Кризис современной цивилизации (СИ) - Козлов Валерий (онлайн книга без txt) 📗
Новое обращение к проблеме вырождения культуры наблюдается на Западе в период между двумя мировыми войнами. Так, О. Шпенглер в своем опубликованном в 1922 г. втором томе "Заката Европы" рассматривал подобное вырождение как общий удел всех костенеющих и приходящих в упадок цивилизаций: "Вновь и вновь во всех мировых столицах всех цивилизаций повторяется переход от напряженнейшей практической мыслительной работы к ее противоположности, сознательно вызываемому расслаблению, духовное напряжение заменяется телесным, спортивным напряжением, телесное - чувственным "наслаждением" и духовным "возбуждением" посредством игры и пари, чистая логика повседневной работы замещается сознательно употребляемой музыкой" [135, с. 106]. В конечном счете, пишет О. Шпенглер: "Исчезает целая пирамида пригодных для культуры людей" [135, с. 109].
Другой крупнейший представитель цивилизационного подхода к истории, А. Дж. Тойнби-младший, писал во второй половине 1930-х гг. о надломе цивилизаций: "Надлом означает исчезновение с исторической сцены творческого меньшинства, вызывавшего доверие большинства и добровольное желание подражать ему, следовать за ним" [114, с. 366]. В результате происходит нравственное отчуждение большинства населения от ценностей своей цивилизации, распространяются характерный для первобытности архаизм (стремление подражать не современникам, а предкам) и отрицающий любой мимесис футуризм [114, с. 366-373].
Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет пишет в 1930 г. в самом начале мирового экономического кризиса свое "Восстание масс", а его немецкий коллега Карл Ясперс незадолго до прихода к власти Гитлера пытается найти в этом "восстании", являющемся производным от всеобщей бюрократизации, причины глобального кризиса культуры: "Там, где мерой человека является средняя производительность, индивид, как таковой, безразличен. Незаменимых не существует. То, в качестве чего он был, он - общее, не он сам. К этой жизни предопределены люди, которые совсем не хотят быть самими собой; они обладают преимуществом. Создается впечатление, что мир попадает под власть посредственности, людей без судьбы, без различий и без подлинной человеческой сущности" [140, с. 42]. В условиях бюрократизации массовая посредственность превращается в гигантскую нивелирующую силу: "В процессе консолидации огромного аппарата по упорядочению жизни масс каждый должен ему служить и своим трудом участвовать в создании нового. Если он хочет жить, занимаясь духовной деятельностью, это возможно, только участвуя в умиротворении какой-либо массы людей. Он должен показать значимость того, что приятно массе. Она хочет обеспечения своего существования пропитанием, эротикой, самоутверждения; жизнь не доставляет ей удовольствия, если что-либо из этого отсутствует. Помимо этого ей нужен способ познания самой себя. Она хочет быть ведомой, но так, чтобы ей казалось, будто ведет она. Она не хочет быть свободной, но хочет таковой считаться. Для удовлетворения ее желаний фактически среднее и обычное, но не названное таковым должно быть возвеличено или, во всяком случае, оправдано в качестве общечеловеческого. Недоступное ей именуется далеким от жизни" [140, с. 47].
В условиях бюрократической рационализации, по мнению К. Ясперса, особенно страдают представители профессий, связанных с социальным творчеством (врач, учитель, священник), которое невозможно рационализировать. Бюрократизация уничтожает здесь радость труда, связанную с гармоничным сочетанием бытия человека и его деятельности [140, с. 66-68]. Бюрократизированное образование сводит содержание духовной деятельности к техническому умению [140, с. 109]. Человек, занимающийся духовной деятельностью, оказывается совершенно одинок во враждебном ему рационально-бюрократическом мире: " Не находя опоры ни в прежних, ни в нынешних поколениях, оторванный от традиции действительной жизни, человек, занимающийся духовным творчеством, не может в качестве члена сообщества быть возможным завершением некоего пути. Он не совершает необходимых шагов и не выводит заключения из того, что превосходит его. Ему угрожает случайность, и в ней он не движется вперед, а растрачивает себя. Мир не дает ему заданий, которые бы его связали" [140, с. 117].
