Психиатрическая власть - Фуко Мишель (полная версия книги .txt) 📗
кожу компрессы, под действием которых на различных частях его тела стали появляться обильные высыпания; вообще-то, чтобы избавиться от них, достаточно было бы просто-напросто мыться, однако врачи притворно запрещали мытье, говоря о строгих предосторожностях, необходимых для предотвращения рецидива. Описанное лечение в течение нескольких недель оказалось очень успешным. Больной полностью выздоровел, и вместе с рассудком и добрым здравием к нему вернулись все интеллектуальные способности».13 Его бред, в некотором смысле, был удовлетворен.
На чем основаны эти процедуры — Пинеля и Мейсона Кокса — и что они вводят в оборот? Они предполагают (это ясно, и не будем на этом останавливаться подробно), что ядром безумия является ложная уверенность, иллюзия, заблуждение. Также они предполагают — и здесь уже есть некоторый сдвиг, — что для победы над болезнью достаточно это заблуждение устранить. Таким образом, процедура лечения — это не более чем устранение заблуждения. С той оговоркой, что заблуждение безумца отличается от простой ошибки.
Причем различие между заблуждениями безумца и не-безум-ца заключено даже не в экстравагантности идеи — в конце концов, если вы думаете, что у вас осложненная чесотка, в этом нет ничего необычного. К тому же, как скажет несколько позднее в «Психологических фрагментах о безумии» Лере, если взять Декарта, верившего в телесные духи, и больного из Сальпетриера, убежденного, что у него в животе проходит церковный собор, 14 то сравнение по степени экстравагантности будет отнюдь не в пользу больного. Что же все-таки делает заблуждение безумца таковым? Не столько экстравагантность побочное следствие заблуждения, сколько то, каким образом это заблуждение можНО
победить рассеять Безумец—это человек чье заблуждение не
может быть рассеяно путем доказательства. Доказательство не является для него источником истины Поэтому слелл/ет найти
другой метод борьбы с заблуждением—ибо безумие есть все
таки именно заблуждение, — метод, не связанный с доказатель-ством
Иными словами, вместо того чтобы нападать на ошибочное суждение и убеждать в его несоответствии действительности, — а в этом, собственно, и состоит процесс доказательства, — надо
154
155
сделать вид, что это ложное суждение верно и трансформировать реальность так, чтобы она согласовалась с безумной верой, с этим ошибочным суждением больного. И как только убеждение, бывшее ошибочным, обретает в действительности подтверждающий его коррелят, содержание рассудка и содержание реальности приходят к совпадению: заблуждения больше нет, а вместе с ним нет и безумия.
Надлежит, таким образом, не манипулировать ложным убеждением, не стремиться его исправить или привести с помощью доказательства к самоуничтожению; наоборот, надо подражать этому ложному убеждению, манипулировать реальностью, в известном смысле возвышая ее до уровня бреда. Стоит бредовому убеждению получить реальное содержание в действительности, как оно станет верным суждением, и безумие уже не будет безумием, поскольку заблуждение уже не будет заблуждением. Реальность подменяется бредом так, что последний бредом быть перестает; заблуждение бреда рассеивается в том смысле, что бред более не заблуждается. Речь идет, если хотите, о введении реальности в бред под маской бредовых образов, вследствие чего бред оказывается преисполнен реальности; за все ложные суждения бреда или за главное из них исподволь, посредством игры превращений масок подкладывают нечто являющееся реальностью, - и таким образом оправдывают бред *
Как видите, отчасти такая практика лечения вполне родственна всей классической концепции суждения и заблуждения: она, можно сказать, напрямую вытекает из постулатов о гипотезе и суждении в логике Пор-Рояля.15 Однако между преподавателем, доказывающим, носителем истины, и психиатром имеется отличие. Если преподаватель, ученый — наставник истины и не более того — манипулирует суждением, гипотезой, мыслью, то врач манипулирует реальностью так, что заблуждение оказывается истиной. В такого рода операции врач выступает в роли посредника, некой двоякой персоны, которая [с одной стороны]
* В подготовительной рукописи М. Фуко уточняет: «Эта комическая, театральная реальность, некая псевдореальность исподволь вводится в бред и придает реальности как таковой своего рода вторичное действие, поскольку, чтобы бред рассеялся, достаточно того, чтобы посредством маскарада ложное суждение стало истинным».
