бесплатные версии книг .txt) 📗
12 Barthes R. Interview.-In: В е Hour R. Le livre des autres. P.: L'Herne, 1971, p. 171.
13 В 1965 г. Ю. Кристева сделала на семинаре у Барта доклад о Бахтине. Позже, со второй половины б0-х гг. работы Бахтина стали широко переводиться во Франции.
14 Барт не скрывал подобных влияний, более того, прямо указывал на них (см.: Barthes R. Roland Barthes. P.: Seuil, 1975, р. 148); он умел так переосмыслить заимствованное, что те, у кого он начинал учиться, позже, случалось, сами охотно признавали его своим учителем.
[11]
дистанцию между метаязыком и языком-объектом, убежденному, что метаязык должен конструироваться как бы "над" культурой, в некоем внеисторическом пространстве объективно-абсолютной истины, Барт настаивал на том, что метаязык гуманитарных наук, сам будучи продуктом культуры, истории, в принципе не может преодолеть их притяжения, более того, стремится не только отдалиться от языка-объекта, но и слиться с ним (см., в частности, статью "От науки к литературе", 1967). Подчеркнем еще раз: Барт не отрекается от науки, но лишь трезво оценивает ее возможности, равно как и таящуюся в ней угрозу: "Научный метаязык - это форма отчуждения языка; он, следовательно, нуждается в преодолении (что отнюдь не значит: в разрушении)" 15.
Постструктуралистские установки Барта наиболее полное воплощение нашли в образцовой для него книге "С/3" (1970), посвященной анализу бальзаковского рассказа "Сарразин", где Барт делает радикальный шаг от представления о "множестве смыслов", которые можно прочесть в произведении в зависимости от установок воспринимающего ("История или литература?", "Критика и истина"), к идее "множественного смысла", образующего тот уровень произведения, который Барт назвал уровнем Текста. Методологические принципы, продемонстрированные в книге "С/3", нашли выражение и в других работах Барта, в частности, в публикуемых в настоящем сборнике статьях "С чего начать?" (1970) и "Текстовой анализ одной новеллы Эдгара По" (1973).
В русле проблематики "производства смыслов", "текстового письма", "интертекстуальности" находится и яркое эссе Барта "Удовольствие от текста" (1973), где ставится вопрос о восприятии литературы читателем. Последовавшая вскоре после этого книга "Ролан Барт о Ролане Барте" (1975) представляет собой продуманную мозаику из основных идей и мотивов, рассеянных в многочисленных работах автора 50-70-х гг.
Престиж и популярность Барта в последнее десятилетие его жизни были чрезвычайно высоки - высоки настолько, что в 1977 г. в старейшем учебном заведении Франции, Коллеж де Франс, специально для Барта была
15 Barthes R. Interview, p. 172.
[12]
открыта кафедра литературной семиологии. "Лекция", прочитанная Бартом при вступлении в должность и выпущенная отдельным изданием в 1978 г., прозвучала не только как своеобразный итог его тридцатилетней научной деятельности, но и как программа, указывающая возможные пути развития современной семиологии; сам Барт, однако, эту программу не успел выполнить. Его жизнь оборвалась внезапно и нелепо: 25 февраля 1980 г., неподалеку от Коллеж де Франс, Барт стал жертвой дорожного происшествия и через месяц, 27 марта, скончался в реанимационном отделении больницы Питье-Сальпетриер. Его гибель была воспринята как уход одного из выдающихся французских гуманитариев XX в.
*
Каковы же основные проблемы бартовской "коннотативной семиологии"? Прежде всего, это проблема языка.
Классическая лингвистика (от Соссюра до современных французских функционалистов) склонна понимать язык как "константную структуру, доступную всем членам общества" 16. Такое представление базируется на следующих постулатах: 1) означающее и означаемое в языке находятся в отношении строгой взаимной предопределенности; 2) вследствие этого языковые знаки поддаются одинаковой интерпретации со стороны всех членов данного языкового коллектива, что и обеспечивает их "лингвистическое тождество" за счет того, что 3) сами эти знаки предстают как номенклатура языковых "средств", пригодных для выражения любых мыслей, одинаково послушно и безразлично обслуживающих все группы и слои общества.
В известном смысле все это так и есть: мы действительно пользуемся одним и тем же национальным языком (например, русским) как нейтральным орудием, позволяющим передать самые различные типы содержания.
Стоит, однако, внимательнее присмотреться к реальной речевой практике - и картина существенно усложнится, ибо каждый из нас отнюдь не первым и далеко не последним пользуется словами, оборотами, синтакси
16 Мамудян М. Лингвистика. М.: Прогресс, 1985, с. 50.
[13]
ческими конструкциями, даже целыми фразами и "жанрами дискурса", хранящимися в "системе языка", которая напоминает не столько "сокровищницу", предназначенную для нашего индивидуального употребления, сколько пункт проката: задолго до нас все эти единицы и дискурсивные комплексы прошли через множество употреблений, через множество рук, оставивших на них неизгладимые следы, вмятины, трещины, пятна, запахи. Эти следы суть не что иное как отпечатки тех смысловых контекстов, в которых побывало "общенародное слово" прежде, чем попало в наше распоряжение.
Это значит, что наряду с более или менее твердым предметным значением, которым оно обладает, всякое слово пропитано множеством текучих, изменчивых идеологических смыслов, которые оно приобретает в контексте своих употреблений. Подлинная задача говорящего-пишущего состоит вовсе не в том, чтобы узнать, а затем правильно употребить ту или иную языковую единицу (будучи раз усвоены, эти единицы в дальнейшем употребляются нами совершенно автоматически), а в том, чтобы разглядеть наполняющие смыслы и определиться по отношению к ним: мы более или менее пассивно реализуем общеобязательные нормы, заложенные в языке, но зато активно и напряженно ориентируемся среди социальных смыслов, которыми населены его знаки.
Наличие таких - бесконечно разнообразных - смыслов как раз и обусловливает расслоение единого национального языка на множество так называемых "социолектов". Пионерская роль в самой постановке вопроса о социолектах и в деле их изучения принадлежит, как известно, М. М. Бахтину 17, пользовавшемуся выражением
17 См.: Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка. Л.: Прибой, 1930 (основной текст книги принадлежит Бахтину); Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худ. литература, 1975. Бахтин, в частности, показал, что каждое конкретное языковое высказывание причастно не только централизующим тенденциям лингвистического универсализма, но и децентрализующим тенденциям общественно-исторического "разноречия", что "социальные языки" суть воплощенные "идеологические кругозоры" определенных социальных коллективов, что, будучи "идеологически наполнен", такой язык образует упругую смысловую среду, через которую индивид должен с усилием "пробиться к своему смыслу и к своей экспрессии".
О вкладе М. М. Бахтина в философию языка см.: Иванов Вяч. Вс. Значение идей М. М. Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики.- В кн.: "Труды по знаковым системам, VI", Изд-во Тартуского государственного университета, 1973, с. 5-44.
[14]
"социально-идеологический язык". Подход раннего Барта (периода "Нулевой степени письма" и "Мифологий") к языковым феноменам в целом сопоставим с идеями Бахтина, хотя о прямом влиянии, разумеется, не может идти речи.
Обозначив социолект термином "тип письма", Барт проанализировал его как способ знакового закрепления социокультурных представлений. По Барту, "письмо" - это опредметившаяся в языке идеологическая сетка, которую та или иная группа, класс, социальный институт и т. п. помещает между индивидом и действительностью, понуждая его думать в определенных категориях, замечать и оценивать лишь те аспекты действительности, которые эта сетка признает в качестве значимых. Все продукты социально-языковой практики, все социолекты, выработанные поколениями, классами, партиями, литературными направлениями, органами прессы и т. п. за время существования общества, можно представить себе как огромный склад различных видов "письма", откуда индивид вынужден заимствовать свой "язык", а вместе с ним и всю систему ценностно-смыслового отношения к действительности.
