Культура, Истоки вражды - Елизаров Евгений Дмитриевич (читаемые книги читать .TXT) 📗
Каждый раз любой воспринимаемый индивидом знак своим особым образом форматирует все достояние его сознания, и подлинным значением знака оказывается именно этот формат, который сообщается ему, а вовсе не то содержание, которое закрепляется в различного рода словарях или справочниках. Обращаясь к другому образному ряду можно сказать, что знак - это только специфическая форма сосуда, который может быть наполнен совершенно различным содержанием, собственно же содержание производно только от целостной индивидуализированной самим человеком культуры.
Понятно, что все это применимо не только к отдельно взятому знаку, но и к каждому дискретному информационному импульсу, который входит в некоторый единый упорядоченный знаковый поток. Вновь прибегая к уже приводившимся сравнениям, можно сказать, что определенным образом структурированный, любой упорядоченный поток знаков допустимо уподобить последовательности неуловимых прикосновений чутких пальцев скульптора, которые придают что-то оформленное всему тому, что в аморфном виде уже содержится в каких-то тайниках нашей души, - но любое из этих прикосновений как-то по-своему преобразует сразу весь копимый и сохраняемый нами информационный массив. Без исключения каждому из этих импульсов повинуется все содержание интегрального опыта индивида, поэтому каждое из этих прикосновений - на деле всего лишь единая (в пределах этотипической общности) формула его преобразования. Словом, главным образом и в первую очередь от полного внутреннего содержания нашего собственного опыта зависит то, что именно будет воспроизведено нами в результате скрытой переработки любого потока знаковых посылов.
Просто, говоря словами святого апостола Павла, - "сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам"...
Конечно, и способ структурирования этого потока играет свою, зачастую весьма значительную, если не сказать решающую роль; больше того, в известной мере и сама форма упорядочивания знаковых импульсов может составить собой предмет особого искусства. Сама жизнь показывает, что достижение того духовного консонанса, без которого невозможно абсолютно никакое общение между людьми, во многом зависит именно от способа структурирования того знакового массива, который и подлежит трансляции. Неудачно построенная последовательность знаков может вести вообще в никуда, и слова все того же Павла: "...когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих" говорят в частности и об этом.
"Юродство проповеди", может быть, один из самых великих даров, когда либо ниспосланных человеку. Так, прописные истины, которые мы слышим на каждом шагу, часто раздражают нас, а еще чаще - просто отскакивают, как горох от стены. Но все же иногда именно в них, и в первую очередь благодаря удачно найденному проникновенному слову, вдруг открывается что-то такое, что переворачивает всю нашу жизнь.
Говорят, Альберт Эйнштейн был отвратительным лектором. Да, это так - он и в самом деле перевернул все представления человека о физическом мире, но все же не он, а рядовой педагог сделал его открытия всеобщим достоянием. Поэтому вовсе не случаен тот факт, что великому искусству упорядочивания знаковых потоков специально учат и проповедников и педагогов. Но все же никакое искусство не в состоянии подменить собою созидательный труд собственной души внимающего им человека.
10
Итак, каждый знак одновременно мобилизует и перестраивает все достояние памяти индивида и в то же время ни один знак вообще не несет в себе никакой информации об отдельно взятом предмете, а только служит указанием на способ специфического форматирования его интегрального опыта.
Это обстоятельство не может не найти своего отражения в способе систематизации тех представлений об окружающей нас природной и социальной среде, которые формируются у нас.
Действительно, если все достояние нашего сознания оказывается ничем иным, как непрерывно, на протяжение всей жизни, самостоятельно возводимой, надстраиваемой и перестраиваемой каждым конструкцией лишь его собственного опыта, общая структура всех представлений человека об окружающем мире всегда будет строиться по некоторому пирамидальному иерархическому типу, в соответствии с которым едва ли не все предикаты объективной реальности обязаны быть лишь частной формой проявления каких-то более общих свойств чего-то единого и целостного. Ведь и в самом деле, простые и незамысловатые первичные представления ребенка и сложно организованные воззрения зрелого человека на одну и ту же реальность - это не разные вещи, одно возникает из другого. Поэтому мир в принципе не может рисоваться человеку суммой рядоположенных сущностей, изначально обладающих равным статусом; он обязан определенным образом субординироваться, и строгая субординация всех вещей должна отражать внутреннюю организацию самого процесса их постижения.
