Тайна трех: Египет и Вавилон - Мережковский Дмитрий Сергеевич (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Авраам вышел из Ура Халдейского (Ur Kasdim). Племя Авраамово, будущий Израиль, — только малый «росток», «отпрыск» (natser) на великом вавилонском дереве. Могла ли не быть святою древняя земля Эдема, земля праотцев?
И Ханаан, земля обетованная, задолго до прихода в нее Израиля, уже напитана вавилонскими, эдемскими росами; задолго до громов Синая, плакала в ущелиях Гермона и Кармила тихая свирель Таммуза.
И потом, когда царь Соломон, во всей славе своей, заливал помост жертвенника кровью овнов и козлов, вдруг доносился откуда-то тихий плач:
«И будет тот день… воззрят на Того, Кого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают о сыне единородном, и скорбеть, как скорбят о первенце… Подымется великий плач в Иерусалиме, как плач Гадад-Риммона, на полях Меггидонских» (Зах. XII, 9 — 12).
Гадад-Риммон (Adad-Ramman) — ханаанский город, посвященный Адону-Таммузу, и плач на полях Меггидонских — плач по Таммузу.
О, сердце, о, сердце Владыки! О, ребра пронзенные!
Недаром услышали века в этом плаче пророчество.
И в самом Вавилоне, городе Мардука-Таммуза, Иезекииль, пророк вавилонского плена, имел видение.
«Поднял меня дух… и принес в Иерусалим (во храм), ко входу внутренних врат, обращенных к полуночи, где поставлен был идол ревности, возбуждающий ревнование… И привел меня ко входу во двор (храма), и я взглянул, и вот, в стене скважина. И сказал мне: сын человеческий! прокопай стену. И я прокопал стену, и вот, какая-то дверь. И сказал мне: войди и посмотри на отвратительные мерзости, какие они делают здесь. И вошел я, и вижу: вот всякие изображения пресмыкающихся и нечистых животных и всякие идолы дома Израилева, написанные по стенам кругом. И семьдесят мужей из старейшин дома Израилева стоят перед ними… и у каждого в руке кадило, и густое облако курений возносится кверху. И сказал мне: видишь ли, сын человеческий, что делают старейшины дома Израилева в темноте, каждый в расписанной горнице своей? И сказал мне: обратись и увидишь еще большие мерзости. И привел меня ко входу во врата дома Господня, которые к полуночи, и вот, там сидят жены, плачущие по Таммузу» (Иез. VIII, 3 — 14).
Цари Израиля, в том числе и Соломон, строитель дома Господня, «поставили жрецов, чтобы совершать курения на высотах… Ваалу, Солнцу и Луне, и Созвездиям, и всему Воинству Небесному» (Четв. Цар. IV, 5). Образы животных, написанные на стенах дома Господня, — не что иное, как вавилонские звездные боги, изображаемые в виде животных в небесном круге Зодиака: ведь и самые херувимы, носящие престол Адоная, Господа Бога Всевышнего, суть крылатые тельцы ассиро-вавилонские, Kherubu (Иез. I, 6–7). Солнце, среди звезд, и есть Господь-Бог, Адонай-Адон-Таммуз, среди прочих богов, сынов Божиих: «Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы» (Пс. LXXXI, 6). Ему-то, Истинному Сыну, Dum-mu-zi, и совершаются таинства в доме Господнем.
У врат полуночных, там, где плачут жены по Таммузу, находится «Идол Ревности». Что это за идол?
В еврейском подлиннике: «Идол Ревности о Потерянном» (Fr. Lenormant. Il mito di Adône-Tammuz, 164). Мы знаем, что в иерусалимском храме находился идол Астарты-Иштар, внесенный туда, может быть, еще царем Соломоном, устроителем «высот», священных рощ той же богини, в виду Иерусалима, направо от Масличной горы (Четв. Цар. XXIII, 6 — 13). Астарта-Иштар — мать Адона-Таммуза, «Идол Ревности», любви ревнующей, скорбящей о «потерянном», умершем Сыне, и есть изваяние богини Иштар-Астарты, Скорбящей Матери.