Всеобщее господство бюрократии и посредственности в рамках массового порядка создает условия для упадка культуры в широком смысле слова: "Возникает угроза, что в искусстве исчезнет не только дисциплинирующее, но и содержательное ремесленное образование; в науке - опирающееся на смысл целого обучение в области знания и исследования; в философии - передающаяся от лица к лицу традиция веры. Вместо этого сохранится традиция технической рутины, умения и форм, усвоение точных методов и, наконец, ни к чему не обязывающая болтовня" [140, с. 117]. Что касается искусства, то в нем воцаряется лишенная содержания форма: "Поскольку в техническом массовом порядке искусство становится функцией этого существования, оно в качестве предмета развлечения приближается даже к спорту. В качестве развлечения оно, правда, освобождается от принудительности трудовой деятельности, но не может предъявлять требования к самобытию человека. Вместо объективности шифра сверхчувственного оно обладает только объективностью вещественной игры..." [140, с. 120]. К сожалению, через 85 лет мы должны констатировать, что проблемы, обозначенные К. Ясперсом в условиях глобального кризиса накануне прихода в Германии к власти нацистов, - это наши проблемы.
Согласно Г. Маркузе, система отчуждения распространяется и на искусство, и на науку, где все более котируется не истинная ценность, а меновая стоимость. Отрицающие капитализм персонажи не исчезают из литературы, но предстают теперь не столько как образы иного способа жизни, сколько как случаи отклонения или типы самой жизни, служащие скорее утверждению существующего порядка [88, с. 320-322]. Сексуальная свобода тоже получает рыночную стоимость. Демонстрация сексуальности становится обыденной. Интегрированный в труд и публичные формы поведения секс попадает в зависимость от контролируемого удовлетворения. Мобилизация и управление либидо, согласно Г. Маркузе, также может служить объяснением "предустановленной гармонии" между индивидуальными потребностями и целями системы [88, с. 338-339]. "Сверх-Я" осуществляет цензуру бессознательного и порождает совесть. Утрата совести вследствие разрешающих удовлетворение прав и свобод, предоставляемых несвободным обществом (например, в рамках "сексуальной революции"), ведет к развитию счастливого сознания, готового согласиться с преступлениями этого общества. Институализированная десублимация предстает как аспект "обуздания способности к трансцендированию" [88, с.340-343]. При этом сам по себе кризис искусства способствует росту агрессивности, т. к. искусство, как замечал К. Лоренц, является одним из важнейших каналов сублимации агрессии и установления общности между представителями разных взглядов, партий, народов и культур [78, с. 235].
С помощью СМИ и аппарата управления, как отмечает Г. Маркузе, одномерность проникает и в язык. Слова превращаются в клише, препятствуя развитию значения. В "демократическом" обществе распространяется оруэлловский новояз, в котором, например, политическая партия, направляющая свою деятельность на защиту и рост капитализма, называется социалистической [88, с. 351-353]. Меняется сама структура языка, отражающая структуру бессознательного. "Сведение понятия до фиксированного образа, задержка развития посредством самое себя удостоверяющих, гипнотических формул, невосприимчивость к противоречию, отождествление вещи (или человека) с ее (его) функцией - таковы тенденции, обнаруживающие одномерное сознание в том языке, на котором оно говорит", - пишет Г. Маркузе [88, с. 361]. Удар наносится и по историзму мышления, т. к. функциональный язык радикально антиисторичен. Воспоминания о прошлом чреваты опасными прозрениями, поэтому общество их страшится [88, с. 363]. В социологии концептуальное мышление методично ставится на службу существующему порядку [88, с. 371]. Научная рационализация подрывает метафизическую санкцию (божественный или естественный закон) человеческих ценностей и подвергает эти ценности дереализации [88, с. 409]. В философии акцент также делается на терапевтической функции, которая превращается в политическую - поддерживать существующий порядок в языке и обществе [88, с. 463].