обращена к реальности и манипулирует ею, а с другой — обращена к истине и заблуждению, которые примиряет так, что форма реальности снисходит к заблуждению и тем самым превращает его в истину.
Врач манипулирует реальностью, надевая на нее маску; он делает реальность несколько менее реальной; во всяком случае он окутывает ее флёром ирреальности, заключает в театральные скобки, снабжает приставкой «словно бы», «псевдо-» и тем самым, ирреализуя реальность, осуществляет превращение заблуждения в истину. Будучи агентом реальности — причем в ином смысле, нежели ученый или преподаватель, — врач вместе с тем ирреализует реальность с целью воздействовать на ошибочное суждение больного.16
Думаю, можно сказать следующее: психиатр, каким он функционирует в пространстве больничной дисциплины, относится теперь к тому, что говорит безумец, уже не с позиции истины; он решительно, раз и навсегда переходит на сторону реальности.* Он уже не двойственный наставник реальности и истины, как еще можно было охарактеризовать Пинеля и Мейсона Кокса, он — всецело наставник реальности. Психиатр более не провозит реальность в бред обманным пУТСМ ОН УЖС НС KOHTD3-бандист реального, какими еще были Пинель и Мейсон Кокс. Психиатр — это тот кто призван придать реальному гшинули-тельную силу с помощью которой оно сможет овладеть безуми-ем пронизать его насквозь и уничтожить как таковое Психиатр
должен снабдить реальность—именно так оттпепргтяртр^г отны
не его задача-дополнительной властью, необходимой ей, что-
бы предписать себя безумию и наоборот долг психиатра—ли
шить безумие способности ускользать от реальности
Таким образом, с начала XIX века психиатр становится проводником интенсификации реального, теперь он — агент сверхвласти реального, тогда как в Классическую эпоху он был в некотором смысле проводником власти ирреализации реальности. Вы возразите мне: если в XIX веке психиатр и в самом деле полностью переходит на сторону реальности, становится в отно-
* В подготовительной рукописи М. Фуко добавляет: «Функция наставника истины в рамках больничной психиатрии принадлежит отнюдь не психиатру».
156
157
шении безумия — посредством принимаемой им на себя дисциплинарной власти — агентом интенсификации власти реальности, это тем не менее не означает, что он не поднимает вопроса об истине. Я бы сказал, что, конечно, в психиатрии XIX века поднимается проблема истины — вопреки довольно явственному пренебрежению этой психиатрии теоретической разработкой своей практики. Психиатрия не уклоняется от проблемы истины, но уже не включает вопроса об истине безумия в рамки лечения, как это делали Пинель и Мейсон Кокс, не интегрирует его в свою работу с безумцем, не стремится прояснить проблему истины в сопоставлении врача и больного; психиатрия ставит вопрос об истине исключительно внутри себя самой. Она априори и раз и навсегда преподносит, обосновывает себя в качестве медицинской и клинической науки. Иными словами, проблема истины более не имеет места в процессе лечения, она оказывается раз и навсегда разрешена психиатрической практикой, как только последняя наделяет себя бытийным статусом медицинской практики и закладывает в свое основание приложение психиатрической науки.
Поэтому я предложил бы вам следующее (временное) определение психиатрической власти, которой я решил посвятить нынешний лекционный курс: психиатрическая власть есть та дополнительная власть, посредством которой реальное предписывается безумию в качестве истины, раз и навсегда подкрепленной этой властью, дающей психиатрии статус медицинской науки. Мне кажется, что это предварительное определение позволяет понять некоторые общие особенности истории психиат-dhh XIX века