Вечное отношение рода и индивида, общего и единичного, целого и его части, глубокая генетическая связь между этими полярными вещами - это в первую очередь способ структуризации тех потаенных созидательных процессов, в результате которых каждый раз впервые каждым из нас порождается или воссоздается определенная информация о чем бы то ни было, и только во вторую отражение тех объективных отношений, которые властвуют в окружающей нас природе. Словом, это отражение не столько имманентной природы вещей, сколько природы нашего собственного духа. Правда, здесь следует напомнить, что законы нашего духа не возникают сами по себе в нем самом; они отнюдь не автономны от законов объективной реальности. Просто сначала именно эта реальность должна сформировать все извивы нашего этотипа, и только потом на его фундаменте воссоздать принципы своего собственного устройства в сложившихся у нас алгоритмах чисто интеллектуальной деятельности. Поэтому вполне справедливо и обратное утверждение о том, что в нашем сознании воссоздается именно "вещь в себе", именно то, что она есть независимо от нас.
Отсюда вовсе не удивительно, что уже самые первые стихийные представления человека о мире упорядочиваются в виде некоторой гармоничной иерархически построенной системы, в которой какие-то высшие общие сущности не только организуют бытие как всех окружающих его вещей, так и его самого, не только придают строгую определенность всему множеству дискретных явлений, но и прямо порождают их. Тотемное мышление, больше того, тотемная организация без исключения всего того, в чем растворяется бытие каждого отдельно взятого человека на самой заре цивилизации, вероятно, не в последнюю очередь является производной именно от этого.
Тотем - это одна из первых (возможно, даже самая первая) форма осознания человеком глубокого единства окружающего мира, системного осмысления его внутреннего устройства. При этом сам мир вовсе не противостоит человеку как некоторая внешняя по отношению к нему и независимая от него сущность. Мы уже говорили, что первичное сознание не может вычленить самое себя из всего окружающего. Поэтому и собственная жизнь человека, тайна его собственного "Я" оказывается вплетенной в единую организацию бытия этой целостной объемлющей все и вся сверхсистемы. Все здесь пронизано генетическими связями, все свойства вещей, равно как и способности самого человека, оказываются проявлениями чего-то одного, восходят к некоторому единому началу.
Одновременно тотем оказывается и проявлением того глубокого единства, которое пронизывает и скрепляет именно данную общность; любой же, кто прямо не принадлежит к ней, - это не просто чужой, но структурная часть какого-то инородного, совсем по-другому устроенного и, возможно, даже враждебного, мира.
Это только сегодня, на исходе двадцатого столетия мы сознаем глубокое наше родство со всеми, кто обнимается единым понятием Homo sapiens, будь то австралийские аборигены, африканские пигмеи или американцы. Между тем вполне сформировавшийся человек существует уже не один десяток тысяч лет, однако еще в начале шестнадцатого столетия, то есть по общеисторическим меркам еще совсем недавно, администрация новых провинций испанской короны официально запрашивала церковь о возможности или, напротив, недопустимости отнесения аборигенов Нового света к человеческому роду. И вовсе не исключено, что холокост Конкисты, был обусловлен не только неутолимой алчностью чумой свалившихся на новый континент свирепых пришельцев, но и смутным их подозрением в причастности местных племен к чему-то враждебному самой человеческой природе. Вспомним, ведь даже Лас Касас, совесть Конкисты, признав наличие человеческой души у краснокожих, так и не смог поверить в причастность к человеческому роду толстогубых курчавых существ с неправдоподобно черной кожей.