В горах Ливана, над цветущею долиною, посвященною некогда Адонису-Таммузу, сохранился до наших дней изваянный в скале образ богини «скорбящей, с покрывалом на голове, с лицом, склоненным на левую руку; кажется, что слезы текут по щекам ее, — lacrymae manare creduntur» (Macrob. Saturn., I, 21).
Вечен этот образ, от Изиды, скорбящей об Озирисе, Иштар — о Таммузе, Астарты — об Адонисе, Кибелы — об Аттисе, Деметры — о Персефоне, — до Mater dolorosa, Всех скорбящих Матери.
На нее-то глядя, и плачут о Таммузе Иерусалимские дщери. «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» (Лук. XIII, 28–31).
«И ввел меня во внутренний двор дома Господня, и вот, у дверей храма Господня, между притвором и жертвенником, около двадцати пяти мужей стоят спинами своими ко храму Господню, а лицами своими на восток и кланяются на восток, солнцу… И ветви подносят к ноздрям своим» (Иез. VIII, 16–17).
У врат полуночных, жены плачут о Солнце зашедшем, Сыне умершем; а у врат полуденных, мужи, поднося к ноздрям своим ветви, обоняя «клейкие весенние листочки» (Достоевский) — «отпрыски», naiser — поклоняются Солнцу восходящему, Сыну воскресшему.
Смерть и воскресение Бога — вот что значат Таммузовы таинства — для пророка «мерзости». О Ком плакали дщери Иерусалимские, так и не узнал великий пророк Израиля; но узнала смиренная Ханаанеянка: «Господи! и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. — О, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему» (Матф. XV, 27–28).
«Бога должно заклать» — читаем мы на одной шумерийской дощечке бездонной древности. Заклать, убить Бога, — что это, страшно? Нет, мы к этому привыкли. Но не сразу; сначала устрашались, изумлялись, по слову пророка: «Как многие изумлялись, глядя на Тебя: столько был обезображен, паче всякого человека, лик Его, и вид Его — паче сынов человеческих» (Ис. LII, 14).
Обезображен так, что ученики, сняв тело со креста, не узнали Его и ужаснулись, разбежались молча от ужаса: Кто это был? Что это было?
И всего ужаснее то, что этот земной ужас — только отражение ужаса небесного: Агнец, закланный от создания мира, — в основе мира и в основе всех таинств, или, точнее, одного-единственного, потому что все они ведут к одному, именно к этому: Бога должно заклать.
Египет хорошо знает об этом, можно сказать, только об этом и думает, но молчит, как Сфинкс, — онемел от ужаса. Вавилон лепечет, как в бреду, невнятным лепетом.
Бероз, вавилонский жрец (III в. до Р. X.), вероятно посвященный в таинства Таммуза, сообщает древний миф о творении человека:
«Видя, что земля плодородна и необитаема, Бэл (Мардук) отрубил себе голову, и прочие боги, смесив текущую кровь с землею, вылепили человеков; потому-то обладают они разумом и причастны божеской природе»! (Berossi. Fragm., ap. Damasc., de prim. princip., cap. 125).
Только в косматых, звериных сердцах мог родиться этот исполинский, каменный бред. Но и в каменной грубости — нежность лилейная: Бог умирает из любви к человеку. В книге Бытия (II, 7) Бог создает человека из «красной земли», afar, «лепит» его yacar, как горшечник лепит сосуд. Земля — красная, может быть, потому, что смешана тоже с кровью, но чьею, здесь уже не сказано.
В позднейшем вавилонском мифе о творении мира — Enûma eliš — люди созданы из крови не бога Мардука, а дьявола Кингу (Kingu), сообщника восставшей на богов Тиамат (Thiamat), Преисподней (VI, 5 — 24). Как бы ужаснувшись богоубийства, человеческая мысль прикрывает мистерию мифом, бездну ночи — покровом дня.
Но древнейший подлинник того же мифа подтверждает страшное сказание Бероза: