Психиатрическая власть - Фуко Мишель (полная версия книги .txt) 📗

36 Александр Бриер де Буамон (1789—1881) в 1825 г. занял пост врача в оздоровительном доме Сент-Коломб на улице Пикпюс в Париже, а в 1838 г. возглавил другую парижскую лечебницу в доме 21 по улице Нёв-Сент-Женевьев, перенесенную в 1859 г. в Сен-Манде, где Бриер

146

де Буамон и скончался 25 декабря 1881 г. См.: Brierre de Boismont A.[1] Maison de Santй de Docteur Brierre de Boismont, rue Neuve Sainte-Genevinve. N 21, prиs du Panthйon / Prospectus; [2] Observations medico-lйgales sur la monomanie homicide. Paris: Mm ^eAuger Mйquignon, 1826 (также опубликовано в изд.: Revue mйdicale. Octobre-novembre 1826); [3] Des hallucinations, ou Histoire raisonnйe des apparitions, des visions, des songes. Paris: Bailliиre, 1845.

37 Эспри Сильвестр Бланш (1796—1852) в 1821 г. возглавил оздоровительный дом, основанный в 1806 г. на Монмартре П. А. Простом, а затем переехавший в старинный особняк принцессы де Ламбаль в Пасси. Имя Э. С. Бланша стало известным в связи с его критикой методов морального лечения Франсуа Лере. См.: fa] Le Breton A .La Maison de santй du docteur Blanche, ses mйdecins, ses malades. Paris: Vigne, 1937; [b] Vallery-RadotR.La maison de santй du docteur Blanche// La Presse mйdicale. 13 mars 1943. N 10. P. 131—132.

38 Курс под названием «Карательное общество», о котором идет речь, был прочитан М. Фуко в Коллеж де Франс в 1972—1973 учебном году. Организации преступного мира была посвящена в нем лекция от 21 февраля 1973 г. См. также: Foucault M .Surveiller et Punir. P. 254— 260, 261—299.

39 В своем оздоровительном доме в предместье Сент-Антуан, который уступил ему в 1847 г. доктор Пресса.

⁴⁰ Brierre de Boismont A.De l'utilitй de la vie de famille... P. 8—9.

Лекция от 12 декабря 1973 г.

Утверждение ребенка в качестее мишени психиатрического вмешательства. — Больнично-семейная утопия: лечебница в Клермон-ан-Уаз. — От психиатаа как «двойственного наставника» реальности и истины (в ппотопси-хиатрических практиках) к психиатуу как «агенту интенсификации» реального. — Психиатрическая власть и дискурс истины. —Проблема симуляции и появление истеричек. —Вопрос о зарождении психоанализа.

Сегодня мне хотелось бы ненадолго вернуться к предшествующей лекции, так как на прошлой неделе я вспомнил о поразительном институте, о существовании которого знал и раньше, но не догадывался, насколько удачным примером он может мне послужить. Мне кажется, что этот институт очень убедительно свидетельствует о смычке больничной дисциплины и семейной модели, и сейчас я расскажу вам о нем.

Я попытался показать, что, вопреки несколько упрощенной гипотезе о том, что лечебница сформировалась как продолжение семейной модели, — гипотезу эту разделял и я сам, — больница XIX века функционировала по модели микровласти, родственной власти дисциплинарной, совершенно чужеродной семье. И что внедрение, подключение семейной модели к дисциплинарной системе произошло сравнительно поздно — его можно датировать, полагаю, 1860—1880 годами, — после чего семья и стала не просто моделью функционирования психиатрической дисциплины, но, главное, горизонтом и объектом психиатрической практики.

Далеко не сразу пришла пора, когда психиатрическая деятельность занялась именно семьей. И теперь я попробую пока-

148

зать, что этот феномен возник в точке скрещения двух процессов, шедших с опорой друг на друга, — формирования того, что можно назвать выгодами аномалий, отклонений, и внутренней дисциплинаризации семьи. Об этих процессах имеется ряд свидетельств.

Прежде всего, конечно, я имею в виду неуклонное распространение в XIX веке платных учреждений, первостепенной целью которых было удорожание аномалии и ее исправления, — оздоровительных домов для детей, для взрослых и т. д. Но также и внедрение психиатрических техник в семью, в саму семейную педагогику. Если посмотреть на то, как это происходило — по крайней мере в семьях, которые могли обеспечить прибыльность аномалии, то есть в семьях буржуазных, — то видно, как постепенно, по мере эволюции домашней педагогики, семейный надзор, семейное господство, если угодно, приобрели дисциплинарный характер. Семейный глаз стал психиатрическим, или во всяком случае психопатологическим, психологическим взглядом. Надзор за ребенком стал надзором, заключающим о нормальности или ненормальности; родители принялись наблюдать за поведением ребенка, за его характером и сексуальностью. Мне кажется что здесь-то и следует искать начало психологизации ребенка внvtdh семьи

Понятия и даже механизмы психиатрического контроля, судя по всему, были постепенно перенесены в семью. И те приемы физического принуждения, которые мы находим в больницах с 1820—1830-х годов, — связывание рук, фиксация головы, обязанность стоять прямо — будучи введены в рамках больничной дисциплины как инструменты последней, постепенно смещаются и находят себе место в семье. Контроль осанки и жестов, манеры поведения и сексуальности, средства против мастурбации и т. д. — все это проникает в семью в процессе развернувшейся в XIX веке дисциплинаризации в результате которой сексуальность ребенка становится объектом знания непосредственно внутри семьи. И одновременно ребенок оказывается центральной, вдвойне центральной мишенью психиатрического вмешательства.

Во-первых, в прямом смысле, поскольку связанная с психиатрией платная институция прямо обращается к семье, чтобы та предоставила ей необходимое для получения выгоды сырье. В общем и целом психиатрия говорит: предоставьте малолетних

149

безумцев моим заботам; или же: безумие может обнаружиться в сколь угодно раннем возрасте; или же: безумие не дожидается совершеннолетия, взросления и т. п. Все эти послания передаются институциями надзора, обнаружения, ограждения и детской терапии, насаждаемыми в конце XIX века.

А во-вторых, детство становится центром, мишенью психиатрического вмешательства косвенно, поскольку взрослого безумца расспрашивают именно о его детских годах: предайтесь воспоминаниям детства, в их содержании найдется повод для вашей психиатризации. Вот к чему приблизительно я постарался подвести вас в прошлый раз.

И все это привело меня к упомянутому учреждению, которое превосходно выявляет в 1860-е годы смычку больницы и семьи, не первую их смычку, но наверняка самую совершенную, самую отлаженную, почти утопическую. Во всяком случае во Франции я не нашел других примеров, которые в такой чистоте и так рано воплощали бы утопию семьи-лечебницы, являющуюся точкой сцепления семейного господства и больничной дисциплины. Речь идет о лечебнице в Клермон-ан-Уаз, работавшей в паре с оздоровительным домом Фиц-Джеймс.

В конце XVIII века в окрестностях Бове существовал дом призрения в классическом смысле этого слова, содержавшийся монахами-францисканцами, куда направляли по запросу семей или распоряжению властей больных, общим числом двадцать, и оплачивали их содержание. В 1790 году дом был распущен, его беспечных насельников освободили, и эти растратчики, злодеи, безумцы и т. д., естественно, вновь стали горем их семей. В итоге их отправили в Клермон-ан-Уаз, во вновь созданный кем-то приют. А в это время подобно тому как в оставленных эмигрантами помещениях аристократических особняков один за другим открывались парижские рестораны на месте распущенных домов призрения возникали колонии Так возник и приют мон-ан-Уаз где в период революции Империи вплоть до начала Реставрации содержались те же два десятка убогих Затем входе широкой институциализации психиатрической практики'значе ние приюта увеличивается и пре<Ьектотльная администрация департамента Уазы заключает с его основателем соглашение,

T^fYTfVnnP пре ТТ/1"*Л ЯТПМТ1Я f * T Г*ГГТР'О^У ШI4f* в iiеif ХЛ(>ЛДИЛА/ТТТ7Л "V

душевнобольных за счет муниципальных субсидий Договор 150

распространяется также и на департаменты Сены и Уазы, Сены и Марны, Соны, Эны; безумцы всех этих пяти регионов направляются с этого момента в клермонский оздоровительный дом, и он приобретает статус межрегиональной лечебницы, в которой к 1850 году содержится уже более тысячи больных.1